Кажется я стал целью захвата призрака

Эртай, «Сын Блудной Демоницы»… лишь презрительное прозвище, брошенное мне в спину аристократами потустороннего мира. «Полукровка», дитя человеческой пыли и демонической крови. Существо, вынужденное прятать свою истинную сущность, балансируя на лезвии ножа между мирами. Изгнанник. Отвергнутый и заклинателями, и нечистью. Даже жалкие демоны низшего ранга осмеливались смотреть на меня свысока, пока я не решил явить им крупицу своей истинной силы. Но почему так долго я держал клинок в ножнах? Почему терпел их оскорбления, затаив дыхание? Любопытство и страх… лишь они сковывали меня, парализуя ужасом перед собственной мощью и интересом, какие ещё изощрённые слова я смогу услышать в свой адрес. Когда мне исполнилось пять лет, мой отец-человек подарил мне тряпичную игрушку. Лундун Юаньшуай — Маршал Суровой Зимы, так я его прозвал. Имя, вырвавшееся из моего детского сознания, кажущееся странным и забавным для плюшевого пингвина. В тот миг я не мог предположить, что это прозвище станет зловещим пророчеством, багряным заревом, предвещающим грядущие беды. В шестилетний юбилей моей короткой жизни мать-демон обагрила свои руки кровью моего отца. Я не стал искать ответы, не тратил время на жалобные стенания. Лишь улыбка, застывшая маска, озаряла моё лицо в тот день. Ведь смерть — это лишь перерождение, возможность восстать из пепла, отринув хрупкую оболочку человечности и обрушить гнев на голову легендарной Янжоу Люй, демоницы, неоднократно предавшей его любовь. Вот почему я улыбался, сжимая в кулаке ненавистную игрушку, словно трофей, напоминающий о грядущей мести моего отца. Я был лишь сторонним наблюдателем в этой трагикомедии. Отец, с отчаянным усердием пытающийся изобразить заботу, лишь жалкий актёр, играющий роль перед взором Янжоу Люй. Её же взгляд был устремлён лишь к силе, источнику энергии, которую она надеялась поглотить, когда я достигну зрелости. В конце концов, я был лишь одним из многих бастардов, рождённых от смертных мужчин, которых она использовала в своих коварных планах. Но именно во мне, самом юном отпрыске, единственном, в ком её геном преобладал; единтсвенном, родившемся с розовыми волосами и зелёными глазами, она увидела потенциал, способный возвысить её до невиданных высот. Однако ей так и не было суждено дождаться моего расцвета. Восстав из могилы в облике мертвеца B ранга, отец внезапно издал утробный рык и вырвал её мозги из черепа, утолив жажду мести! И… возможно, голода. А я? Я лишь улыбался. Ведь смерть — это красиво! Душу Янжоу Люй я заточил в плюшевом пингвине, распоров его мягкое брюшко острым кинжалом. Уже тогда, в юном возрасте, я обладал силой, превосходящей силу обычного демонёнка. И, используя Ци, я упокоил обезумевшего мертвеца. И его душу тоже заключил в игрушку. 《Теперь они вместе! 》 Отец, страшившийся потерять благосклонность блудной демоницы, и мать, чья любовь была направлена лишь на саму себя, такую невероятную и прекрасную! Я не жил своей жизнью, лишь безучастно наблюдал, словно зритель, зачарованный развязкой занимательного кино. Когда мои пальцы, словно опытные заклинатели, искусно зашивали разорванное брюшко плюшевого пингвина чёрными нитями, сплетая в узел две истерзанные души, в сердце разливался лишь ликующий восторг, подобный опьяняющему чаю с имбирём и лемонграссом. Пингвин, пропитанный обидами, стал моим талисманом, терзающим напоминанием о горьких потерях. В его умолкшем писке, словно в шёпоте демонических духов, я слышал предвестие собственной судьбы — судьбы, в которой мне суждено стать самым ужасным демоном, когда-либо ступавшим по этой земле. Но… Завершилась пьеса, погасли огни рампы, и я остался один на один с собой, в тишине, пропитанной запахом крови и порока. Что теперь? Куда двигаться дальше? Лишь эхо глумливой ухмылки коснулось моей души, словно лезвие острого меча. Пустота вокруг угрожала поглотить меня без остатка, подобно зияющей пасти древнего чудовища. Но уже тогда, словно сквозь пелену тумана, я осознал: путь мой будет долог и тернист, усеян острыми камнями и предательскими ловушками. И в конце его — лишь бесславный тлен, удел отверженных и проклятых. Но во имя чего я должен был продолжить свой путь? Она, словно призрачный цветок, расцветала в увядшем саду моего сердца — Любовь. Та любовь, что так и не коснулась меня, даже от тех, кому было предначертано дарить её безусловно. Мать, не обременённая моралью, окрестила свои сексуальные похождения «расчётом», милостиво избежав брачных уз. Отец же слепо твердил о «любви», и я долгое время наивно верил его лживым словам. Любовь… это то, что я отчаянно жаждал найти, словно волшебный эликсир, способный исцелить раны моей души, но где отыскать это лекарство? И тогда, я понял: лишь вершина иерархии, лишь избранные достойны купаться в лучах этой самой любви! В Академии С. Саншайн, где закаляется сталь и шлифуются таланты, лишь сильнейшие удостаиваются благосклонности. Поэтому моя цель стала ясной, как кристально чистый источник: вырасти, стать лучшим учеником, затмить всех своим блеском и доказать, что я достоин любви, даже если она окажется лишь иллюзорным миражом. В глубине души таилась искорка надежды, что моё сердце ещё не окончательно очерствело, что оно всё ещё способно на сострадание, даже если эта моя доброта будет всего лишь искусно разыгранным спектаклем…

***

История поступления Эртая Вэньчжоу в Академию С. Саншайн, было ничем иным, как дерзкой авантюрой, мастерски сплетённой из нитей хитрости, щепотки удачи и отчаянной надежды на лучшую долю. Десятилетний полукровка, выкинутый за борт миров людей и демонов, брошенный на произвол судьбы безразличием родителей… Он всё же выжил, словно юный бамбук, упрямо тянущийся к солнцу сквозь бури прошлого. Казалось бы, годы скитаний и предательства должны были согнуть его, подобно хрупкому ростку, но вместо этого он лишь закалился, его кости стали прочнее, дух — крепче. В глазах этого юнца горел издевательский огонь, не угасший под гнётом невзгод, и этот огонь был предвестником грядущих перемен. Первым шагом к этой уродивой мечте стала старая знакомая его отца, бывшая охотница на нечисть, по имени Мэйлин. Когда-то она была уважаемым членом гильдии, но ближе к старости, оставила опасное ремесло, и влачила тихую жизнь на окраине города. Эртай знал, что Мэйлин — его единственный шанс. Он нашёл её скромный домик, пропахший травами и воспоминаниями о сражениях, и, сжав в руке небольшой мешочек с юанями, попросил о помощи. Мэйлин сначала отнеслась к нему с подозрением. Она слышала о демонических отродьях, укравших жизни стольких близких ей людей. Но в зелёных, змеиных глазах юноши она увидела не зловещую ухмылку, а отчаяние. Да и фамилия Вэньчжоу ей была знакома — она помнила доброго и честного человека, отца Эртая. Скрепя сердце, и, конечно же, не забыв про согласованную плату, она согласилась. Приютила, так сказать, чёртенка, чтобы начать его воспитание и обучить ремеслу, которое преподавалось в школе. И, надо сказать, Мэйлин была педагог от бога. Когда Эртаю стукнуло четырнадцать, она состряпала ему такие рекомендации, что хоть сейчас в президенты. Одарённый, трудолюбивый, просто гений борьбы с нечистью! Особый акцент она сделала на «человечности» Эртая, расписывая его как последнего героя, готового грудью встать на защиту слабых. Эти бумажки, тщательно оформленные и заверенные её (давно недействительной) печатью охотницы, стали первым кирпичиком в фундаменте его грандиозной лжи. Следующая возможность постучалась в дверь сама. По возвращении в дом тётушки, Эртай стал свидетелем «пикантной» в своём извращении сцены, прямо в центре Пекина: отвратительный гоблин, с гнилыми зубами и зловонным дыханием, зажал в углу испуганную девочку. Этот гоблин, вероятно, отбился от стада и не был крупной угрозой, но его злобные намерения были очевидны. Инстинктивно Эртай бросился на помощь. Он действовал быстро и решительно. Используя свои обострённые чувства, он предугадывал каждое движение чудовища, уклоняясь от его неуклюжих атак. Эртай старался не использовать демоническую силу, а действовал лишь ловкостью и знанием слабых мест противника. И вот уже гоблин лежит без сознания, а девочка, вся в слезах, бросается в объятия подоспевших родителей. Родители, естественно, в восторге. Благодарности нет предела. И, само собой разумеется, все вместе они помчались в лучшую академию страны, чтобы засвидетельствовать храбрость юного героя. «Вот кого вам надо учить!» — кричали они, не ведая, что превозносят полудемона. В день судьбоносного поступления, Эртая ждало суровое испытание. В зале приёмной комиссии восседали прославленные заклинатели и грозные охотники, чья интуиция могла почуять фальшь за десятки ли. Следуя мудрым наставлениям любимой тётушки, Эртай облачился в одежды скромного серого цвета, намеренно дрожа всем телом, словно осенний лист на ветру. В руках он «судорожно» сжимал своё сокровище — облезлого пингвина, призванного изображать волнение и страх. «Именно так и должен вести себя смертный, столкнувшийся с неизведанным,» — внушала тётушка. Но Эртай не испытывал ни малейшего страха. Его сердце оставалось непроницаемой ледяной глыбой. «Чувство самосохранения? Что это за эфемерное понятие?» — лишь презрительная усмешка скользила в глубине его разума, не отражаясь на лице. Он был готов к любым испытаниям, даже если они несли в себе смертельную опасность. Ведь в его душе уже давно поселился холод вечности. К счастью, сама судьба благоволила ему. К концу дня, внимание комиссии притупилось от бесконечного потока абитуриентов. Они больше не всматривались в каждого кандидата с прежней остротой. Эртай предстал перед ними одним из последних. Его уставший, приземлённый вид сыграл ему на руку, представив его скромным юношей, вопреки зловещим шрамам, искусно зашитым чёрной нитью, что искажали нежное лицо Вэньчжоу. Те самые, унаследованные от его матери Янжоу Люй, шрамы, которые должны были выдать его демоническую сущность. Но Эртай собрал всю свою волю, словно актёр, вживающийся в роль простолюдина. Он нарочито запинался, словно неопытный ученик, смущённо отвечая на вопросы о семье и мотивации, о своих шрамах, мол получил их в бою. Выдал заученную историю о стремлении защищать мир от скверны, словно читал древний свиток, и процитировал хвалебные строки из рекомендаций тётушки Мэйлин, словно декламировал стихи великого поэта. Конечно же, не забыл он упомянуть и о доблестном спасении невинной девчушки, словно рассказывал легенду о герое былых времён. Члены комиссии, утомлённые нескончаемым потоком, лишь вяло кивали, словно засыпающие стражи старинных врат. Однако, письмо от благодарных родителей внесло искру жизни в их угасшие взгляды, словно драгоценный камень, сверкнувший в тусклом свете. Их рекомендация явно обладала весом, словно печать самого императора. В конце концов, один из заклинателей, поставил галочку в его личном деле. «Принят», — коротко объявил он и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Эртай, не веря своей удаче, поклонился, выражая благодарность, и поспешил покинуть зал, словно беглец, избежавший заточения. Но в последний момент он украдкой обернулся, чтобы запечатлеть в памяти лик благодетеля, решившего его судьбу. Это был мужчина лет тридцати, словно выточенный из лунного камня, чья красота раскрывалась постепенно, подобно цветку; чью красоту, нужно было внимательно разглядеть среди прочих людских букашек, чтобы заметить: длинные серебряные волосы, струящиеся, словно водопад, и глаза цвета чистого янтаря, в которых отражались мерцающие звёзды…

***

Какая ирония судьбы! Именно этот мужчина сейчас лежал перед Эртаем Вэньчжоу в облике соблазнительного змеечеловека, извивающегося на окровавленной земле. Розововолосый юноша едва успел моргнуть, как привычная ухмылка триумфа вернулась на его лицо, затмевая секундное замешательство. «Дева»? Этот змеиный выродок либо страдает от серьёзных проблем со зрением, либо от чрезмерного употребления галлюциногенных грибов… Ведь этот мужчина прекрасно знал, что перед ним стоит юноша, нежная кожа которого не подвергалась ни единому чужому прикосновению, кроме своего собственного. Но… «Я уже отплатил ему за доброту драгоценным элексиром, так что больше не вижу смысла церемониться с ним.» — Холодно пронеслось в его голове. — Ох, дорогой, ты меня смущаешь, — проворковал Эртай, кокетливо перекинув один из своих розовых хвостиков через плечо. — Но, увы, боюсь, тебя подводит не только зрение, но и слух. Я не столько «юная прекрасная дева», сколько «надоедливый красавчик, который собирается сделать твой вечер незабываемым — в плохом смысле этого слова, разумеется!» С этими словами он изящным движением освободил ногу от цепких, холодных пальцев мертвеца затаившегося под землёй. Вспышка ослепительной золотистой энергии опалила остальные трупные руки, мгновенно превращая их в горстку пепла и развеивая по скверне. — А теперь, любезный профессор Бай Цзюнь, не будем затягивать эту маленькую встречу. У меня, знаешь ли, ещё есть планы на ночь. И один из них, к слову, включает насильственное возвращение тебя туда, откуда ты вылез! Эртай взмахнул рукой, и из рукава его изумрудного плаща выскользнули призрачные цепи «Ведущего». Молниеносным движением, он опосаял ими бывшего члена приёмной комиссии — лучшего из лучших заклинателей, по неизвестной причине, выбравшего сторону зла. Лишь два месяца прошло с тех пор, когда Профессор Бай Цзюнь принимал новых студентов, так что же изменилось? Или же… Он с самого начала был одержим, а никто этого даже не заметил? Бай Цзюнь лишь зашипел, словно потревоженная змея. — У тебя ничего не выйдет! Знай же. Ты всего лишь ничтожно слабый демон, полагающийся на ци. И до тех пор, пока ты не захочешь сражаться в полную силу, тебе меня… никогда не одолеть. Эртай не хотел знать, и вдаваться в эти подробности тем более. — Хм? Но ты не кажется сильным. Без вариантов, нечисть А или B ранга. А значит… Мелкая сошка. — Задумался он с ехидной улыбочкой вслух, но в тот же миг змеечеловек побагровел от злости: — Ты… Как ты осмеливаешься высмеивать меня?! Ещё и причисляя меня к нечисти?! Имей уважением к тем, кто старше тебя! — О, я ни в коем случае не высмеиваю вас, профессор Бай, — невинно захлопал глазами Эртай. — Я просто… наслаждаюсь моментом. Знаешь, как говорят, «последний смеется тот, кто смеётся без головки». И, учитывая твоё нынешнее состояние, иметь будут тебя… «Мои цепи», — Хотел добавить Эртай, но не успел закончить свою фразу, как змеечеловек взревел и бросился в атаку. Его змеиный хвост хлестнул землю, поднимая тучи пыли и обломков. Атака была быстрой и смертоносной, но Эртай оказался быстрее. Он взмахнул цепью в воздухе, и резко потянул нечестивого на себя, процедив сквозь зубы: «Формация первая. Электрический разряд.» — Его смеющиеся изумрудные глаза в тот же миг стали холодными, когда он произнёс это заклинание. Змеечеловек, реально поражённый молнией, забился в конвульсиях. Голова его запрокинулась, обнажая пасть, а длиннющий его, змеиный язык вытянулся, когда из глотки вырывались шипящие звуки. Электрические искры, танцуя на призрачных цепях, прожигали змеиную кожу, оставляя после себя обугленные отметины. Запах горелой плоти наполнил воздух, смешиваясь с тяжёлым зловонием разложения. Эртай, не теряя ни секунды, использовал слабость противника. Цепи, обвиваясь всё плотнее, сковали змеечеловека, лишая его возможности двигаться. Юноша приближался к поверженному врагу, его шаги были бесшумны, словно поступь хищника, крадущегося в тени. В глазах, цвета весенней листвы, застыла безжалостная решимость. — Ты был одним из лучших охотников уровня макси, не так ли? — прошептал Эртай, склоняясь над Бай Цзюнем. Его голос звучал как шелест ветра в зарослях бамбука, но каждый слог был пропитан ядом презрения. — Что ж, похоже, кто-то преувеличил твои способности! Пальцы Эртая скользнули к поясу, извлекая серебряный клинок, отполированный до зеркального блеска. На его поверхности, словно живые, переливались руны, сплетённые в сложный узор. Клинок «Убийца Душ,» — оружие, созданное для борьбы с нечистью, его острие жаждало нечистивой крови. Бай Цзюнь, будто осознавая неминуемую гибель, издал утробный рык. Но в его глазах, ещё недавно полных злобы, теперь затаилось зловещее любопытство. Он будто нарочно попытался вырваться из плена цепей, якобы показывая этим, что ослаб. И призрачные узы с каждым мгновением сжимали его всё сильнее. — Не бойся, — усмехнулся Эртай, приставляя клинок к змеиной шее. — Это будет быстро. Обещаю. Хотя, справедливости ради, обещать я не умею. Может, помучаешься немного. Кто знает, кто знает. Прижав клинок плотнее, Эртай провёл им по змеиной коже. Линия разреза мгновенно наполнилась чёрной, зловонной кровью. Бай Цзюнь закричал от боли, но его голос был заглушён силой цепей. И, прежде чем змеечеловек успел издать последний вздох, Эртай произнёс заключительную фразу: «Формация вторая. Очищающий огонь.» Вмиг серебряный клинок окутался пламенем, которое начало стремительно пожирать тело Бай Цзюня. Огонь был испепеляющим, но не оставлял пепла. Он поглощал зло, скверну и демоническую силу, возвращая всё в состояние небытия. В мгновение ока от змеечеловека осталась лишь кучка обугленной одежды, скелет и неприятный запах гари. Эртай с отвращением вытер клинок о остатки одеяния этой нечисти. Стоит ли упоминать о том, какое негодование вызывал у него этот тип? Не только из-за лжи и предательства, но и из-за того, что он посмел назвать его — Эртая — девой. Да чтоб его! — Ужас, — пробормотал себе под нос Эртай, возвращая клинок в ножны. — Иногда я задаюсь вопросом, почему мир так полон идиотов! Эртай собирался было продолжить свои ночные приключения, но что-то было не так. Энергии ци вокруг него были нестабильными. И словно судьба решила поиздеваться над ним, скелет змеечеловека вдруг… Ожил! Да что ж такое-то?! Серебристый водопад волос, сотканный из лунного света, хлынул из небытия, а глаза, словно два янтаря, вспыхнули неземным огнём. Скелет, словно повинуясь воле древних богов, начал обрастать плотью, а из-под обугленной кожи пробилась новая, сверкающая чешуя, словно явленная миру драгоценность… Немыслимо. — Да ты же, прости Небеса, змеечеловек, а не ящерица-переросток! Какого дьявола ты снова восстал из мёртвых?! — воскликнул Эртай, теряя остатки самообладания. Воскресший взирал на него пронзительным взглядом, в котором не было ни удивления, ни злобы, лишь ледяная отстранённость, словно он смотрел на мир глазами мудрого старца, повидавшего все превратности судьбы. — Эртай Вэньчжоу, — прозвучал мелодичный голос, подобный звону хрустальных колокольчиков, — не льсти себе, полагая, что я обязан тебе освобождением от скверны. Но знай же, полукровка: не только ящерицы владеют искусством перерождения. Сердце Эртая похолодело. И теперь, ему не нужно было быть гением, чтобы понять — перед ним стояла нечисть ранга SS+ — Шэцзин. «Дерьмо!» В древних преданиях говорится, что Шэцзин — это воплощение змеиной, ящеричной или черепашьей души. Эти коварные создания черпают энергию из лучей солнца и луны, из алхимических эликсиров, волшебных трав и даже… из дыхания смертных! Насытившись силой, они обретают бессмертие и преображаются в обворожительных созданий, чей лик способен пленить даже самых стойких воинов. Шэцзин могут принять любой облик — человека, животного или даже неодушевлённого предмета — чтобы обманывать зазевавшихся мужчин и заманивать их в свои сети. По легендам, эти коварные обольстительницы пленили мужчин своей красотой, вступали с ними в сексуальную связь, а затем… Высасывали их кровь и жизненную силу до последней капли! Вот только… была одна маленькая, но очень важная деталь: Шэцзин — это всегда женщины! ВСЕГДА! А тут, словно гром среди ясного неба, перед ним предстал Шэцзин мужского пола! Лишь поэтому Эртай не сразу осознал всю глубину исходящей от него угрозы. И кажется, даже разучился дышать. Шэцзин-мужчина? Да это всё-равно, что увидеть чихуахуа, виртуозно играющую на Эрху! Однако, не это его беспокоило больше всего. Шэцзин — единственные твари, против которых он ещё не успел отточить свои навыки! Тётушка Мэйлин, охотница с многолетним стажем, будучи женщиной, разумеется, никогда не сталкивалась с этими проклятыми созданиями. А Эртай, как вы помните, всего лишь наивный первокурсник, проучившийся в Академии Охотников от силы пару дней. Его ожидали незабываемые приключения… но явно не такие! Тут впору было бы звонить в Академию и сообщать о новом виде «редких и интересных экземпляров». Но Эртай… О Эртай. Похоже, у него была идея получше. — «Кажется, до этого мои цепи всё же подействовали на него… Но я уже потратил слишком много ци, если продолжу и дальше, придётся переключиться на свою демоническую силу…» — Задумался он, быстро анализирую ситуацию. — Эй, змеёныш, — вдруг выпалил он, закончив размышлять, — Если не хочешь, чтобы я тебя тут до самого утра своими цепями трахал, то будь добр, и отдайся мне сам! Бай Цзюнь слегка наклонил голову, словно оценивая неожиданное предложение. В его янтарных глазах мелькнуло что-то, похожее на любопытство, а может, и на лёгкое презрение. «Трахал цепями»? Невоспитанный полукровка явно обладал своеобразным чувством юмора, или же просто отчаянно пытался скрыть свой страх! — О, какое соблазнительное предложение, — проворковал шэцзин, и бархат его голоса обернулся лезвием опасности. — Однако боюсь тебя разочаровать, юный друг. Мои вкусы тяготеют к более… — Он одарил юношу пожирающим взглядом, — традиционным методам подпитки жизненной эссенцией. Эртай поморщился. Надменный гадёныш! Но времени на пустые препирательства не оставалось. Он ощущал, как течение ци в его меридианах замедляется, а энергия, питающая призрачные цепи, почти иссякла. Оставалось лишь импровизировать — искусство, в котором Эртай был, вне всяких сомнений, мастером. — Что ж, раз ты так настаиваешь, красавчик. — Огрызнулся юноша, сосредотачивая демоническую энергию в ладонях. Вспышка алого пламени озарила тёмные заросли, и Эртай ринулся в атаку, словно воплощение гнева. Его изумрудные глаза вспыхнули багряным огнём, а на губах заиграла дьявольская усмешка. Он чувствовал, как сила и скорость многократно возрастают, словно древний демон пробудился в его крови. Бай Цзюнь лишь невольно сглотнул, ощутив, как страх ледяной волной подступает к горлу, и обречённо улыбнулся: — Кажется, я стал целью самого настоящего маньяка-садиста… Эртай обрушил на шэцзина яростный град ударов, каждый из которых был пропитан демонической энергией. Его кулаки рассекали воздух, оставляя за собой багровые следы, а каждый удар сопровождался раскатами призрачного грома. Шэцзин уклонялся с грацией танцора, словно предугадывая малейшее движение противника. Его движения были плавными и завораживающими, словно гипнотический танец змеи, готовящейся нанести свой смертельный удар. Но даже его мастерство не могло уберечь от всех атак полукровки. Один из ударов всё же достиг цели, и шэцзина отбросило назад, словно сломанную куклу. Он с трудом поднялся на ноги, сплёвывая кровь, смешанную с демонической энергией. На его прекрасном, человеческом лице застыла маска боли и… неуловимого восхищения? — Неплохо, студент Вэньчжоу, — прошептал он, вытирая кровь с губ. — Но этого недостаточно, чтобы победить меня. — Пф! Неужто Профессор Бай Цзюнь, так рьяно преподающий основы искоренения скверны, этот проклятый змей, научился болтать во время боя? Я уж думал, весь яд вытек, — презрительно бросил Эртай, глядя на поверженного противника сверху вниз. Затем, с силой наступив массивным кроссовком на его чешуйчатый хвост, надменно процедил: — Что ж, продолжим нашу «брачную ночь»? Бай Цзюнь дёрнулся, но кроссовок впился в его хвост, словно корень старого дерева в землю. В его глазах мелькнула ярость, словно отблеск молнии в ночи, но он тут же усмирил её, заменив лисьим прищуром. — Ты переоцениваешь свои силы, полукровка, — прошипел он, — полагая, что сможешь мной командовать. Я, между прочим, не какая-нибудь там уличная ящерица, а шэцзин! Меня не так-то просто сломить. Эртай лишь одарил его ленивой усмешкой, усиливая давление на хвост. Его нога скользнула выше, угрожая непристойным жестом, нацеливаясь туда, где у обычного мужчины покоится его гордость. — Возможно, ты и прав. Но знаешь, я всегда питал слабость к упрямцам. Особенно к тем, кто умеет красиво кричать в агонии, — промурлыкал он, наклоняясь к лицу поверженного шэцзина. В его улыбке таилась зловещая игра. — Так что не стесняйся, красавчик! Отпусти свои чувства на волю. Мне будет… крайне приятно вкусить их! Внезапно Бай Цзюнь разразился смехом. Тихим, но безумным, как шёпот ветра в заброшенном храме. — Ах, юность! Она и впрямь ослепляет, — прохрипел он, сплёвывая кровь, алой каплей на серый камень. — Ты ещё слишком юн, чтобы понять, насколько причудливым может быть наслаждение. И боль… Особенно боль… Но дерзость Бай Цзюня угасла быстро, словно сакура под первым снегом. В следующее мгновение его глаза закатились, и он рухнул в объятия беспамятства. Переоценил свои силы. Злоупотребил тёмной энергией. Слишком сильно рвался в бой, забыв о мудрости покоя. Эртай окидывал взглядом поверженное тело. «Что за ничтожество! Едва я успел ощутить вкус победы, как он уже впал в беспамятство! Какая досада.» — Юноша лениво вытер пот со лба и машинально поправил выбившуюся прядь своих розовых волос. Демоническая энергия, конечно, грозная сила, но и истощает она нещадно. С ленцой пнув тело шэцзина, Эртай криво усмехнулся. Что ж, по крайней мере, эта ночь не прошла впустую. Главное, чтобы этот самовлюбленный павлин больше не воскресал, иначе у него совершенно не останется времени на столь незначительные развлечения. Впереди его ждали занятия в Академии: утомительная зубрёжка, изнурительные тренировки и, конечно же, незабываемые встречи с сокурсниками. Внезапно Эртая кольнула игла совести. Всё-таки, не стоило так бесцеремонно расправляться с тем, кому он обязан возможностью учиться среди смертных. Но с другой стороны, кто этого профессора просил называть его девицей? Сам напросился! В конце концов, юноша лишь тяжело вздохнул и, пожав плечами, направился в сторону городских огней, к скромному домику тётушки Мэйлин. «Слишком… Слишком много хлопот для одного жалкого дня… К тому же… Почему Лига Чжулуна активизировалась именно сейчас?.. Неужели мое поступление в Академию как-то повлияло на их планы?.. Или же… во всём виноват один глупый, но такой несчастный призрак SS+ ранга — Шицзэ Сакураями?..»

***

[Пару часов спустя]

Луна, словно капризная дива, утомлённая аплодисментами ночи, уже драпировалась в багряный бархат горизонта, когда Бай Цзюнь, словно феникс из пепла, триумфально «воскрес». Вернее, с царственным презрением к смерти, лениво вернулся в сознание. Умирать? Пф, да он и не думал! Это удел юных душ, что принимают жизнь за чистый лист, вроде того самоуверенного мальчишки, что даже не удостоил «труп» проверкой пульса, словно палач, уверенный в своей работе. Голова гудела так, будто там поселился оркестр Гуй, яростно репетирующих симфонию боли. А тело… о, тело протестовало каждой клеточкой! Попытка принять вертикальное положение была пресечена в корне — пронзительная боль в основании хвоста заставила издать страдальческий стон, достойный оперной сцены. «Ах ты, жалкий комар, осмелившийся ужалить слона!» — прошипел он сквозь зубы, вспоминая эту нахальную полукровку и его ехидную ухмылку. Собрав воедино осколки былой мощи и приправив их крупицей героического терпения, Бай Цзюнь всё-таки воздвиг себя в положение сидя, прислонившись к корявому древу, словно к трону из корней и времени. А затем, закрыл глаза, позволяя тёмной энергии земли, этой природной «батарейке», подзарядить его истощённые силы. «Я словно карточный шулер, которого обманул собственный туз в рукаве,» – с мрачной досадой подумал он, прикусывая нижнюю губу. Этот Эртай оказался не просто крепким орешком, а настоящим каменным ядром, полным непредсказуемых взрывов. И эта спонтанная демоническая вспышка… ну, уж точно не то, чего ждёшь от, казавшегося робким цветочком, студента, который до смерти боится собственной тени! Постепенно его меридианы, словно пересохшие реки, вновь наполнились живительной влагой. Бай Цзюнь, словно гусеница, превратившаяся в бабочку, принял человеческий облик и смог, наконец, подняться на ноги. Огляделся. Последний раз бросил уничтожающий взгляд в ту сторону, где растворился в сумерках Эртай. Что ж, один урок был им усвоен на отлично — никогда, слышите, НИКОГДА не озвучивайте свои мысли вслух! Это золотое правило для тех, кто хочет сохранить лицо… и репутацию. «Век живи – век учись, и всё-равно дураком помрёшь,» — нахмурившись, вздохнул он, разглаживая складки своего серебристого, изрядно помятого ханьфу, словно элегантный кот, наводящий марафет после бурной ночи. «Но ничего, о моя юная и прекрасная дева, у нас ещё будет время поквитаться...» Дальше мысль он, однако, прервал, словно оборвал струну на лютне, не осмелившись её продолжить даже про себя. Но в закоулках сознания всё-равно едко пронеслось: «Я тебя этими проклятыми цепями сам...!» Годиков, этак, через четыре...