Тестовое название

Ты станешь центром, как хотела, но свет расплавит твой покой. Танцуй, пока стоит же сцена, но помни — рядом кто-то мой. Ты чувствуешь в чужой ладони не только пульс, но и вопрос. Зачем ты встала в этом фоне, где каждый шаг, как тяжкий взнос? Ты думала, что это выбор, но, может, это был капкан. Где музыка — не просто композитор, а приглашенье в чей-то план. ***       Класс гудел, как улей, тяжёлый воздух вибрировал от десятков голосов, перешёптываний, смеха, хлопанья закрывающихся тетрадей. Урок литературы только что закончился, и каждый уже мысленно вырвался за пределы этого скучного часа, думая о еде, телефоне или просто о коридоре, полном жизни. Смешанная какофония шагов и голосов обычно означала конец дня, но на этот раз поток привычного шума прервался: в дверях появилась классная руководительница. Она держала в руках лист бумаги, уже слегка помятый по краям, будто с ним долго возилась. Очки на носу поблескивали в свете тусклых ламп, а взгляд был цепким и усталым, как у человека, которому давно надоели чужие капризы. — Так, ребята, — голос её прозвучал твёрдо, но без лишнего пафоса, — через два месяца у нас школьный бал в честь выпускного. Я надеюсь, что вы об этом помнили. Но, зная вас, я решила напомнить ещё раз.       Класс оживился. Кто-то прыснул, девчонки в дальнем ряду зашептались, переглядываясь с искорками в глазах. Смех и шутки прокатились по аудитории, кто-то театрально закатил глаза. Для большинства бал был чем-то вроде странной смеси — и скучного обязательного мероприятия, и при этом редкой возможностью вырваться из серых школьных стен, надеть что-то красивое, почувствовать себя героем фильма. Для одних это звучало как праздник. Для других — как приговор.       Саша, сидевшая ближе к окну, машинально прижала локти к телу. Она будто пыталась сделать себя меньше, незаметнее, раствориться в тени. Мягкий свет солнца пробивался сквозь мутное стекло, ложился на её тетрадь, но ей было всё равно. Она ненавидела подобные мероприятия: шумные, притворно-важные, требующие от всех веселья, даже если тебе этого не хотелось. Для неё это была чужая территория, где каждый шаг отдавался эхом в сердце. Учительница между тем продолжила: — В этом году мы решили сделать упор на классику. Вальс, возможно, полонез… посмотрим. Чтобы хоть как-то походило на настоящий бал, пары нужно распределить уже сейчас. Времени немного, а научить вас чему-то хотя бы внешне приличному всё-таки надо.       Гул усилился. Класс словно ожил, как будто каждый вдруг понял, что это коснётся его лично. Кто-то радостно воскликнул: «О, круто!» — а кто-то, наоборот, простонал. Несколько мальчишек начали ерзать, кто-то из девчонок нарочито жеманно уронил ручку, представляя, как будет выглядеть в платье. — Тише! — хлопнула ладонью по столу учительница. — Я сама скажу, кто с кем. Так будет быстрее, чем ваши вечные споры.       Повисло недовольное ворчание. Но шум стих. Саша вжалась в спинку стула, чувствуя, как что-то холодное и липкое растекается у неё внутри. — Сестричка, сейчас будет весело, — тихо, словно прямо в её голове, прозвенел знакомый голос. Тьма.       Она стояла позади, опершись о край парты Андрея, и склонила голову набок, будто рассматривала происходящее как зрелище. Никто, кроме Саши, её не видел. Никто и не мог. Тонкие губы Тьмы тронула улыбка, в глазах блеснуло что-то опасное. — Посмотрим, кого тебе подберут. Только не притворяйся, что не ждёшь этого с нетерпением.       Саша сцепила пальцы, так сильно, что ногти впились в ладони. Нетерпение? Если это и было нетерпением, то сродни желанию исчезнуть, провалиться сквозь землю, стереть своё существование хотя бы на время.       Учительница начала читать список. Одно имя за другим. В воздухе повисли смешки, перешёптывания, кто-то с радостью воскликнул, кому-то достался лучший друг, кто-то с неудовольствием дернул плечами. И вдруг: — Александра и Алексей, — сухо произнесла она, словно ничего особенного.       Мир сжался в точку. Саша вздрогнула, будто её обдало током. Несколько голов повернулось к ней одновременно, будто весь класс ждал именно её реакции. Сначала несколько приглушённых смешков, затем настоящая волна смеха, но негромкая, колкая. «Конечно», — горько пронеслось у неё в голове. Всегда так. Всегда всё складывалось именно так, чтобы выставить её напоказ. — Тихо! — учительница нахмурилась. — Я ещё не закончила!       Слева поднял голову Лёша. Он сидел рядом, и их взгляды пересеклись. В его глазах мелькнула тень — неловкость, напряжение. И, что удивительно, облегчение. Будто он ожидал ещё худшего исхода. Для Саши это тоже было далеко не худшее. Но… страшнее всего было представить, как отреагирует Андрей. Она решилась. — Пожалуйста, можно я не буду? — слова сорвались резко, слишком резко. Голос дрогнул, будто она пыталась перекричать собственный страх. — Мне это не нужно. — Саша, перестань, — Взгляд учительницы стал твёрдым. Она поправила очки. — Это буквально последнее воспоминание, которое у тебя останется о школе. Ничего страшного, наоборот потом будешь жалеть, если откажешься. Это не обсуждается. — Но… — Саша уже открыла рот, но почувствовала лёгкое, почти невесомое прикосновение на плече. Тьма, вновь. Её ладонь была прохладной, почти ледяной, но при этом до ужаса реальной. — Соглашайся, сестричка, — прошептала она, — это будет интересно. Он ведь рядом. Ты сможешь рассмотреть его поближе. Разве не об этом мечтала? Узнать правду?       Саша стиснула зубы. Её ладони стали влажными. Она отвела взгляд к окну, где мутное стекло отразило её лицо — бледное, словно чужое. — Хорошо, — наконец выдавила она.       Учительница удовлетворённо кивнула и вернулась к списку: — Так… Кто у нас остался?.. Андрей, — он сидел позади. Когда дошла очередь до его имени, учительница подняла глаза.— Андрей, у тебя, к сожалению, нет пары. Мы даже не думали, что ты вернёшься.       Он медленно поднял голову. Его губы тронула едва заметная улыбка, но в глазах было что-то холодное, колкое, чужое. — Нет. Простите, я всё равно не могу. Я же только недавно вернулся, врачи ещё запрещают мне физические нагрузки.       В классе зашептались. Девчонки переглянулись, кто-то разочарованно вздохнул. Для них Андрей был загадкой — и отсутствие пары казалось обидным. Учительница нахмурилась, но спорить не стала. — Ладно. Тогда пока без пары.       Андрей кивнул и снова уткнулся в тетрадь. Но Саша чувствовала, что это только маска. В каждом его движении, в каждом взгляде она ощущала присутствие чего-то большего. Его взгляд скользнул, но не на неё, а на Тьму. Холод пробежал по её спине. ***       Саша шагнула внутрь последней, стараясь спрятаться за спинами одноклассников. Запах сырости ударил в нос сразу, густой, въевшийся в доски пола, в сетку на окнах, в потрескавшуюся штукатурку. Паркет местами был потемневшим, словно давно пропитан потом и временем. Стены украшали облупленные плакаты с лозунгами о «здоровом образе жизни», буквы на них поблекли, но всё ещё кричали на тех, кто смотрел слишком долго.       В углу гудела старая колонка. Она скрипела и хрипела, выдавая на редкость жалкий звук, будто усталый оркестр, играющий в полузатопленном подвале. Из динамиков вытекал вальс, его мелодия то прерывалась, то плавала, как будто сама музыка не была уверена, стоит ли существовать.       Учительница по физкультуре стояла в центре, в своём неизменном спортивном костюме. Лицо у неё было напряжённым, серьёзным, но движения удивительно лёгкими: ступала она мягко, словно знала, что пол может в любой момент расколоться от чужой неловкости. — Ноги ставим мягче! — её голос громко ударился о стены, разлетелся эхом. — Раз-два-три, раз-два-три! Не спешим!       Шорох подошв, смех, возмущённые возгласы перемешались в общий гул. Кроссовки стучали по полу так громко, что вальс временами тонул под их хаотичным ритмом. Пары то сталкивались, то терялись, кто-то упорно сбивался на четвёртый счёт, кто-то нарочно толкал соседа, вызывая смех.       Саша стояла в стороне, рядом с Лёшей. Он держался прямо, но в его взгляде читалась неуверенность. Его рука зависла в воздухе, ладонь чуть дрожала, словно он боялся прикосновения.       Тьма стояла неподалёку, скрестив руки на груди. Её силуэт казался чётче, чем обычно, будто запах спортзала и скрип колонок питали её присутствие. Она смотрела на всё происходящее с насмешливым интересом, как зритель на неуклюжий спектакль. — Ну что, сестричка, — протянула она, — теперь у тебя есть шанс. Вальс — это почти признание. Только смотри, не упади, когда он коснётся твоей руки.       Саша опустила глаза. Сердце стучало в груди громче, чем музыка. Ей хотелось отвернуться, сделать вид, что её это не касается. Но взгляды уже приковали её к месту: несколько одноклассников посматривали, кто-то с улыбкой, кто-то с любопытством. Она тихо пробормотала: — Можешь не делать вид, что тебе приятно, — и всё же положила ладонь в его. — Я не делаю вид, — Лёша чуть усмехнулся, уголки губ дрогнули.       Музыка вновь вспыхнула в колонке. Первые шаги оказались катастрофой: его нога пошла не туда, её — запоздала. Саша почти сразу наступила ему на носок. Он едва заметно скривился, но промолчал. Позади кто-то громко фыркнул, и Саша почувствовала, как краска приливает к щекам. Она упрямо смотрела в сторону, избегая взглядов. — Ты слишком зажата, — тихо сказал Лёша. Его голос прозвучал неожиданно мягко. — А ты слишком деревянный, — не удержалась она. — Может быть. Но если мы оба будем такими, то упадём.       Эти слова зацепили её. Она подняла глаза и впервые на секунду посмотрела прямо в его взгляд. Там, за поверхностью спокойствия, мелькнула тяжесть. Что-то знакомое. Что-то, что напоминало её собственные ощущения. Саша замешкалась, едва не сбившись с шага. — Видишь? — вмешалась Тьма, склонив голову набок. — Он не такой простой, как кажется. Ты чувствуешь это. Но будь осторожна.       Саша поспешно отвела взгляд. Шум спортзала накрыл её волной: громкие команды учительницы, чей-то смех, стук подошв. Всё звучало как единый хаос, в котором невозможно было спрятаться.       Она пыталась сосредоточиться на счёте, но тело не слушалось. Каждый шаг казался чужим, будто это не её ноги двигались, а чьи-то чужие, сдвинутые на миллиметр. И в этот момент она почувствовала чужой взгляд, Андрей.       Он сидел на лавке у стены, чуть откинувшись назад. Его поза была расслабленной, руки сложены на коленях. Лицо спокойное, но улыбка — слишком уверенная. Будто он один знал, чем всё закончится.       Саша украдкой посмотрела в его сторону — и тут же отвела глаза, как будто только что обожглась. Но хватило и этого, в груди похолодело. Каждый раз, когда она снова поднимала взгляд, Андрей смотрел на неё. Не прямо, не так, чтобы поймали за руку. Но достаточно, чтобы она знала — он видит всё.       Музыка на секунду сбилась. Колонка хрипнула, затем снова заиграла. Лёша сделал шаг вперёд, слишком резкий. Саша споткнулась, едва удержавшись. — Извини, — выдохнул он, поддерживая её за локоть.       Кожа вспыхнула в месте его прикосновения. Она резко отдёрнула руку, будто её ударили током. — Всё нормально, — выдохнула она. — Ты думаешь слишком много, — сказал он. — Просто иди по счёту.       «Просто», — отозвалось внутри у неё горькой усмешкой. Как будто это было просто — когда за спиной стоит Тьма, а с другой стороны следит Андрей. Однако учительница прервала её размышления, подняв руки: — Стоп! — голос её был резким. — Вы двигаетесь, как мешки с картошкой! Нужно чувствовать ритм! Саша, Лёша — вы хотя бы пробуйте слушать музыку! Не на ноги смотрите, а друг на друга!       Класс засмеялся. Несколько смешков ударили в уши особенно больно. Саша замерла. Посмотреть на Лёшу? Её сердце и так едва не выпрыгивало из груди. Но она подняла глаза. И снова наткнулась на его взгляд. В этот раз он не отвёл глаз. Она увидела в них усталость. Скрытую, тихую. Ту, что обычно прячут за шутками или равнодушием. Внутри у неё что-то дрогнуло. — Вот оно, — прошептала она. — Ты начинаешь замечать. Но не забывай: всё это — игра. И у каждой игры есть цена.       Саша сжала губы. Её пальцы задрожали в руке Лёши. Музыка продолжала играть, смех не утихал, команды учительницы разлетались по спортзалу. Но для неё всё будто растворилось в сером шуме. И только два взгляда были реальны: тяжёлый и непонятный взгляд Лёши и холодный, пронзительный, слишком уверенный взгляд Андрея. И между ними три Тени. Тьма улыбалась. ***       Апрель вместе с его теплом и началом новой жизни большинства растений в этом году пришёл рано, но в школе этого почти не чувствовалось. Тот же застоявшийся запах мела и тряпок, тот же гул коридоров и звонкий смех в раздевалке. За окнами, правда, снег уже начал сходить, и у Саши было странное ощущение: будто она живёт сразу в двух временах — сером школьном, где дни тянутся одинаково, и заоконном, где жизнь уже пробуждается и свет становится другим, чуть теплее.       После первой репетиции в спортзале все ещё обсуждали, кто на кого наступил, кто выглядел смешнее. Саша слышала обрывки фраз, когда шла по коридору: «Ну ты видела, как он ногу ей зажал?» или «Я точно в платье упаду, вот увидишь». Но ей было всё равно. Внутри сидела тяжесть от Андрея, от того, как он смотрел на неё. На Лёшу она злилась, но злость эта была удобной, привычной. С ним хотя бы всё было понятно: он рядом, он неловкий, он не улыбается без причины. А с Андреем всё казалось игрой, спектаклем, в котором она даже не актриса, а марионетка. — Ты думаешь, что избежала? Нет. Теперь у тебя есть партнёр, и это значит, что вся школа будет смотреть на тебя. Ты выйдешь в центр зала. Слышишь? В центр. — Её шёпот был одновременно пугающим и сладким, будто обещанием. Тьма, как всегда, подлила масла в огонь.       Саша на это не отвечала. Она вообще старалась меньше говорить с Тьмой при людях. Но от молчания легче не становилось. Каникулы наступили незаметно. Последние числа марта, когда ещё по утрам скользко, а днём уже лужи, смешивающиеся с песком и солью. Все радовались: можно выспаться, можно поехать к бабушке, можно гулять до темноты. Саша радовалась меньше других. Для неё каникулы означали больше времени с самой собой, а это не всегда было хорошей новостью.       Мама работала, отец, как обычно, мало бывал дома. Квартира жила тишиной, только холодильник гудел, да соседи сверху хлопали дверями. Саша сидела у окна с тетрадью и пыталась писать свои сны. Теперь они стали почти каждую ночь одинаковыми: сцена, свет, аплодисменты, и два силуэта — один ближе, другой в стороне. Иногда они менялись местами, иногда сливались, но всегда рядом был … всегда шёл шёпот.       Она пыталась рисовать: наброски лиц, трещины на фарфоровом теле, которые будто ползли по бумаге сами. Но всё получалось слишком детским, слишком карикатурным. Она злилась и рвала листы.       Лёша иногда писал ей в мессенджере. Не каждый день — он не был из тех, кто навязывается. Просто коротко: «Ты помнишь, что мы должны тренироваться?». Или: «Может, попробуем в парке? Там тихо». Саша отвечала сухо. Но один раз всё-таки согласилась.       Это было в начале апреля, когда снег наконец-то сошёл и воздух пах мокрой землёй. Они встретились у школьного двора, и пошли на пустую площадку за спорткомплексом. Там асфальт был неровный, с трещинами, но зато никого рядом. — Ты серьёзно хочешь танцевать здесь? — спросила Саша, облокотившись на ограду. — А что? Зато никто не смеётся, — пожал плечами Лёша. — Представь, что у нас паркет. Он достал из кармана наушники, подключил телефон, и в тишине заиграла та же музыка — вальс, чуть дребезжащий из динамиков. Они встали друг напротив друга, неловко, не зная, куда деть руки. — Ладонь сюда, — Лёша показал и осторожно коснулся её пальцев. — Иначе будет неудобно.       Саша вздохнула и подчинилась. Сначала они топтались, сбивались, смеялись неловко. Саша пару раз едва не споткнулась. Но постепенно шаги стали ровнее. Лёша оказался неожиданно терпеливым — каждый раз, когда она сбивалась, он просто повторял: «Ещё раз, не страшно». — Ты слишком быстро, — сказала она однажды. — А ты слишком медленно. Но это можно совместить.       Она посмотрела на него: в его лице не было насмешки, только сосредоточенность. И вдруг заметила, что его ладони стали увереннее, движения плавнее. Ей стало страшно — не от него, а от того, что танец начинал получаться. — Видишь? — прошептала Тьма, стоя за его плечом. — Он может вести. Он может держать тебя. Но это не значит, что он безопасен.       Саша резко отвернулась и сбилась с шага. Но Лёша не отпустил. Держал, пока музыка не закончилась. Следующие дни они встречались ещё несколько раз. На площадке, в спортзале, даже однажды в коридоре школы, когда никого не было. Репетиции превращались в привычку. Сначала это было неловко, потом стало похоже на ритуал. Саша сама не заметила, как начала ждать этих встреч. Она не признавалась себе, но в эти минуты тревога отступала. Танец был странной формой разговора, который они не могли бы вести словами.       Андрей всё это время оставался в стороне. Он почти не участвовал в разговорах в классе, сидел с книжкой или просто молчал. Но каждый раз, когда Саша встречала его взгляд, её охватывало то же чувство, что и раньше: как будто он наблюдает, как будто он ждёт. Иногда ей даже казалось, что аплодисменты доносятся из пустых коридоров, когда она идёт одна. Она оборачивалась — там никого. Только тени на стенах.       К середине апреля школа снова собрала всех в спортзале. Теперь пространство зала казалось почти привычным. Старый паркет под ногами скрипел реже, или, может быть, Саша просто перестала замечать каждую трещину. Запах сырости всё ещё висел в воздухе, но он не бил в нос так резко, как в первый раз. Колонка в углу всё так же гудела, но мелодия вальса, казалось, уже подчинялась ритму шагов.       Учительница ходила между парами, руки периодически поднимала, показывая, как держать осанку, как вести партнёра, как плавно переносить вес с ноги на ногу. Её голос звучал уверенно, но мягко, словно она разговаривала с маленькими детьми, которым ещё только предстоит открыть для себя грацию движения. — Ноги плавно, счёт раз-два-три… ещё раз, — повторяла она снова и снова, пока не видела, что каждый шаг обрёл форму.       Многие всё ещё путались. Кто-то постоянно сбивался с ритма, наступал на ногу партнёру, хмыкал и поправлял волосы. Кто-то смеялся, пытаясь скрыть неловкость, а кто-то открыто ворчал, вытирая ладонью пот с лба.       Но когда дошла очередь до Саши и Лёши, класс словно замер. Они даже не заметили этого. Их движения шли почти безупречно, слаженно. Лёша вёл, а Саша следовала за ним, точно чувствуя каждый шаг, каждое смещение веса. Их ноги находили нужное положение, руки выстраивались сами, и даже дыхание как будто синхронизировалось. Внешне это выглядело так, будто они танцуют вместе уже годы, словно одна душа управляла двумя телами.       Саша ощутила лёгкое замешательство: было странно видеть, как плавно всё складывается. Она сама почувствовала лёгкость, словно шаги не требовали усилий, а музыка сама несла её, растворяя в ритме. — Стоп, — сказала учительница, остановив их резко. Но голос её не был строго наказующим. В нём звучало удивление и неподдельная радость. — Вот. Вот как должно быть. Видите? Саша, Лёша — молодцы.       В спортзале послышался гул, отбиваемый эхом от стен, что усиливали его в сотни раз, потом завистливые смешки, кто-то свистнул, кто-то обменялся взглядами с недовольной улыбкой. Саша резко покраснела и отвернулась, чувствуя, как тепло стекает по шее к щекам. Но внутри что-то дрогнуло: смесь гордости и странного волнения. — Думаю, — продолжила учительница, — вы двое сможете станцевать отдельный номер. Что-то вроде открывающего, либо финального танца. Мы обсудим детали позже.       Аплодисменты зазвучали громко, живо, настоящие. Они разлетелись по залу, отражаясь от стен, обрушиваясь на всех присутствующих волной. Саша ощущала, как звуки аплодисментов проникают внутрь, мешаясь с другими шумами: стуком подошв, шёпотом, хрипом колонки, смехом одноклассников. Всё это вместе создавало странное ощущение, будто она оказалась в невидимом зале, в зале, который существовал одновременно с реальным миром, но был намного громче, острее и резче. Тьма, стоявшая позади, обняла Сашу за плечи. Её ладони были прохладными, но уверенными. — Поздравляю, сестричка, — прошептала она, — ты снова в центре сцены.       Саша едва заметно сжала плечи. Ей стало тяжело, словно каждое движение, каждое прикосновение к Лёше, к музыке, к взглядам одноклассников требовало усилия. И одновременно было трудно сопротивляться ощущению восторга, что внутри — то, что нельзя назвать обычной радостью. После урока Лёша догнал её у выхода. Он выглядел смущённым, словно только что покинул сцену, но в его глазах читалась искорка радости. — Слушай… — начал он, слова медленно перебирая, — это… наверное, неплохо? — Неплохо, — Саша повторила за ним.       Но голос её дрогнул. И она понимала, что не может скрыть внутреннего волнения, которое смешалось с лёгкой тревогой. Они шли вдоль коридора, где старые окна пропускали апрельское солнце. Свет ложился на пол, отражаясь на обуви, на рукавах курток, на тетрадях, которые кто-то держал под мышкой. Всё было обычным, но Саша ощущала напряжение, которое невозможно было скрыть. — Я не думал, что у нас так получится, — сказал Лёша тихо, слегка улыбаясь. — Обычно мы… ну, ты понимаешь… — Да, — кивнула Саша, не в силах подобрать слова. — Но… это было иначе.       Он посмотрел на неё, и на мгновение она почувствовала, что её дыхание замерло. В его взгляде было что-то непонятное, что-то между удивлением и чем-то более глубоким. Словно он тоже пытался осознать, что произошло, и что ещё впереди. — Думаю, мы можем сделать это действительно красиво, — продолжил он после паузы. — Если будем тренироваться, как учительница сказала…       Саша кивнула. Ей хотелось ответить, что «да», но слова застряли в горле. Она просто шла рядом, чувствуя каждый шаг, словно это продолжение танца. Тьма тихо следовала за ними, скользя по коридору почти бесшумно, как тень, оставаясь незаметной для окружающих. Но Саша ощущала её присутствие. И это присутствие усиливало смесь волнения и тревоги. — Ты чувствуешь это, сестричка? — проговорила Тьма едва слышно. — Тот момент, когда всё внутри дрожит, но ты не можешь остановиться.       Саша едва заметно вздохнула. Её руки были слегка холодными, ладони дрожали. Но что-то внутри горело. И это было не страх, не паника, а ощущение… чего-то, что сложно назвать.       Когда они вышли на улицу, воздух был свежим, но не успокаивал. В голове всё ещё звучали аплодисменты, шум спортзала, хрип колонки и голос учительницы, смешиваясь с мыслями о предстоящих репетициях. — Мы ещё встретимся в спортзале завтра, — сказал Лёша, почти наигранно легко, но в глазах у него светилась настороженность. — Нужно тренироваться, чтобы всё получилось.       Саша кивнула, ощущая, как сердце снова ускоряется. Она понимала, что впереди два месяца усердных тренировок, ошибок, смущений, радостей и трудностей. Каждый шаг, каждое прикосновение к Лёше будет испытывать её на прочность. — Да, — ответила она наконец, — будем стараться.       И где-то рядом, за её спиной, чувствовалось постоянное, тёплое, холодное и одновременно неизменно наблюдающее присутствие Тьмы. Она знала: это ещё не конец, это только начало. В душе Саши закралось чувство, будто музыка спортзала теперь будет звучать не только там, но и внутри неё самой. Каждый шаг, каждая нота, каждый взгляд Лёши — всё переплеталось в тонкую сеть, которую невозможно было разорвать.       Андрей, конечно, был где-то рядом, в памяти, в тенях школьных коридоров. Его холодный взгляд следил, но теперь он не мешал напрямую. Но Саша чувствовала: он всё ещё наблюдает, всё ещё оценивает. И это делало её шаги одновременно лёгкими и тяжёлыми. Лёша рядом, музыка звучит, аплодисменты в ушах и Тьма, тихо шепчущая: — Сестричка, смотри, всё только начинается.       Она знала, что впереди будет ещё много репетиций. Что все будут смотреть на них. Что Андрей будет сидеть в стороне и улыбаться своей холодной улыбкой. И что аплодисменты будут только громче. Она шла домой по весенним лужам, и в голове её гремела музыка. Но больше всего она боялась того, что танец начал нравиться. ***       После того дня в спортзале мир вокруг будто изменился. Саша ощущала это не сразу, но постепенно ловила себя на странных мелочах: взгляды одноклассников задерживались на ней дольше, чем раньше, за спиной шёпот стал слышаться ещё чаще, и каждый раз, когда учительница упоминала будущий бал, внимание всего класса невольно скользило к ней и к Лёше.       Ещё два месяца назад, до появления в её жизни Лёши, она была «девочкой у окна», той, кто мог исчезнуть в толпе и остаться незамеченной. Теперь же казалось, что её вытащили из темноты и поставили в центр круга, под свет, где некуда спрятаться. И хуже всего было то, что она не могла отвертеться: её уже назначили частью «главного номера», и все вокруг словно ждали от неё какой-то игры, какого-то выступления, в котором она даже не понимала своей роли.       Тьма реагировала иначе. Она буквально сияла, сопровождая Сашу в коридорах, напевая себе под нос невидимую мелодию, которую никто кроме Саши не слышал. Её шаги были лёгкими, движения — плавными, и всё её присутствие говорило о торжестве. — Вот оно, сестричка, — шептала она, наклоняясь к её уху, — тебя наконец-то заметили. Ты в центре. Ты чувствуешь, как это приятно? — Мне неприятно, — Саша отвечала холодно, почти беззвучно, но Тьма лишь смеялась, будто знала больше: — Ты врёшь себе. Ты ненавидишь внимание только потому, что боишься. Боишься, что не справишься. Но посмотри сама: ты танцуешь, тебе аплодируют, и внутри тебя дрожит что-то новое. Разве нет?       И эти слова цеплялись за мысли, словно иголки: ведь действительно, что-то дрожало — не только страх, но и странное чувство, что она впервые делает что-то, что видят другие. Следующие репетиции проходили так же неловко и напряжённо, но каждый раз, когда очередь доходила до них с Лёшей, зал словно стихал. Остальные пары путались, смеялись, ругались, кто-то наступал кому-то на ногу, кто-то бросался оправданиями. Но когда они выходили в центр, внимание будто сосредоточивалось только на них.       Лёша держал её чуть крепче, чем нужно, но не грубо; его пальцы были тёплыми, уверенными, и от этого Саше становилось ещё тяжелее дышать. Она всё время ждала ошибки, ждала, что наступит ему на носок, что кто-то засмеётся, и сердце у неё колотилось так, будто от этого действительно зависела её жизнь. — Расслабься, — сказал он однажды тихо, когда они кружились под музыку. — Ты зажимаешься, из-за этого всё сбивается. — А ты не умничай, — выдохнула она в ответ, но щёки её тут же вспыхнули жаром.       Он улыбнулся едва заметно, так, что это даже нельзя было назвать улыбкой, скорее тенью улыбки, и в этот момент Саша поймала себя на том, что смотрит ему в глаза дольше, чем хотела бы. В его взгляде не было ни насмешки, ни лёгкости, как у других, только усталость и странная серьёзность, будто он понимал её больше, чем все остальные вместе взятые. — Осторожнее. Он может показаться похожим на тебя. Но это не значит, что он не враг, — склоняясь с ухмылкой, в этот момент Тьма почти впилась в их пространство, протянулась меж ними.       Саша сбилась с шага, едва не споткнулась, и в груди всё оборвалось. Лёша подхватил её, удержал, не давая упасть. — Всё нормально, — сказал он тихо, и в его голосе не было ни раздражения, ни укора, только спокойствие, от которого внутри становилось ещё хуже, потому что спокойствие это звучало так, будто он знал, чего она сама о себе не знала.       После одной из репетиций, когда все расходились, Саша задержалась в раздевалке. Девчонки болтали, перебрасывались фразами о платьях, о музыке, о том, кто с кем пойдёт. Её имя мелькало чаще, чем хотелось: — А ты видела, как они танцуют? Прямо как будто репетировали заранее, — язвительно сказала одна из девочек. — Может, и репетировали, он ей явно нравится, — так же ответила ей вторая.       Смех, шёпот, завистливые интонации. Саша сжала зубы, натянула на себя куртку и выскользнула в коридор, пока никто не успел посмотреть ей в лицо. Но в коридоре её уже ждал взгляд, от которого внутри холодело сильнее любого шёпота. Андрей стоял у окна, словно случайно. Он улыбался едва заметно, спокойно, но в этой спокойной улыбке было что-то уверенное, будто он уже знал, чем всё закончится. — Красиво танцуешь, — сказал он негромко. — Ты же не видел, ушел в самом начале — Саша остановилась и резко бросила эти слова. — Видел. Хватило, — ответил он так, что она почувствовала: он и правда видел не движения, а то, что пряталось за ними. — Я не хочу с тобой разговаривать, -- внутри всё сжалось, и это единственное, что она смогла сказать. — Но придётся, — услышала она за спиной, ты знаешь, что всё это не случайно.       Она ускорила шаги, стараясь не слушать, но слова врезались в память, как занозы. Дома, в тишине своей комнаты, Саша снова достала блокнот. Рисовала торопливо, не разбирая того как она это делает: сцена, свет, аплодисменты, два силуэта — один ближе, другой в тени. Иногда они менялись местами, иногда исчезали, но аплодисменты становились всё громче, всё резче, как будто Зал подталкивал её к какому-то выбору. Тьма сидела рядом на краю кровати, качая ногой, как ребёнок. — Он прав, знаешь, — сказала она, глядя на рисунки. — Это не случайно. Ничего здесь не бывает случайно. — Замолчи, — Саша с силой захлопнула блокнот. — Я не могу. Я часть тебя. И я всегда буду напоминать тебе правду, даже если ты ненавидишь её, — сказала Тьма, и улыбка её была не злой, а почти нежной, от чего становилось ещё тяжелее. ***       Так тянулись дни, и с каждым днём репетиции становились всё более обязательными, всё более изматывающими. Учительница теперь настаивала на том, что Саша и Лёша должны «отточить номер», и это означало репетиции почти ежедневно. Остальные пары смеялись, дразнили, отпускали шуточки, но Саше было всё равно: она больше не чувствовала сил ни злиться, ни оправдываться. Она просто делала шаги, слушала музыку, ощущала его руку на своей талии. И иногда, когда музыка смолкала, в тишине вдруг появлялся скрип двери, и в проёме стоял Андрей. Его глаза блестели холодно, и он говорил одно и то же: — Красиво. Но пусто, — И каждый раз в груди поднималась паника, потому что это звучало так, будто он видит не танец, а её жизнь, её страхи, её борьбу. И всякий раз, когда она отворачивалась, аплодисменты в голове становились громче.