Тестовое название

      Саша проснулась раньше будильника. Как обычно, от кошмара, от внезапного толчка, будто сама тишина вытащила её из сна и подтолкнула к реальности. Комната была наполнена блеклым утренним светом: тот едва пробивался сквозь плотные шторы, оставляя на стенах размытые полосы, похожие на следы дождя. Она лежала на спине, ощущая холодное напряжение в теле, будто за ночь мышцы не расслабились ни на секунду.       Подушка казалась влажной от дыхания, волосы прилипли к щеке. В голове стоял тяжёлый звон, похожий на отголосок аплодисментов, но слабый, почти неразличимый. Первое, что она сделала, — посмотрела в угол комнаты, туда, где обычно сидела Тьма. Та и правда была там: босоногая, в своём коротком сером платьице, она молча рассматривала собственные ладони, будто там было что-то особенное, а не серая полупрозрачная пустота.       При её появлении Сашу охватило противоречивое чувство — одновременно облегчение и раздражение. Легче становилось от того, что она не одна, что рядом всегда есть эта маленькая фигура, готовая откликнуться на её мысли. Но раздражение появлялось оттого, что присутствие Тьмы всегда напоминало: всё ненормально, всё далеко от обычной жизни, и никакого «простого утра» у неё никогда не будет.       Саша медленно поднялась, ощущая, как скрипнула кровать. Её тело было тяжёлым, будто кто-то давил на плечи. Она провела рукой по лицу, почувствовав влажность под глазами — наверняка ночью снова плакала, даже если и не помнила этого. На полу валялся блокнот, упавший со стола. Листы были слегка загнуты, на обложке отпечаталась полоска от ботинка. Она вспомнила, что накануне снова пыталась записывать сны, но рука дрожала, буквы переплетались, и в итоге всё превратилось в бессмысленный набор строк.       Она не подняла блокнот. Пусть лежит. Сегодня, решила она, будет день, в котором нет места записям, нет места Залу, аплодисментам и тени подвала. Сегодня будет хотя бы попытка обычной жизни.       Тьма подняла голову и посмотрела на неё. В её лице не было глаз, но Саша всё равно чувствовала этот взгляд — прямой, внимательный, чуть насмешливый. — В школу пойдём? — спросила малышка, тихо, словно шёпотом, хотя её голос звучал прямо в голове. — Конечно, — ответила Саша, хотя самой себе она не была до конца уверена в этом «конечно». — Надо.       Она пошла на кухню. Пол был холодным, под босыми ступнями чувствовалась шероховатость линолеума. В коридоре пахло табачным дымом — отец уже успел покурить у окна, хотя на улице ещё и рассвело толком не успело. На кухне мать сидела у стола, мешала ложкой кашу в тарелке и смотрела куда-то в никуда. В её движениях не было бодрости, скорее — механика, отработанная до автоматизма. Саша кивнула, прошла мимо. Никакого ответа не последовало.       Она поставила чайник, и тот зашипел. Шум кипящей воды наполнил пространство, размывая липкую тишину. На секунду Саше даже показалось, что жизнь вокруг действительно обыкновенна: кухня, пар из носика чайника, крошки на скатерти. Но стоило ей встретиться взглядом с Тьмой, которая стояла прямо рядом с холодильником и делала вид, что нюхает хлеб, как иллюзия рассыпалась. — Ты думаешь о них? — вдруг спросила Тьма, после чего девушка вздрогнула. — О ком? — О них.       Её голос был лишён интонаций, но всё равно казался слишком личным. Саша быстро отвернулась к чайнику, будто тот мог защитить от разговора. — Нет. Я думаю о школе, — соврала она. — О контрольной.       Тьма усмехнулась, и Саша услышала этот смешок у себя в голове. Он был похож на щелчок спички. Она наливала чай и старалась сосредоточиться на звуке льющейся воды, на том, как тёплый пар поднимается вверх и оседает на её лице. Ей хотелось задержаться в этой простой, обыденной сцене, вытеснить из головы всё, что произошло в подвале. Там были слишком сильные чувства, слишком тяжёлое дыхание, слишком пронзительные слова чужой Тени. Теперь же она жаждала серости: серого утра, серой каши, серых стен класса. Всё лучше, чем снова оказаться лицом к лицу с этим мраком.       После завтрака она собрала рюкзак. Ремень неприятно тянул плечо, но она старалась не обращать внимания. По дороге в школу улицы казались вымершими. Снег уже успел сойти, остались серые лужи вдоль дороги, усеянные грязными разводами. Наконец-то зима уступила апрелю, который потихоньку создавал почки на деревьях. Люди двигались быстро, не глядя друг на друга, каждый в своей скорлупе. Саша шла молча, чувствуя, как Тьма идёт рядом, иногда на полшага впереди, иногда на полшага позади, словно подстраиваясь под ритм её шагов.       В школе всё было так, как всегда: запах пыли и мелка, шум в коридоре, где десятки голосов перемешиваются в гул, похожий на гудение улья. Саша старалась не встречаться глазами с одноклассниками, но всё равно ощущала на себе взгляды. Казалось, что каждый знает о её ночных кошмарах, о её разговорах с Тенью, хотя на самом деле все просто видели в ней тихую, странную девочку, которая слишком часто сидит одна. Сидела одна.       На первом уроке она почти не слушала учителя. Глаза скользили по доске, но мысли были далеко. Она чувствовала, как Тьма сидит рядом, положив руки на парту и внимательно следя за классом. Иногда малышка наклонялась к ней и что-то шептала, комментарии — чаще язвительные, чем добрые. Саша не отвечала. Ей было достаточно того, что она не одна.       Перемены тянулись долго. В коридоре было шумно, кто-то смеялся, кто-то бегал. Саша стояла у окна и смотрела на школьный двор. Там дети из младших классов рассматривали новые ростки на школьном дворе, визжали от удовольствия. Саша почувствовала внезапное странное тепло внутри. Зависть ли это? Или тоска? Она сама не знала. — Ты бы могла быть среди них, — сказала Тьма, тоже глядя вниз. — Но тебе всегда нравилось смотреть со стороны.       Саша пожала плечами. Она не стала спорить. Может, и правда так. Весь день прошёл в тумане. Уроки сменялись один за другим, и в каждом из них она будто отсутствовала. Слова учителей долетали до неё обрывками, но не задерживались. Всё казалось серым и плоским. Но, в отличие от вечного напряжения и страха, это было даже приятно. Серость давала покой. Она вообще ничего не замечала, даже Лёшу и Андрея, и то, что происходит. Настолько она была впечатлена, что не могла себе позволить взглянуть на них.       Когда прозвенел последний звонок, она почувствовала облегчение. Саша шла домой медленно, не торопясь. Ветер был колючим, но уже не таким холодным, как утром. На небе висели низкие облака, из-за которых казалось, что день никогда не станет ярким.       Дома было тихо. Родителей не было — мать задержалась на работе, отец ушёл куда-то по своим делам. Саша сняла куртку, поставила чайник и включила настольную лампу в своей комнате. Теплый свет залил стол, на котором лежали книги и тетради. Она села, открыла тетрадь и достала ручку.       Сначала она хотела делать домашку. Но потом взгляд снова упал на блокнот. Он лежал сбоку, словно ждал её. Саша взяла его и раскрыла. Листы были исписаны неаккуратным почерком, местами слова сливались, чернила размазаны. Она провела пальцами по строчкам, словно пытаясь почувствовать силу в словах. — Ты опять пишешь? — спросила Тьма, заглядывая через плечо. — Просто смотрю, не мешай, — ответила Саша.       Она вздохнула, взяла ручку и написала первую строчку: «Сегодня было обычное серое утро. И я хочу, чтобы завтра тоже было обычным, но не серым». Она не знала, случится ли это. Но хотя бы в этот момент ей казалось, что это возможно.       Саша отложила ручку и долго смотрела на строчку, будто пыталась уловить, что именно в ней не так. Слова казались ей слишком простыми, почти детскими, но в этом простом было что-то успокаивающее. Как будто сама возможность зафиксировать своё желание, пусть даже в кривых, размазанных буквах, уже давала ей небольшое право на надежду. Она прижала ладонь к бумаге, оставив лёгкий отпечаток, и только потом заметила, что пальцы дрожат. Непривычно было писать о спокойствии, а не о кошмарах.       Тьма стояла рядом, молча. Её пустое лицо наклонилось к тетради, но девочка ничего не говорила. Лишь слегка поводила ногой, будто рисуя круг на полу. Саше показалось, что её сестра чем-то недовольна, но вслух это не прозвучало. Иногда молчание Тьмы было громче любых слов.       В комнате повисла вязкая тишина, нарушаемая только редкими звуками с улицы: скрипом тормозов автобуса, далёкими голосами людей, хлопком двери в соседнем подъезде. Лампа отбрасывала тёплое пятно на стол, а всё вокруг, за пределами этого круга света, утопало в полумраке. Саша сидела и чувствовала, как медленно уходит напряжение, которое держало её весь день.       Она встала, прошла к окну и приоткрыла штору. На улице уже сгущались сумерки: небо было затянуто тяжёлыми облаками, и фонари зажглись раньше обычного. Их жёлтый свет отражался в лужах, растекаясь дрожащими пятнами. По двору пробежала собака, за ней гнался мальчишка в слишком большой куртке, и Саша вдруг ощутила странное уколы воспоминаний: как когда-то, много лет назад, она сама бегала по этим дворам, крича, смеясь, падая в снег. Тогда всё было другим, даже воздух. И всё равно она не могла вспомнить, в какой момент это закончилось. — Ты грустишь, — заметила Тьма, тихо, почти равнодушно.       Саша опустила штору и вернулась к столу. — Не грущу. Просто думаю. — Ты всегда думаешь.       Ответ прозвучал не упрёком, а констатацией. Саша усмехнулась. В этом и правда была её особенность: думать больше, чем жить.       Она села на кровать и легла, уставившись в потолок. Комната казалась чужой, как будто это вовсе не её пространство, а декорация. На полке стояли книги, часть из которых она так и не прочитала. На стуле висела школьная форма, помятая, но привычная. Всё казалось неподвижным, мёртвым, и только её дыхание напоминало о том, что время идёт. Минуты текли медленно. Тьма устроилась у ног, сидела молча, сложив руки на коленях.       Саша чувствовала её присутствие и понимала, что без неё было бы пусто и страшно. Но вместе с тем её раздражало это вечное соседство. Она никогда не оставалась по-настоящему одна. Даже когда закрывала глаза и делала вид, что спит, всё равно знала — стоит открыть их, и рядом будет эта маленькая фигура. — Хочешь, я расскажу сказку? — вдруг предложила Тьма.       Саша удивлённо приподнялась. — Сказку? — Да. Ты же любишь истории.       Она задумалась. Сказка от Тьмы — это звучало как что-то тревожное. Но в то же время… любопытство оказалось сильнее. — Ладно, — согласилась она.       Тьма придвинулась ближе, сложила руки на коленях и заговорила негромким, монотонным голосом, будто сама ночь рассказывала историю. ***       Жила-была девочка. Совсем обыкновенная: ходила в школу, играла во дворе, рисовала цветы в тетрадях. Только у неё была Тень. Все дети имеют Тень, но она не знала этого. Тень шла за ней по пятам, днём пряталась в солнечных пятнах, а ночью укладывалась рядом на подушку. Девочка думала, что это просто её воображение, и никогда не пыталась поговорить.       Однажды, когда девочка проснулась, Тени не было. Сначала она решила, что это ерунда: солнце скрыло её, или свет лампы разогнал. Но день прошёл, и Тень так и не вернулась. Девочка стала искать. Она подошла к зеркалу, и в нём отражалось всё: её лицо, комната за спиной, но не Тень. Она склонилась над луной в луже, вода отразила облака и птицу в небе, но не Тень. Она вышла на улицу, встала у стены, но за её спиной осталась только пустота.       Тогда девочка заплакала. Ей стало холодно и страшно, потому что без Тени она чувствовала себя лёгкой, почти прозрачной, словно могла исчезнуть. Она звала её: «Вернись! Я не умею без тебя!» Но никто не откликнулся.       Долго бродила она по улицам. Дома становились серыми, деревья — голыми, даже лица прохожих были как у кукол. И все проходили мимо, не замечая, что у неё нет Тени. Девочка поняла: никому нет дела.       На закате она встретила женщину в чёрном платье. Та стояла на перекрёстке и смотрела на пустые окна домов. «Ты потеряла Тень, — сказала женщина. — Но не переживай. Она ушла туда, где нужнее». Девочка спросила: «К кому?» Женщина улыбнулась — улыбкой холодной, как лёд. «К другому ребёнку. Он сейчас в темноте. Его бьют, и он плачет. Твоя Тень пошла к нему, чтобы он дожил до утра».       Девочка закричала: «Нет! Она моя! Верни её!» Но женщина только развела руками: «Тени не выбирают. Они рождаются из боли, а потом ищут, где боль сильнее». Так девочка осталась одна. Она ходила по городу до самой ночи. И тогда, когда звёзды уже зажглись, она вдруг заметила: за ней снова что-то тянется. Но это была не её Тень. Эта была выше, темнее, и глаза её светились в темноте. «Я останусь с тобой, — сказала чужая Тень. — Но помни: я не твоя. Я буду ждать, пока твой день не кончится. А потом уйду снова».       С тех пор девочка жила с чужой Тенью. Она никогда не знала, когда та исчезнет. Иногда просыпалась утром — и видела её рядом. А иногда нет, и тогда целый день казался ей пустым, как комната без мебели. Она перестала смеяться, перестала играть, потому что всё время боялась потерять её ещё раз.       И вот однажды, стоя у зеркала, она посмотрела и поняла: сама стала похожа на Тень. Бледная, прозрачная, с пустыми глазами. Она больше не могла отличить себя от той, что шла за ней.       А потом зеркало улыбнулось. И девочка поняла: теперь уже не важно, есть ли у неё Тень. Потому что Зрители смотрят, а значит, спектакль продолжается. ***       Тьма замолчала. В комнате повисла тяжёлая тишина. Саша лежала на подушке, и сердце её колотилось чаще обычного. — Ужасная сказка, — сказала она шёпотом. — Совсем не сказка. — Все сказки ужасные, — отозвалась Тьма. — Просто взрослые учат нас забывать страшные части.       Саша больше не стала спорить. Она отвернулась к стене и прикрыла глаза. Вечер тянулся лениво. Она пыталась читать, но буквы расплывались. Телефон лежал рядом, но сообщений там не было. Друзей у неё не осталось, и это уже давно перестало удивлять. Она чувствовала себя как-то отдельно от всего мира: словно её жизнь идёт по другой линии, параллельной с чужими. — Но подожди, Тени умеют уходить? — Удивилась Саша. — Конечно, если это необходимо, — спокойно ответила Тьма. — Но ты ведь… Меня не бросишь? — С ноткой грусти в голове спросила девушка. — Боюсь, у меня в любом случае нет выбора. Ведь мы — часть спектакля. ***       Наконец, она выключила свет. Комната погрузилась в темноту, мягкую и вязкую. За окном ветер шумел в ветках деревьев, по крыше стучали редкие капли дождя. Саша лежала и слушала эти звуки, стараясь не думать о Зале, о подвале, о чужих тенях. Она думала только о том, что завтра снова будет школа, снова серые стены, снова кашель в классе, скрип стульев, запах пыли. И в этом повторении было что-то даже спасительное. Она не заметила, как уснула.       Утро оказалось ещё более серым. За окном висел туман, улицы выглядели пустыми. Саша долго не могла подняться, лежала, слушая, как Тьма тихо напевает что-то себе под нос. Это был странный мотив, без слов, будто отголосок какой-то старой колыбельной. Он был одновременно жутким и успокаивающим.       Саша наконец встала, накинула свитер и пошла в ванную. Зеркало встретило её усталым лицом: под глазами залегли тени, кожа выглядела бледной. Она долго смотрела на своё отражение, потом вдруг показалось, что в глубине зеркала мелькнула чья-то фигура. Она резко моргнула — никого. Только она сама. Но сердце всё равно ускорило ритм. — Я здесь, — сказала Тьма, появляясь за её спиной. — Знаю, — ответила Саша и отвернулась.       Завтрак прошёл молча. Мать торопливо собиралась, отец листал газету, хмурясь. Саша ела хлеб с маслом, не чувствуя вкуса. В голове крутилась одна мысль: лишь бы день прошёл спокойно, без кошмаров, без странных встреч.       В школе всё было так же, как и вчера. Но именно в этой повторяемости она находила облегчение. Шумные одноклассники, однообразные уроки, раздражённые учителя — всё это было знакомо, предсказуемо. Даже если её считали странной, даже если шептались за спиной, Саше всё равно было легче здесь, чем дома или во сне.       На большой перемене она вышла во двор. Воздух был сырым, пахло землёй и мокрой травой. На клумбах возле школы пробивались первые ростки, крошечные, но упрямые. Саша долго смотрела на них, и внутри у неё появилось что-то тёплое. Может, именно так и выглядит надежда — маленькая, незаметная, но цепляющаяся за жизнь несмотря ни на что. — Они вырастут, — сказала Тьма, стоявшая рядом. — Знаю, — ответила Саша.       Она впервые за долгое время почувствовала, что день действительно может быть обычным. Так прошла очередная учебная неделя. Пять одинаковых дней: утро, школа, дорога домой, редкие разговоры с матерью, равнодушие отца, молчаливое присутствие Тьмы. На этой неделе она даже не ходила на тренировки выпускного танца под предлогом того, что плохо себя чувствует. Сны приходили реже, не такими яркими, как прежде.       Саша не сразу заметила, что к концу недели вокруг неё снова начало сгущаться что-то. Она старалась жить в привычной серости, цепляться за ритм уроков и тетрадей, но всё чаще ловила на себе взгляды. Иногда прямые, иногда косые, но слишком внимательные, чтобы остаться незамеченными. В классе стало как будто шумнее, и сквозь этот гул начали пробиваться два разных голоса — один напряжённый, резкий, другой спокойный, мягкий, но упрямый.       Первым был Лёша. Он держался в стороне от большинства, но Саша заметила, что теперь он как будто специально выбирал место ближе к ней. Его Тень появлялась иногда у неё на периферии зрения: фигура с жёстким взглядом, от которого хотелось отвести глаза.       Саша помнила их встречу в подвале, тяжесть чужой боли, и с тех пор в ней сидел страх, смешанный с виной. Но Лёша делал вид, что всё в порядке. Он почти не разговаривал напрямую, зато подсовывал ей учебники, если видел, что она забыла свой, или подсказывал ответы, когда она замирала у доски.       Андрей же появился внезапнее. После долгого отсутствия он будто пытался вернуться в жизнь класса с размаху, и в этом размахе Саша чувствовала что-то слишком нарочитое. Он смеялся громче других, отпускал шутки, которые были не всегда уместны, но всегда направлены так, чтобы её взгляд случайно скользнул к нему. Иногда он оказывался слишком близко, у двери, в коридоре, на лестнице, словно всё время выбирал маршруты, которые пересекали её. В его присутствии было странное напряжение: Саша ощущала, как за его плечом стоит чужая тень, слишком властная, слишком сильная. — Они оба тянутся к тебе, — сказала Тьма, что заметила это первой, когда Саша в очередной раз попыталась спрятаться за учебником. — Один протягивает руку, другой расставляет сети.       Саша напряглась. Её пальцы сжимали обложку тетради, ногти впивались в кожу, а взгляд скользил по пустому коридору. Она ощущала лёгкое дрожание в руках и то странное, почти болезненное чувство, будто весь мир смотрит на неё и ждёт, что она сделает неверный шаг. — Не хочу, чтобы меня трогали, — прошептала она. Слова казались ей слабым щитом. — Но ты уже внутри их игры, — сказала Тьма. Голос её был тихим, но холодным, словно ледяной ветер скользил по позвоночнику. — И игра эта не спрашивает разрешения. ***       На следующий день на перемене произошло то, чего Саша пыталась долго избегать. Она стояла у окна, наблюдая за мокрым от дождя двором. Двор был переполнен шумом, криками, смехом и гомоном школьников, и это всё одновременно казалось далёким и страшно близким. Андрей подошёл первым. Он сел на подоконник рядом, будто это было самое естественное место в мире. Его улыбка была широкой, почти театральной, но в глазах горел странный огонь, едва заметный, но опасный. — Ты всё время одна, — сказал он, наклоняясь чуть ближе. — Не надоело?       Саша пожала плечами. Молчание казалось ей безопаснее слов. Любая фраза могла выдать её слабость или оставить её открытой, как на ладони. — У вас будет репетиция выпускного танца, — продолжил Андрей, слегка наклоняясь, словно делал предложение, от которого невозможно отказаться. — Ты всё время пропускаешь. Иди сегодня.       Слова Андрей казались почти приказом. Внутри у Саши подёргивалось что-то тёмное, болезненное. Она уже готовилась отказать, когда рядом появился Лёша. Он остановился чуть поодаль, держа дистанцию, но голос прозвучал отчётливо: — Ей нельзя. Она неважно себя чувствует.       Саша вздрогнула. Слова Лёши были твёрдыми, железными, будто каменные стены давили на грудь. Андрей повернул голову к нему, и в воздухе повисла невидимая нить напряжения, которая делала дыхание трудным. — А ты кто, её врач? — усмехнулся Андрей, но в его смехе слышался вызов, почти насмешка. — Я хотя бы понимаю, что ей нужен покой, а не ваши танцы, — ответил Лёша. Его глаза сверкнули так, что Саша почувствовала нечто знакомое и опасное рядом — словно присутствие Осколочного.       Она отступила, прижалась к стене. В этот момент ей хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе. Внимание двух парней ощущалось как два прожектора, направленных прямо в лицо. Они не видели её, но её тело напрягалось от каждого их движения. — Ты просто боишься, что у неё появится что-то или кто-то кроме тебя, — сказал Андрей, и голос был твердым, холодным. — А я не боюсь.       Лёша сделал шаг вперёд Он отдавался в груди тяжёлым ударом: — Я боюсь только за неё. Ты же не думаешь о ней. Ты думаешь только о себе.       Слова висели в воздухе, а Саша ощущала, как что-то внутри сжимается, будто её сердце пыталось убежать. Она хотела крикнуть, чтобы их остановить, но слова застряли в горле. Вместо неё заговорила Тьма. Голос её звучал внутри головы, как эхо, холодное и ясное: — Видишь? Они уже дерутся за твою тишину. А ты сама не знаешь, кому позволишь её разрушить.       Саша закрыла глаза, прижимая к себе голову. В комнате было тихо, но в голове стоял гул. Вечером дома она пыталась учить историю, листы расплывались перед глазами. Буквы смазывались, переплетались, теряли форму, словно живые существа пытались сбежать с бумаги.       Мысли возвращались к перемене, к словам Лёши и Андрея. Каждый их взгляд, каждое движение казались ей новым испытанием. Она лежала на столе, прижимая к себе руки, сердце стучало громче, чем любые звуки в квартире. — Ты должна выбрать, — сказала Тьма, садясь рядом на край стола. — Иначе они выберут за тебя. — Я не хочу выбирать, — прошептала Саша. — Я хочу, чтобы меня оставили в покое. — Так не бывает, — ответила Тьма. — Игры, в которые ты попала, не спрашивают согласия. Они требуют ходов, и каждый ход оставляет след.       На следующий день, после школы, Лёша снова оказался рядом. Он шёл с ней, не спрашивая разрешения. Его шаги были тяжёлыми, упрямыми, словно он нёс ответственность за каждый её вдох. — Я знаю, что у тебя внутри буря, — сказал он спокойно, но взгляд был пронзительным, словно пытался проникнуть в саму душу. — Ты держишься, но это ненадолго. — Оставь меня, — тихо сказала Саша. Голос дрожал, слова срывались с губ. — Нет. Если тебя оставить, ты опять уйдёшь туда, — сказал Лёша, и в словах звучала угроза, почти обещание: он не допустит, чтобы она утонула, даже если она сама этого хотела.       Позже, в тот же день, Андрей поймал её в коридоре. Он взял её за локоть слишком резко, но тут же ослабил хватку, будто ощутил её сопротивление. — Не слушай его, — сказал он. — Он тащит тебя в свои тени. А я хочу вытащить. Просто чтобы ты снова смеялась.       Слова звучали красиво, словно реплика для зрителей невидимого театра, но Саша чувствовала фальшь. Внутри что-то сжималось, словно горло сжимала невидимая рука. Аплодисменты раздались в её голове, тихие, редкие, но настоящие. Она прижала руки к вискам, зажмурилась. Андрей нахмурился, но молчал.       Дни тянулись мучительно. Лёша и Андрей больше не спорили при ней открыто, но каждый жест, каждое движение было оспариванием территории. Один подсовывал конспекты, другой — шоколадку. Один появлялся у школы, другой «случайно» у её подъезда. Саша была центром их невидимой борьбы, но ощущала себя узлом, который тянут в разные стороны.       Иногда ей казалось, что даже воздух вокруг неё наполнен этим напряжением. Она пыталась дышать, закрывала глаза на уроках, чтобы не видеть их взглядов. ***       Ночью она сидела у окна, глядя на двор, где фонари отражались в лужах. Ветер поднимал мусор и гонял его по асфальту, шуршание пакетов напоминало шёпот тысяч невидимых зрителей. Тьма сидела рядом, качая ногами, словно ребёнок, и тихо сказала: — Но ты сама позволила им приблизиться. — Я не звала их, — прошептала Саша. — Ты не оттолкнула, — ответила Тьма. — И в этом моменте есть правда. Тебя тянут в разные стороны, но это не они — это их силы, их желания, их страхи. ***              В пятницу вечером Саша задержалась в классе, делая вид, что переписывает конспект, но на самом деле хотела лишь остаться одной, пока не стихнут шаги в коридоре, пока не станет тихо. И вдруг дверь скрипнула. На пороге стоял Лёша. — Почему ты всё время убегаешь? — спросил он, шагнув ближе. — Я не убегаю, — прошептала Саша. — Убегаешь. От меня, от него, от себя. Но так нельзя.       Он подошёл ближе, и холодный запах его куртки ударил в лицо. Она отступила к окну. — Ты не понимаешь, — сказала она.       В этот момент позади раздался другой голос. Андрей стоял в дверях, с лёгкой угрозой в тоне: — Давишь на неё? Думаешь, если будешь загонять её в угол, она выберет тебя?       Взгляды Лёши и Андрея столкнулись, как ножи. Саша прижалась к стене. Сердце билось слишком быстро. Ещё секунда — и всё могло вырваться из-под контроля. — Хватит! — сорвалось у неё. — Просто оставьте меня!       Они оба замолчали, не двигаясь. Тьма тихо сказала ей на ухо: — Вот он, твой момент. Ты можешь сказать «нет» обоим. Но Зал ждёт, что ты выберешь. Саша закрыла глаза. В голове вновь загрохотали аплодисменты, словно сотни рук хлопали внутри её черепа. — Я не хочу играть, — прошептала она.       Аплодисменты смолкли. Тишина была сильнее всего. Она открыла глаза — оба парня стояли перед ней. Взгляды были разными, но одинаково требовательными. Она повернулась к окну и вдохнула холодный воздух, чувствуя живой мир вокруг. — Я выбираю себя, — сказала Саша. Голос был тихий, но твёрдый.       Лёша нахмурился, Андрей прищурился. И в этот момент сцена под её ногами дрогнула, словно чужой сценарий дал трещину. Тьма усмехнулась: — Вот это интересно. ***       Саша села за стол, открыла блокнот и написала: «Сегодня я сказала им «нет». Но Зал всё равно слушал». Она закрыла его и спрятала под подушку. Впервые за долгое время внутри было не только тяжело, но и странно спокойно. Она знала, что завтра всё начнётся снова. Но теперь у неё было ощущение, что хотя бы один раз она вырвала реплику у чужого сценария и сказала что-то своё. И именно это ощущение делало ночь иной.       Ей становилось тяжело дышать. Она сидела у окна, глядя на редкие огни, на тёмный, мокрый двор, где фонари отражались в лужах, и думала: может, всё было бы проще, если бы не было ни того, ни другого. Каждое дыхание отдавалось тяжёлым эхом в груди, словно воздух вокруг неё стал вязким, густым, и он сам сопротивлялся. Её пальцы непроизвольно сжимали подоконник, а плечи напрягались, будто тело пыталось подготовиться к удару, которого ещё не было, но который непременно должен был прийти. — Но ты сама позволила им приблизиться, — напоминала Тьма. Её голос был тихим, почти шепотом, но в нём звучала непреложная правда, от которой кровь стыла в венах. — Я не звала их, — сказала Саша, чувствуя, как внутри поднимается раздражение. Но слова звучали хрупко, не могли пробиться сквозь тяжесть тревоги. — Ты не оттолкнула, — продолжала Тьма, словно напоминая о каждом шаге, который Саша не сделала. — Каждый раз, когда ты позволяла им войти, ты отдаёшь часть себя.       Саша сжимала кулаки, но спорить не могла. В этом была правда, горькая, холодная, как лёд. В конце недели в школе случилось почти столкновение. ***       На перемене, когда класс уже готовился к следующему уроку, Андрей громко позвал её: — Саша, пойдём на улицу, там воздух чище, чем в этом муравейнике.       Саша почувствовала, как что-то внутри напряглось. Она знала, что если она скажет «нет», это вызовет бурю. Лёша поднял голову от тетради и резко сказал: — Ей надо остаться.       И оба посмотрели на неё. Взгляды были разные, но одинаково требовательные. Один из них был жарким, как солнечный свет, который обжигает кожу, другой — холодным, как сквозняк в пустом коридоре. Саша почувствовала, что слова застревают в горле. Внутри поднялась паника: как будто за её выбором стоит не просто перемена, а целая судьба, и любое неверное движение способно изменить ход истории.       Она развернулась и выбежала из класса, не ответив ни одному. Коридор был длинным, пустым, но шаги отдавались эхом под высоким потолком, словно мир наблюдал за каждым её движением. Она бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о собственные ноги, пока не оказалась на лестнице. Там, в углу, её догнала Тьма. — Ты видишь? — прошептала малышка. — Они оба хотят вытащить тебя. Но каждый тянет в свою сторону. Один, в жизнь, где ты будешь смеяться, но чужим смехом. Другой в тишину, где не будет слёз, но и света тоже. Выбор за тобой.       Саша стояла на лестнице, прижавшись спиной к холодной стене. Камень отдавал влагой, словно сам дом дышал вместе с ней. Её руки дрожали, сердце билось слишком быстро. Она закрыла глаза, но шум аплодисментов не стихал, наоборот — становился плотнее, гулким, словно сотни ладоней хлопали прямо внутри её головы, будто наблюдали за каждым её движением. Тьма села на ступеньку рядом, вытянув ноги вперёд и тихо качая ими, словно маленький ребёнок. Её лицо оставалось пустым, но голос прозвучал яснее, чем обычно: — Они оба тебя тянут. Но ведь на самом деле они тянут не тебя, а то, что внутри. — Что ты имеешь в виду? — спросила она, почти шёпотом, боясь услышать ответ, сжав пальцы в кулаки. Её кожа горела от напряжения, а сердце словно пыталось вырваться из груди. — Они чувствуют, что ты особенная. Чувствуют, что твоя Тень не такая, как у других. И каждый думает: если он будет рядом, то сможет взять часть твоей силы.       Слова резанули по сердцу. Саша хотела возразить, сказать, что никто не думает о ней вот так, что всё это лишь её страхи. Но где-то глубоко внутри она знала: в мире Теней никто не приближается просто так. У всего есть цена, у каждого есть своя цель. Каждый жест, каждое слово, каждый взгляд — это попытка захватить её частицу.       Она встала, не дожидаясь ответа, и медленно поднялась наверх. В коридоре снова гудел классный шум, но теперь он казался ещё громче, как волна, готовая смыть её с ног. Она шла, стараясь не смотреть по сторонам, стараясь только дышать, но каждый шаг отдавался в голове тяжёлым эхо. ***       Вечером дома она сидела у окна и смотрела вниз, на двор, где фонари отражались в лужах. Ветер поднимал пакеты и гонял их по асфальту, шуршание создавалось как живой шум, будто кто-то наблюдал за ней. Казалось, весь мир был серым, как фон старой фотографии, каждый звук усиливал её тревогу. Тьма сидела на подоконнике и болтала ногами, словно наблюдая за её мыслями. — Они не остановятся, — сказала она. — Даже если ты убежишь, они всё равно будут рядом. Каждый по-своему. — Я не хочу ни того, ни другого, — ответила Саша, ощущая тяжесть своих слов. — А чего ты хочешь? — спросила Тьма.       Вопрос прозвучал слишком просто, но Саша не нашлась с ответом. Она хотела тишины, покоя, но понимала: мир вокруг никогда не даст этого. Даже её собственная Тень — не даст. Внутри снова поднялся звон. И вместе с ним образы. Театр, сцена, свет рампы, фигуры в масках, аплодисменты, ряды лиц, которых невозможно различить. Саша резко сжала голову руками, пытаясь вычистить шум, но он только усиливался. — Хватит! — сорвалось у неё. — Я не хочу их слышать! — Но они слушают тебя. Каждый твой шаг, каждое слово, — Тьма склонила голову набок, наблюдая. — Так пусть перестанут! — Они не перестанут, пока ты не сыграешь, — ответила Тьма.       Саша упала на кровать и закрыла глаза. Слёзы катились сами, без разрешения. Мир снова сжимался вокруг неё, и чем сильнее она пыталась сопротивляться, тем плотнее становились стены её комнаты. ***       Следующие дни тянулись мучительно. Лёша и Андрей больше не спорили при ней, но их взгляды, их слова, их жесты сталкивались в воздухе, как удары молота. Саша ощущала их соперничество каждой клеткой кожи. Она чувствовала, как её тело реагирует на малейший намёк на конфронтацию: дыхание сбивалось, руки дрожали, взгляд улетал в сторону, пытаясь скрыться.       На уроке литературы Лёша неожиданно положил перед ней тетрадь, аккуратно переписанный конспект. Девушка удивлённо посмотрела на него, но он лишь кивнул, будто это ничего не значит. Его Тень стояла за спиной, сверля её тяжёлым и ужасным взглядом, создавая давление, которое невозможно было игнорировать. Она чувствовала, что должна признать помощь, даже если она её не просила.       Каждое взаимодействие с ними казалось не просто обычным событием, а испытанием. Её внутренний мир постепенно превращался в поле битвы, где каждый взгляд и жест могли стать оружием. А вечером того же дня Андрей появился у её подъезда. Он улыбался, в руках у него был пакет с яблоками. — Для тебя, — сказал он. — Ты выглядишь бледной. Нужно есть витамины.       Саша взяла пакет только потому, что отказаться было бы слишком грубо. Но внутри всё сжималось: в этих жестах было что-то слишком нарочитое, слишком чужое. Как будто Андрей играл роль заботливого, а Зал где-то наверху ставил галочки в тетради. Тьма заметила её растерянность. — Один даёт тебе слова, другой — жесты. Но и то и другое не для тебя. А для того, кто смотрит.       Саша задыхалась. Каждый вдох был тяжёлым, как будто в лёгких застрял густой дым. Она всё больше чувствовала себя марионеткой в чужом спектакле, и нити, невидимо тянущие её вверх, резали кожу. Дни стали одинаковыми: шаги по коридору школы, шорох страниц, звонок, смех, в котором не было места для неё. ***       В пятницу вечером, когда школа уже пустела, она задержалась в классе, делая вид, что переписывает конспект. На самом деле ей просто не хотелось идти домой. Там ждали те же молчаливые родители, та же серость, те же вопросы, на которые она не знала ответа. Здесь хотя бы была иллюзия движения: скрип ручки по бумаге, редкий звук шагов в коридоре.       Она сидела долго, пока в коридоре стихали голоса, пока последние шаги гасли, превращаясь в тишину. Лампа под потолком мерцала, изредка потрескивая. Запах мела, бумаги и старого лака от парт заполнял воздух. Казалось, сам класс уснул, оставив её внутри пустого, но живого тела.       И вдруг дверь скрипнула. Саша вздрогнула, сердце толкнуло ребра. На пороге стоял Лёша. Его взгляд был жёсткий, настойчивый, в нём не было ни мягкости, ни сомнений. — Почему ты всё время убегаешь? — спросил он.       Саша почувствовала, как мурашки пробежали по спине. Его голос звучал громче, чем нужно, в пустом классе он будто заполнял всё пространство. — Я не убегаю, — ответила она, но слова прозвучали слишком тихо, слишком хрупко. — Убегаешь, — повторил он, шагнув ближе. — От меня, от него, от себя. Но так нельзя. Он пах улицей, холодным воздухом, пылью, сыростью. Его куртка источала резкий, упрямый запах, и этот запах приближался вместе с ним. Саша невольно отступила к окну, чувствуя, что стены становятся слишком тесными. — Ты не понимаешь, — прошептала она. — Тогда объясни, — сказал он твёрдо.       Она не смогла. Слова застряли в горле, как камни. Её пальцы вцепились в край подоконника, ногти впились в дерево. И в этот момент позади раздался другой голос. — Давишь на неё, да? — Андрей стоял в дверях, руки в карманах, поза небрежная, но голос пропитан ядом. — Думаешь, если загонять её в угол, она выберет тебя?       Саша дёрнулась, словно по коже пробежал ток. Андрей смотрел на Лёшу с таким вызовом, что воздух сгустился, как перед грозой. Лёша обернулся. Их взгляды столкнулись, холод и огонь встретились и зазвенели, как два клинка. Саша почувствовала, что воздух в классе становится тяжёлым, будто не хватает кислорода. Она прижалась к стене. Сердце колотилось, дыхание стало рваным. Она знала, ещё секунда, и случится что-то страшное. — Хватит! — крикнула она. Голос сорвался, но был отчётливым. — Просто оставьте меня!       Слова повисли в воздухе, ударили, как гром среди тишины. Они оба замолчали, но ни один не двинулся. Лёша стоял ближе, стиснув челюсти. Андрей опёрся о дверной косяк, но его улыбка была натянутой, опасной.       И тогда Тьма возникла прямо у её плеча. Маленькая, чёрноволосая, с пустыми глазами, она выглядела так естественно, будто всегда была здесь. Её голос прозвучал прямо у уха: — Вот он, твой момент. Ты можешь сказать «нет» обоим. Но Зал ждёт, что ты выберешь.       Саша закрыла глаза. И сразу услышала аплодисменты. Сначала приглушённые, как будто издалека, но затем всё громче, оглушительнее. Она чувствовала себя актрисой, которая забыла текст, но стоит на сцене, освещённая прожекторами. Вздохи публики давили сильнее любого слова. — Я не хочу играть, — прошептала она.       И вдруг аплодисменты смолкли. Тишина ударила сильнее, чем шум. Саша открыла глаза. Оба смотрели на неё. В глазах Лёши была тревога, почти боль. В глазах Андрея — вызов, холодное любопытство. Но оба ждали.       Она повернулась к окну, открыла его и вдохнула холодный воздух. Запах улицы ворвался в класс: бензин, сырость, далёкие крики детей. За пределами школы всё было другим — простым, настоящим, живым. — Я выбираю себя, — сказала она. Голос был тихий, но твёрдый.       Лёша нахмурился, его плечи напряглись. Андрей прищурился, губы дрогнули в полуулыбке. И в этот момент Саша впервые почувствовала, что сцена под её ногами дрогнула. Как будто спектакль, написанный кем-то другим, дал трещину. — Вот это интересно, -- Тьма усмехнулась, склонив голову.       Они молчали. Секунды тянулись вечностью. Саша чувствовала, что впервые за долгое время её слова не принадлежат ни одному из них, ни Тьме, ни Залу. ***       Вечером Саша долго не могла уснуть. Она сидела у стола, глядя на блокнот. Белая страница смотрела на неё, как зеркало. Она взяла ручку и написала: «Сегодня я сказала им «нет». Но Зал всё равно слушал». Рука дрожала, но буквы были чёткими. Она закрыла блокнот и спрятала его под подушку. И впервые за долгое время внутри было не только тяжело, но и странно спокойно.       Тьма молчала. Это молчание было громче любых её слов. Саша знала, завтра всё начнётся снова. Андрей снова попытается поймать её взгляд, Лёша снова встанет рядом, как тень. Школа будет гудеть, коридоры будут давить. Зал раскроет пасть, и аплодисменты снова обрушатся на неё. Но теперь у неё было ощущение, что хотя бы один раз она смогла вырвать реплику у чужого сценария и сказать что-то своё. Пусть крошечное, пусть хрупкое, но своё.