Кажется я стал целью захвата призрака

Линсю Ваншан не помнил, когда в последний раз его сон был столь безмятежным. Казалось, минула целая вечность — три года, если быть точным. Три года назад он ещё не был опутан паутиной личного расследования гибели брата и не отягощён бременем чудовищного злодеяния Даньмэя. Имя влиятельного убиенного братом человека, он старался не произносить вслух. Оно словно ядовитый шип могло пронзить его память. Лениво потянувшись, Линсю поднялся с шёлковых простыней, ощущая во рту пересохшую пустыню. Дыхание его, казалось, источало зловоние роя тараканов, поглощённых им в порыве «празднования» маленькой победы над проклятым призраком Шицзэ. Фортуна, как оказалось, всё же благоволила ему: ни поздним вечером, ни на рассвете мерзкий дух не посмел вернуться. Западные часы неумолимо приближались к отметке 14:00. Лишь несчастная среда, третье сентября, маячила в календаре. Горькое осознание надвигалось на Линсю подобно цунами — он пропустил добрую дюжину лекций. Но решение созрело мгновенно: сегодня он в Академию, где обучались лишь избранные гении, не пойдёт. Да, средства, уплаченные вперёд на долгие годы за привилегию учиться в окружении самых блистательных умов, щемили сердце. Но теперь, когда первая цель была достигнута, у него начисто пропала всякая мотивация томиться в стенах этого храма самолюбования и мёртвой теории. Во-первых, Шицзэ, ради изгнания которого он и стремился к могуществу, исчез сам собой. Даже если призрак и вернётся, то долго не задержится. Почему? Линсю Ваншан с облегчением вздыхал, понимая, что Шицзэ был одержим не им, с его острым языком и язвительным нравом, а кротким, податливым Даньмэем. Сам же Линсю по характеру более походил на коварного стратега-злодея из третьесортной маньхуа. Кто в здравом уме захочет иметь с ним дело? Разве что кучка таких же, как он, отъявленных безумцев, ищущих острых ощущений. Во-вторых, теперь в руках Линсю были неопровержимые доказательства злодеяний Шицзэ и веская причина, по которой Даньмэй совершил это роковое убийство. Видеозапись, скопированная на все мыслимые и немыслимые носители — от SD карт до облачных хранилищ данных — гарантировала, что правда не будет похоронена. Минато Сакураями, младший брат Шицзэ, вряд ли захочет ворошить это змеиное гнездо под названием «грязное прошлое». Ведь его безупречная репутация была хрупче лепестка сакуры на ветру. В-третьих, Линсю Ваншан успешно завершил своё личное расследование обстоятельств трагического самоубийства Даньмэя. Сложив все элементы пазла воедино, он, наконец, постиг суть последней записи в дневнике брата. Дневнике, который он, разумеется, благоразумно решил проигнорировать при общении с представителями правопорядка. Запись, начертанная приблизительно за 13 часов до трагедии — именно столько времени, по расчётам Линсю, требовалось автомобилю, чтобы преодолеть расстояние от Бэйдайхэ до Шанхайских лесов: «Я странный? Отрицать бессмысленно, да и не уверен вовсе. Присвоил себе имя брата, надеясь обрести ту же силу духа, что и Линсю. Но чем глубже я погружался в омут отношений с Шицзэ, тем отчаяннее жаждал услышать свое настоящее имя из его уст. Но… солгав однажды, я боялся, что Шицзэ возненавидит меня. И незаметно для себя взрастил ненависть к самому себе… Я странный? О, да. Хотел взять больше, чем способен удержать. Хотел обладать обоими братьями, ведь они оба пленили моё сердце… Но кто мог знать, что Шицзэ окажется столь ревнивым… Я просто возомнил себя тем, кем никогда не смогу стать.» Однако, как бы Линсю ни презирал Даньмэя за его слабоволие, даже ничтожный муравей остаётся частью муравейника. Достигнув вершины своей ярости, Линсю осознал, как горько осознание безадресного гнева. В этой паутине лжи и страстей виновны были все, и, следовательно, никто. И, в-четвёртых — последний гвоздь в крышку гроба его прежних стремлений — Линсю Ваншан начисто отказывался следовать тернистым путём охотника на нечисть. Сама перспектива копаться в пыльных фолиантах, прокладывать путь ци по кровеносным меридианам с нуля… вызывала лишь приступ лени, сравнимый с тысячелетним сном древнего дракона. Удел охотника — не его удел. Он, Линсю Ваншан, рождён для большего. Например… стать учителем русского языка. Утопия? Быть может. Но ведь даже самые могучие империи начинаются с мечты. С небрежной грацией небожителя, сбрасывающего с себя оковы бренного мира, он сорвал с тела запятнанную белую футболку, обнажая совершенство мускулатуры, достойное кисти самого искусного художника. Шаг за шагом он приближался к завесе хрустальной душевой кабины, но внезапно замер, словно коршун, застигнутый врасплох в момент триумфа. Необъяснимая тревога, словно ядовитый шёлк, обвилась вокруг его даньтяня, сковывая потоки ци, когда взгляд невольно скользнул к огромному зеркалу, висевшему на шкафе. Линсю Ваншан медленно повернулся спиной к своему отражению. И в следующее мгновение его глаза, цвета аметистовой зари, распахнулись в ужасе, затмевая даже сияние звёзд. На фоне безупречной, словно выточенной из слоновой кости спины, где россыпь родинок соперничала с изящным плетением татуировки чёрной розы, ощетинившейся шипами, пульсировала зловещая отметина. Прямо над линией талии, словно клеймо демона, багровел отпечаток мужской ладони, пропитанный зловещей энергией. Не просто отметина, а пылающее клеймо одержимого! Кровь отхлынула от лица Линсю, оставив лишь оттенок лунной бледности, взгляд его потемнел, словно бездонный колодец, куда никогда не проникал свет солнца. Проклятый юань гуй! Он не просто так исчез… Он оставил свой кошмарный след, словно печать демона на душе грешника. И Линсю был уверен наверняка — где-то в этот самый момент, скрываясь в тени, ухмыляется этот лицемерный призрак, притворяющийся несчастным, этот чёртов Сакураями Шицзэ! Линсю отшатнулся от зеркала, словно отражение было живым существом, готовым вцепиться в его плоть и душу. В порыве ярости, словно безумный тигр, он схватил первое, что попалось под руку — массивную хрустальную пепельницу, и с силой обрушил её на зеркало. Хрусталь рассыпался на тысячи осколков и под аккомпанемент зловещего звона, словно под погребальную песнь, Линсю вдруг разразился смехом. Истерическим, безумным, словно в самом деле ставший одержимым. Схватив себя за волосы, переплетая алые локоны с белоснежными, он даже не пытался остановиться, смеясь всё громче до самых болезненных слёз. Линсю заключил сделку с дьяволом, сам того не подозревая, попал в сети коварного замысла. Но Линсю заставит его пожалеть о каждом вздохе, сделанном в мире смертных, о каждой секунде своего существования. Охотник на нечисть, говорите? Пыльные фолианты, заплесневелые от времени? Теперь… Линсю был готов пойти на всё, лишь бы стереть эту метку с тела, вырвать её с корнем из своей жизни, словно сорняк, отравляющий плодородную почву. И заодно вырвать эти бездонные, лживые глаза этому проклятому призраку, погрязшему в никому не нужной любви. Смейся… Смейся, Линсю Ваншан, ибо безумие — это маска гения, скрывающая под собой бездну возможностей. Плачь… Плачь, Сакураями Шицзэ, ибо ты стал врагом самого безумного человека, какого только можно встретить в этом бренном мире…

***

[Тем временем, в Академии.]

Староста группы, Эртай Вэньчжоу, нахмурил безупречно вычерченные брови, словно соколиное крыло, окидывая изучающим взглядом пустующее место Линсю. «Вот и первые прогулы… Неужели всю ночь предавался порочным утехам в компании Шицзэ?» — пробормотал Эртай, однако в глубине глаз плясали озорные искорки. — «Похоже, не у одного меня выдалась занимательная ночка…». Пальцы Эртая, ухоженные, словно изваянные из нефрита, плавно скользили по глянцевой поверхности списка посещаемости. Но в потаённых уголках его души зрело сложное чувство, граничащее с едва скрываемой неприязнью. Внешне же, Эртай, как и всегда, искусно излучал лишь беспристрастное спокойствие за маской изящной, обезоруживающей улыбки. «Слишком острый ум, слишком поразительная красота и… чрезмерная непредсказуемость». За те считанные дни, что волею судьбы, их пути пересеклись, Эртай успел заметить, что Линсю окружает аура таинственности, от которой одновременно веяло опасностью и безудержным влечением. И эти его наряды… Эртай был твёрдо убеждён, что каждый юань, добытый непосильным трудом, Линсю без зазрения совести спускал на шелка тончайшей выделки и кричащие кроссовки из последних коллекций, словно бросая вызов общепринятым нормам и правилам. Эртай лишь досадливо тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, как мух от дерьма. Какое ему дело, что там с этим Линсю приключилось? Ему что, больше заняться нечем, кроме как о нём думать? «Да мы даже не друзья, какого хрена…» — подумал он, отчаливая от преподавательского стола с тихим вздохом. К тому же, на носу маячила лекция об основах искоренения скверны, и разум Эртая трепетал в предвкушении — явится ли сегодня Профессор Бай Цзюнь. Тот самый, кого он вчера разоблачил как предателя охотников на нечисть. И, стоит ли говорить, что Вэньчжоу, разумеется, не стал докладывать о произошедшем вышестоящим в Академии? Да и зачем? Если правда выплывет наружу, это лишь приведёт к усилению контроля и увеличению числа охранных пунктов. А этого Эртай никак не мог допустить, ведь он все ещё оставался полудемоном, искусно скрывающим свою истинную сущность. Раскрытие тайны не только поставит под вопрос его лояльность, но и неминуемо приведёт его к гибели. В аудитории повисла такая тишина, хоть ножом режь. Как будто сейчас драка начнётся. Эртай исподтишка косился на дверь, готовый вскочить и эту старую крысу, Бай Цзюня, с притворной учтивостью встретить. «Интересно, какую он хуйню сейчас задвинет, чтобы оправдаться за вчерашний провал?» — думал Эртай, потирая руки в предвкушении словесной перепалки. Раз уж он, полукровка, этого старого лиса перехитрил, то имеет полное право поглумиться, не так ли? И тогда, в аудиторию вошёл человек, от которого у Вэньчжоу челюсть чуть до пола не отвисла. «Приветствую вас на лекции по основам искоренения скверны. Меня зовут… Бай Цзюнь. Это ваша первая лекция со мной, поэтому я буду предельно… рад познакомиться с каждым из вас», — произнёс профессор, одаривая всех какой-то фальшивой улыбочкой. Эртай застыл, словно кролик, ослеплённый ярким светом фар. Перед ним, несомненно, стоял тот самый человек, что ещё вчера явил ему свою истинную сущность — шэцзин ранга SS+, нечисть, от одного упоминания имени которой кровь стыла в жилах. Но что-то неуловимо изменилось в его ауре, словно за маской безупречной учтивости скрывалась бездонная пропасть, в которой обитали древние, непостижимые чудовища. «Он реально пришёл?! Какого хуя?!» — чуть не заорал Вэньчжоу в мыслях, аж костяшки побелели. — «Неужели он знал, что я, блять, на него не настучу?!» Эртай, словно ужаленный в мягкое место, сидел, как приклеенный, не в силах вымолвить ни слова. В голове плясала джигу бешеная карусель вопросов: «Он что, идиот? Самоубийца? Или, мать его, великий стратег, играющий в шахматы разума в 4D измерении?!» Этот несносный Бай Цзюнь стоял перед ним, словно ничего и не произошло, и произносил банальности о «радости знакомства». Вэньчжоу чувствовал, как ярость, словно кипящая лава, грозит вырваться наружу. Вчера он был охотником, победившим могущественного зверя, а сегодня… сегодня этот зверь, нагло ухмыляясь, преподавал ему уроки изысканных манер, словно насмехаясь над его наивностью. «Что за дьявольский фарс здесь разыгрывается?!» — вопило его внутреннее «я», словно заточённый в клетку демон, рвущийся на свободу. Вэньчжоу всеми силами пытался сохранить на лице непроницаемое выражение, но предательский румянец гнева уже пробивался сквозь аристократическую бледность. Его ладонь судорожно сжимала край парты, словно пытаясь удержать в себе бушующий шторм эмоций. Он боялся, что одно неосторожное движение, одно слово, и тщательно выстраиваемая им годами маска сорвётся, обнажив его истинную сущность перед всем миром. Бай Цзюнь, казалось, намеренно игнорировал внутреннюю борьбу Вэньчжоу. Его слова текли плавно, как горный ручей, тысячелетиями обтачивающий грани острых камней. Он говорил о фундаментальных принципах искоренения скверны, о непреклонной духовной чистоте и непоколебимой вере — о тех священных постулатах, что должны были стать путеводной звездой для каждого молодого охотника. Но для Эртая эти слова звучали как погребальный звон, как эпитафия на его собственной надгробной плите. «Знание — это сила, — изрёк Бай Цзюнь, его голос звучал с едва уловимой хрипотцой, намекающей на скрытую мощь, — но сила без мудрости — всего лишь пустой ветер, безжалостно разрывающий паруса надежды.» Его взгляд, словно лезвие отточенной катаны, скользнул по аудитории, на мгновение задержавшись на напряжённом лице Вэньчжоу. В этом мимолётном взгляде, словно в тёмном зеркале, отразилась вся глубина внутренней борьбы полудемона. Бай Цзюнь едва заметно улыбнулся, улыбкой сфинкса, хранящего неисчислимые тысячелетия древних тайн. «И помните, мои юные друзья, — продолжил он, — самый опасный враг — тот, кто скрывается в самой глубокой тени. Тот, кого вы считаете своим самым преданным другом — это вы сами. В конечном счёте, искоренение скверны — это не только яростная битва с внешними монстрами, — говорил он, словно проникая в самую душу каждого слушателя, — это, прежде всего, неустанная борьба с самим собой. Со своими иррациональными страхами, гложущими сомнениями и соблазнительными искушениями.» Голос профессора звучал как безжалостный приговор, словно эхом разносящийся в тёмном храме души. «Тот, кто не смог одолеть непроглядную тьму внутри себя, никогда не сможет победить её снаружи.» Он замолчал, окинув взглядом притихшую аудиторию, словно оценивая внутреннюю силу каждого из присутствующих. «Теперь, — произнёс он с лёгкой, почти игривой улыбкой, — настало время перейти к практическим занятиям.» Эртая передёрнуло. Что этот старый змей задумал? Неужели он явился сюда ради зрелищной демонстрации его казни? Или, того хуже, чтобы вовлечь его в игру этой чёртовой лиги Чжулуна? Вэньчжоу с трудом сглотнул, ощущая, как пересохло во рту. Надо было срочно что-то предпринять, спланировать отход, найти хоть какую-то лазейку для спасения. Но как? В аудитории, казалось, сгустились невидимые оковы, лишающие его свободы действий. Бай Цзюнь тем временем неспешно обошёл кафедру, направляясь к центру аудитории. В руках он держал какой-то небольшой предмет, скрытый под шёлковой тканью. «Сегодня, — объявил он, — мы потренируемся в обнаружении скверны с помощью артефакта «Зеркало Истины». Оно позволяет увидеть истинную сущность человека, скрытую за маской обычной внешности». И тогда Вэньчжоу похолодел. Зеркало Истины? Этого ещё не хватало! Если этот артефакт действительно способен раскрыть его полудемоническую природу, то всё кончено. Профессор, с лукавой улыбкой, приподнял ткань, являя миру небольшое зеркальце в изящной оправе из чёрного дерева. «Кто желает быть первым?» — спросил он, обводя взглядом замершую аудиторию. Тишина повисла в воздухе, лишь редкие вздохи нарушали её. Никто не спешил выходить вперёд, словно все чувствовали подвох. Бай Цзюнь, казалось, наслаждался всеобщей неловкостью. «Ну что ж, раз никто не решается, придётся выбирать наугад», — произнёс он, его взгляд вновь остановился на Эртае. Вэньчжоу похолодел в очередной раз. «Староста Вэньчжоу, как насчёт вас? Насколько я помню вас рекомендовала семья Сакураями, а так же бывшая охотница уровня макси, неудержимая Мэйлин. Поэтому, полагаю, вам не составит труда показать всем пример.» Эртай осознавал, что его намеренно загнали в угол. Отказаться — значит вызвать подозрения, согласиться — значит подвергнуть себя смертельной опасности. Но Эртай, о Эртай! Он не был бы самим собой, если бы не умел в любой непонятной ситуации широко улыбаться, словно ума лишённый. — Ну, разумеется. — Хищно ухмыльнулся он и с ленцой покинув свою парту, двинулся вперёд. Надменно вскинув подборок, его изумрудные глаза смотрели только на Бай Цзюня, мол: «Эй, а ты уверен, что я не решу этим зеркалом обнажить тебя?» Вэньчжоу подошёл к профессору, с деланным безразличием поправляя ворот своей зелёной куртки. — Что ж, давайте взглянем на это чудо-зеркало, — промурлыкал он, растягивая губы в улыбке, от которой у впечатлительных особ начиналась нервная дрожь. Он взял артефакт из рук Бай Цзюня, ощущая, как кончики пальцев профессора на мгновение коснулись его ладони. Прикосновение было мимолётным, но Вэньчжоу ощутил неприятную дрожь. И какой-то странный в этом движении, намёк… Он поднёс зеркало к лицу, делая вид, что внимательно рассматривает своё отражение. Внутри же бушевал ураган. «Ну, давай, покажи мне всю правду,» — мысленно бросил он вызов артефакту, готовясь к худшему. Сердце стучало в ушах, заглушая все остальные звуки. Он замер, ожидая, когда зеркало вынесет свой приговор. Но ничего не произошло. В зеркале отражалось лишь его собственное детское лицо — изуродованное шрамами, с лёгкой тенью насмешки в изумрудных глазах и блеск шелковистых, розовых хвостиков. Никаких демонических клыков, никаких рогов, никакой зловещей ауры. Просто… Эртай Вэньчжоу, староста группы, полудемон, искусно скрывающий свою истинную сущность. «Что за чертовщина?» — пронеслось у него в голове. Неужели зеркало сломано? Или Бай Цзюнь подстроил это специально, чтобы поиграть с ним? Вэньчжоу оторвался от зеркала и посмотрел прямо в глаза Бай Цзюню. В них он не увидел ни торжества, ни разочарования, лишь всё ту же непроницаемую маску. — Ну что, профессор? Похоже, я чист, как слеза младенца, — произнёс он нарочито небрежно, возвращая зеркало владельцу. — Может… теперь ваша очередь? Бай Цзюнь принял зеркало с невозмутимым видом, словно только что получил комплимент о безупречном маникюре. — Действительно, Вэньчжоу, ваша духовная чистота… ослепляет… Неприлично ярко, — промурлыкал он, — Однако, как известно, даже самые яркие звёзды могут скрывать тёмные пятна. С этими словами он небрежно, но демонстративно поднёс зеркало к своему лицу, словно разглядывая собственное отражение в пруду с лотосами. Вопрос завис в воздухе, подобно дамоклову мечу: что же откроет зеркало? Разоблачит ли истинную сущность шэцзина ранга SS+, скрытую под личиной добропорядочного профессора? Или же Бай Цзюнь с лёгкостью обманет даже этот магический артефакт, играя роль усталого, но «преданного» Академии наставника? Вэньчжоу, казалось, окаменел, его взгляд пригвождён к профессору, будто зачарованный. Время в аудитории сжалось в тугую спираль, превратившись в мучительное ожидание. И тут… ничего. Зеркало безмятежно отразило фарфоровую бледность безупречного лица Бай Цзюня, ниспадающий каскад его серебряных волос и чистые, словно янтарь, глаза. Лишь лёгкая усталость омрачала этот образ аристократического совершенства. «Как видите, мои юные друзья, — произнёс он, лукаво улыбаясь, — я тоже не без греха! Утомлённый бесконечной заботой о вашем светлом будущем!» В аудитории прокатился нервный смешок, подобно ряби по поверхности спокойного озера. Напряжение немного отступило, но Вэньчжоу остался непоколебим. Каждой клеткой своего существа он знал: за этой безупречной маской скрывается тёмное, змеиное естество. — Что ж, продолжим наши практические занятия! — провозгласил профессор, его голос звенел фальшивой бодростью. — Кто следующий захочет заглянуть в бездну собственной души? И тогда, словно по мановению невидимой руки, в мгновение ока выстроилась очередь! Юные охотники, прежде дышавшие к славе и подвигам, теперь вдруг воспылали страстью к самоанализу и проверке собственной «духовной чистоты». Лицемерная комедия, достойная презрительного смеха! Вэньчжоу усмехнулся, наблюдая за этим фарсом. — Тц, — тихо цокнул он, отбрасывая один из длинных хвостиков за плечо в резком, протестующем жесте. С непроницаемым выражением лица и злобной походкой разъяренного тигра направился к выходу, не удостоив профессора даже формальным прощанием. Слыша хлопок закрывающейся двери, Бай Цзюнь проводил Вэньчжоу долгим, оценивающим взглядом. На его губах заиграла лукавая, призрачная улыбка, словно отражение в зеркальной глади пруда. Он почти позволил себе рассмеяться ему вслед, но смеялись лишь его холодные, змеиные глаза. — «Ах, этот непокорный мальчишка… Я уже почти греховно увлечён!» В конце концов, «Зеркало Истины», принесённое им, было предусмотрительно отключено в тот самый момент, когда в него смотрели Эртай и сам Бай Цзюнь. Это был лишь тонкий намёк профессора, призванный удержать Эртая от чрезмерного любопытства. Но дошло ли это до упрямого юнца? Сие оставалось под большим вопросом…

***

[Спустя несколько часов.]

В сумраке вечерней зари, словно бархатная пелена скорби, покоился древний храм, пропитанный запахом тлена и могильной сырости. Вековые мхи изъели алтарь, словно шрамы на лице старика, и перед ним застыла одинокая фигура. Взор её, подобно острому лезвию меча, направлен ввысь, где Дуфэн Чжулун, Уроборос ранга SS+, в ленивом танце кружил над своим логовом, словно тень смерти над полем битвы. Этот храм, забытый богами и людьми, стал прибежищем для слабых духов и ничтожных демонов. Идеальное убежище для злодея, чья жажда власти подобна бездонной пропасти. Чжулун, повелитель скверны, призвал свою тень, заставив её скользить по стенам, словно голодный зверь в поисках добычи. Тень, повинуясь воле своего господина, пожирала мелкую нечисть, словно зёрна кунжута, не достойную даже мимолетного взгляда. Наконец, утробный рык Чжулуна нарушил зловещую тишину, пронзив её, словно удар грома: — Какая… Неожиданная встреча… — каждое слово, словно скрежет камней, перемолотых жёлтыми клыками, отдавалось эхом в стенах храма. — Неужели неприкаянная душа осмелилась нарушить мой покой? Ответь, что привело тебя в это проклятое место? Стоявший напротив хранил молчание. Скучающий взгляд скользнул по мерзкому змееподобному существу. От человека в нём почти ничего не осталось, лишь смутные очертания былой формы. Казалось, совсем скоро его змеиная морда сомкнётся с собственным хвостом, и тогда древнее пророчество обретёт свою ужасающую реальность. — Всё зависит от того… — тихий голос, словно шелест осенних листьев, прозвучал в ответ, — Какую цель вы преследуете, Превосходительство. Уроборос издал хриплый, заинтересованный смех, сотрясший стены храма, но ответил: — Знаешь ли, мой верный генерал Бай Цзюнь, этот лицемерный старик, считает, что низкоранговая нечисть подвергается дискриминации и эксплуатации со стороны более сильных существ и людей. Он полагает, что моя лига создана для защиты их прав и интересов, словно жалкая соломинка для тонущего в океане. Но лично я… — в голосе Чжулуна послышалась сталь, — Считаю, что необходимо вернуть этот мир в состояние хаоса, где лишь сильнейшие имеют право на существование. Где кровь и страдания станут платой за саму жизнь. А что думаешь об этом ты, Сакураями Шицзэ? Призрак SS+ ранга поднял голову, и его тёмно-синие, безжизненные глаза холодно сверкнули во тьме: — Я… пока ещё не определился. Чжулун наклонил свою мерзкую голову, рассматривая Шицзэ, словно диковинную букашку. — Не определился? Интересно… А ведь когда-то ты был одним из самых преданных и жестоких псов на службе у человечества. Что же заставило тебя переменить свое мнение, Сакураями? Неужели смерть так сильно повлияла на твою… идеологию? Шицзэ молчал несколько мгновений, словно собираясь с мыслями. — Меня всегда интересовала лишь сила, — наконец произнёс он, холодно и отстранённо. — И сейчас я вижу, что ваша сила… неоспорима. Если ваша лига сможет предоставить мне возможности для дальнейшего роста… я готов рассмотреть возможность присоединиться к вашей… «революции». Уроборос расхохотался, и этот смех звучал как погребальный колокол. — Вот это я понимаю! Прямолинейность и честность — качества, которые я ценю! Тогда добро пожаловать в мою скромную обитель, Сакураями Шицзэ! Я уверен, что ты найдёшь здесь достойное применение своим талантам. Бай Цзюнь будет рад твоему появлению, он как раз искал себе достойного партнёра, дабы поработить этого юного полудемона Эртая. Шицзэ удостоил Чжулуна лишь едва заметным кивком, не выказывая и тени воодушевления. Радости от предложения, сулящего силу, в его мертвенно-бледных очах не было. В глубине этих глаз, словно в заброшенном колодце, плескался лишь едва уловимый отблеск… отчаяния. Зачем он здесь? Что же продолжает приковывать его к этому миру? И всё-таки, какова ирония судьбы! Он стал мстительным духом, лелеявший в себе жажду мести Даньмэю, но оказалось, что Даньмэя больше нет. Три года назад тот, кого он любил и ненавидел, тот, кому он поклялся отомстить не смертью, а вечным заточением в клетке своей извращённой любви, обратился в прах. В конце концов, вместе с Даньмэем исчезла и цель Шицзэ. Разве не должен был он раствориться в небытии вслед за своей одержимостью, как только весть о кончине Даньмэя достигла его ушей? Что же удерживало его на этой проклятой земле? Шицзэ отчаянно хотел бы знать ответ. Он больше не видел смысла в своем существовании. Без Даньмэя мир казался серым и бессмысленным. Теперь, лишившись объекта своей страсти и своей ненависти, он и сам потерял причину своего существования. И раз уж он, вопреки всему, всё ещё здесь, так почему бы не уничтожить мир, не лишить его всего того, что Шицзэ потерял? Никто не достоин любви, никто не заслуживает испытывать эту боль. И Шицзэ станет тем, кто отнимет любовь у мира, избавит его от страданий, чтобы остался лишь холод и пустота, как и внутри него самого. Смерть Даньмэя оставила в его душе такую огромную дыру, что теперь, лишь погрузив весь мир в бездну, он сможет упокоиться. По крайней мере, так он для себя решил.