Ты заслуживаешь большего

***

Утро было тихим. Никаких резких звуков, только лёгкое покашливание кофемашины и запах свежего хлеба. Элиса проснулась не от будильника, а от внутреннего напряжения — тело ещё помнило вчера, как будто всё произошло минуту назад. Она лежала в постели Госпожи — простыня гладкая, прохладная, рядом пустое место. Кейт уже встала. Но не ушла. Элиса чувствовала её присутствие в воздухе — в идеальном порядке на тумбочке, в сложенной у изножья её одежде. Когда она, чуть неуверенно, вышла на кухню, Кейт уже сидела с чашкой кофе, перелистывая газету — старомодно, как всегда. Спокойное лицо, волосы собраны, белая рубашка, в которой она почему-то всегда выглядела ещё строже, чем в чёрном белье. — Садись, — без лишней мягкости, но и без холода. Просто приказ, обыденный, как дыхание. Элиса подчинилась. Пока она пила воду, пытаясь не смотреть слишком долго в её глаза, Кейт отложила газету и заговорила: — Сегодня ты будешь писать. От руки. На бумаге. Элиса подняла взгляд, удивлённо. — Письмо. Мне. Ты напишешь всё, что не можешь сказать вслух. О нас. Обо мне. О себе рядом со мной. О своих желаниях. О страхах. Даже если они касаются меня. Понимаешь? Элиса кивнула, чуть дрогнув. — Я не буду смотреть, пока ты пишешь. Но ты отдашь его мне. Сегодня. Она почувствовала, как в груди всё сжалось. Стало тесно. Гораздо теснее, чем когда на шее был ошейник. — Это… — выдохнула она. — Это как наказание? Кейт долго смотрела на неё, чуть приподняв бровь. — Это как доверие. Кейт молча положила перед ней чистый лист бумаги, ручку и кивком указала на комнату. Элиса поняла — у неё не было ни оправданий, ни пути назад. Только бумага и то, что сидело в ней глубоко, слишком глубоко, чтобы когда-либо озвучить. Она прошла в спальню, села на кровать, подогнула ноги под себя. Бумага казалась чужой. Слишком белой, слишком честной. Рука дрожала, когда она взяла ручку. Сначала — просто сидела. Минут пять, десять, вечность. Потом — выдох, и первая строка легла на бумагу. «Госпожа, Мне неловко писать. Даже в одиночестве у меня горит лицо, будто Вы смотрите на меня сквозь стены. Но Вы приказали — и я подчиняюсь. Потому что внутри меня это стало законом: если Вы хотите что-то от меня, я уже не могу сказать «нет». Только «да, Госпожа». Я много раз думала, что Вам стоит знать, что происходит у меня внутри. И столько же раз — боялась, что это оттолкнёт Вас. Что я испорченная. Грязная. Слишком много хочу. Слишком мало молчу. Мне стыдно признаться, но я не всегда была честна перед Вами. Не в поступках — в мыслях. Иногда, когда Вы мягкая со мной… заботливая… я чувствую в груди сопротивление. Не потому что я не люблю это. Я люблю. Но потому что… я мечтаю о другом. Я хочу, чтобы Вы были жестокой. Без остатка. Без жалости. Чтобы рвали меня, ломали. Хлестали до слёз, не спрашивая, готова ли я. Чтобы хватали меня за волосы, сталкивали на колени, плевали, ставили на место. Я мечтаю быть ничем — просто телом у Ваших ног. Мечтаю, чтобы Вы затыкали мне рот, когда я говорю лишнее. Чтобы Вы не останавливали сессию, даже если я молю. Я хочу кричать — не от боли, от бессилия. От абсолютного контроля. Иногда я закрываю глаза и представляю: Вы держите меня в комнате, голую, без права говорить, без права смотреть. Всё решаете Вы. Когда я ем. Когда я дышу. Когда я трогаю себя — никогда, если Вы не прикажете. Мне страшно от этих мыслей. Но они настоящие. И я больше не хочу скрывать их от Вас. Я… смотрела взрослые фильмы. Извините. Мне было интересно. Там были сцены с публичными сессиями. Сначала я отвела глаза. А потом… мне понравилось. Я поняла, что публичность — это не всегда страх. Иногда это восторг, вызов, унижение на глазах других. И я подумала… если бы Вы были рядом, если бы всё было под контролем — я, наверное, смогла бы. Хотела бы. Вы бы поставили меня на колени перед другими. Где все бы видели, чья я. Что я — Ваша. Только Ваша. И пусть кто-то смотрит. Я бы не чувствовала стыда. Потому что единственный взгляд, который мне важен — Ваш. Я мечтаю о принадлежности, Госпожа. Такой, чтобы исчезла граница между “я” и “Вы”. Чтобы Вы могли делать со мной всё. Всё. Без оглядки на мою слабость. Она Ваша. Я — Ваша. Иногда мне кажется, что я прошу слишком многого. Но одновременно — мне всегда мало Вас. Даже когда Вы рядом. Даже когда внутри меня пульсирует боль от Вашей плети — мне хочется ещё. Я хочу, чтобы Вы наполняли всё во мне. Не только тело. Голова моя тоже просит подчинения. Даже сердце. Даже дыхание. Иногда мне хочется, чтобы Вы читали мои мысли. Чтобы контролировали их. Чтобы я не имела права даже мечтать без разрешения. Мне страшно, но я этого хочу. И я боюсь, что Вы подумаете — я слишком одержимая. Но я просто… Ваша. До предела. И за пределами. И если Вы скажете мне забыть обо всём, стереть эти слова — я сделаю это. Мгновенно. Потому что это тоже будет Ваш выбор. А значит — правильный. Но если… хоть что-то из того, что я написала, заставит Вас улыбнуться, или захотеть быть со мной строже… Я буду ждать. На коленях. Молча. С открытым сердцем. Элиса.»

***

Кейт сидела в кожаном кресле у окна, не спеша читая письмо. Бумага пахла Элисой. Этот запах, мягкий, домашний, с нотками её парфюма, вызывал в ней что-то необъяснимое. Слова, аккуратно выведенные ровным почерком, проникали глубже, чем та, кто их писала, могла бы себе представить. Она дочитала последнее предложение и не сразу сложила лист. Некоторое время просто смотрела в окно, позволяя эмоциям осесть. Затем, с точным движением, она встала и подошла к двери. Элиса ждала за ней — стояла, как ей было велено, опустив взгляд и сцепив пальцы за спиной. — Ты хорошо написала, — проговорила Кейт спокойно, но в её голосе чувствовалось напряжение. — Но ты слишком много думала о себе. Меньше “я чувствую”, больше “что ты хочешь сделать для меня”. Ясно? Элиса кивнула, не поднимая глаз. Кейт сделала шаг ближе и осторожно взяла её за подбородок, заставляя поднять взгляд. — Говори. — Да, Госпожа. Ясно, — прошептала Элиса. Её голос был чуть дрожащим, но в нём звучало облегчение — Кейт была рядом. Наконец-то. — Хорошо. Раздевайся. Медленно. Я соскучилась. И я собираюсь показать тебе, как сильно. Кейт прошлась медленно по комнате, каблуки мерно стучали по полу. Элиса стояла обнажённой, колени плотно сжаты, спина прямая. И только руки едва заметно дрожали — она чувствовала напряжение в воздухе. Письмо уже было прочитано. Но реакция Госпожи пока оставалась за гранью догадок. Кейт остановилась позади неё, молча. Несколько секунд — тишина, в которой Элиса слышала только собственное дыхание и сердце, гулко отдающееся в груди. — Повернись, — голос был холодным и точным. Элиса подчинилась. Кейт смотрела на неё с выражением, в котором не было жалости. Только контроль. Только расчёт. — Ты посмотрела взрослые фильмы. Пауза. — Да, Госпожа. — Без разрешения. — Простите, Госпожа. Кейт взяла плётку со стола. Медленно провела ею по ладони, не отводя взгляда от Элисы. — Ты пишешь, что хочешь принадлежать. Что хочешь быть моим телом. Без “я”. Без “права смотреть”. Но при этом… ты смотришь. Учишься возбуждаться на чужое. Там, где меня нет. Где нет контроля. Где ты свободна. Она подошла ближе, плеть легла на плечо Элисы. — Это не принадлежность. Это предательство. Элиса опустила взгляд, чувствуя, как волна стыда заливает всё тело. — За это — двадцать ударов. Ты будешь считать вслух. И после каждого — говорить, чья ты. Кейт обошла её, встала позади. Первый удар лёг резко, точно. Элиса вздрогнула, сжала зубы. — Один… Я Ваша, Госпожа. Второй — сильнее. Кейт целилась в одно и то же место, чтобы кожа чувствовала рост напряжения. — Два… Я Ваша. Только Ваша. Когда удары достигли середины, дыхание Элисы стало рваным. Она плакала. Но не от боли — от восторга. Её желание быть наказанной, услышанной, понятой — исполнялось. На двадцатом ударе Кейт положила плеть. Приблизилась. Подняла подбородок Элисы, заставляя встретиться взглядами. — А теперь… поговорим о твоих фантазиях. Элиса сжалась, затаив дыхание. Кейт продолжила: — Ты хочешь, чтобы я была жестокой? Без остатка? Хорошо. Ты получишь это. Но ты также получишь структуру. Я не позволю тебе выдумывать правила под видом подчинения. — Я… — Тсс. Ты не говоришь, пока я не позволю. Элиса тут же замолчала. Взгляд Кейт был стальным. — Если ты хочешь принадлежать — по-настоящему — я заберу у тебя больше. Гораздо больше. Ты будешь жить по моим часам. По моим приказам. Я решу, когда ты спишь. Когда ты трогаешь себя — или не трогаешь вовсе. Ты просишь контроль? Я дам его. Без границ. Пауза. — Но это будет стоить тебе всего. Даже мысли ты будешь мне докладывать. Письменно. Каждый вечер. Понимаешь? — Да, Госпожа. — Тебе нельзя смотреть взрослые фильмы. Нельзя фантазировать без моего ведома. Все твои желания теперь принадлежат мне. — Да, Госпожа… — Сядь на колени. Сейчас. Элиса опустилась, подчиняясь моментально. Кейт стояла над ней, как скала. Твёрдая, непоколебимая. Глядя вниз, с лёгкой тенью одобрения в глазах. — Хорошая девочка, — наконец сказала она мягче. — Ты написала правильное письмо. Честное. За это ты получишь больше, чем просто наказание. Ты получишь то, о чём мечтаешь. — Что это, Госпожа? Кейт наклонилась, прошептала: — Полную потерю себя. Кейт неторопливо расстегнула ремень на поясе. Металл лязгнул — коротко, отчётливо, и Элиса вздрогнула на коленях. Она не отрывала взгляда от пола, как и велено. Только дыхание становилось всё чаще. — Расставь колени шире. Она подчинилась, чувствуя, как холодный пол касается внутренней стороны бёдер. Уязвимость захлестнула её, но в этом было что-то невыносимо родное. Кейт встала за её спиной. Кожа Элисы всё ещё пульсировала от плети, но теперь — всё внимание сосредоточилось на ощущениях. На звуках, запахах, тепле рядом. На власти, которую Госпожа держала, не произнося почти ни слова. — Когда ты писала это письмо, — начала Кейт тихо, почти ласково, — ты мечтала, чтобы я держала тебя в комнате, без права говорить. Хочешь узнать, каково это — на самом деле? — Да, Госпожа, — прошептала Элиса, сердце колотилось, как в клетке. — Слишком громко. Шлёп — резкий удар ремнём по внутренней стороне бедра. Элиса задыхалась, кусая губу. — Только кивок. Без слов. Без звуков. Отныне — ты молчалива, пока я не позволю. Элиса кивнула, слёзы подступали, но не от боли — от абсолютной отдачи. Кейт взяла её за волосы, резко, властно, оттянула голову назад. — Смотри на меня. Глаза встретились — в них было всё: страх, обожание, преданность. Кейт провела ремнём по губам Элисы, чуть касаясь. — Ты мечтала, чтобы я затыкала тебе рот, когда ты говоришь лишнее? Отлично. Тогда будем начинать твою тренировку. Она взяла кляп — гладкий, чёрный, с кожаными ремешками. Поднесла к губам Элисы. Та открыла рот без команды. И не потому, что забылась — потому что знала: Госпожа хотела, чтобы она почувствовала себя ничем. Игрушкой. Собственностью. — Теперь — ползи. Вон туда. К стене. Элиса поползла. Ладони обожгло от шершавости пола, но она не замедлялась. Она чувствовала себя ничтожной. Прекрасно ничтожной. Её дыхание стало хриплым, возбуждение мешалось со страхом — и она ловила каждый миг этой муки. Кейт подошла и прикрепила короткую цепь к ошейнику. Элиса почувствовала, как её тело буквально оказалось привязанным к желанию Госпожи. — С этого момента, — Кейт прошептала у уха, — ты не принадлежишь себе. Тебе нельзя смотреть. Нельзя просить. Ты — инструмент моего удовольствия. Ты хотела это. И теперь получаешь. Пауза. Резкий удар по ягодицам. Потом ещё один. И ещё. Элиса дрожала, но не пыталась вырваться. Её тело ломалось, но внутри — росла тишина. Та самая, о которой она мечтала. Где нет “я”. Где только — “Она”. — Руки за голову. Шире колени. Спину выпрями. И сиди. Пока я думаю, как наказать тебя здесь, перед тем как мы поедем туда. Элиса замерла. Сердце грохотало. Туда. Она осознала — Госпожа поняла её. Приняла фантазию. И уже решила. Кейт прошлась по комнате, накинула на себя чёрный шёлковый халат, но не спешила одевать Элису. Та оставалась голой — открытая, уязвимая. — Ты хочешь, чтобы я держала тебя в комнате без права говорить? Хорошо. Ты сегодня не будешь говорить, пока я не дам разрешения. Даже если захочешь плакать, стонать, просить — рот будет закрыт. Поняла? Элиса кивнула. Кейт подошла, сжала её шею — легко, но властно. Удержала взгляд. — Вот так. Запоминай. Потому что в клубе никто не будет ждать, пока ты сообразишь, как себя вести. Там ты — не человек. Ты — сцена. Демонстрация моего мастерства. И если ты хоть раз ошибёшься — я прикажу им не смотреть на тебя. Никому. Даже мне. Это будет твой самый жестокий провал. Элиса побледнела. Для неё быть невидимой — было хуже, чем быть униженной. — Встать. На кровать. Лечь на спину. Ноги раздвинь. Руки по швам. Она подчинилась. Кейт встала над ней, глядя сверху вниз, как художник на неготовый холст. — Хочешь исчезнуть во мне? — прошептала она. — Хочешь принадлежать настолько, чтобы даже мечты не имели твоего права? Значит, отныне я управляю всем. Даже твоими фантазиями. Ты не имеешь права думать, если я не дала команды. Кейт провела плетью по животу Элисы — медленно, почти ласково. Та вздрогнула. — Я буду учить тебя контролю. Прямо сейчас. Перед завтрашним шоу. Ты должна быть идеально настроена. Идеально послушна. Иначе всё сорвётся. Сессия продолжалась ещё сорок минут. Жёстко, методично, без пощады. Удары. Контроль дыхания. Игры с возбуждением — только чтобы оборвать его в последний момент. Дрессировка. Элиса ничего не просила — только принимала. Каждую команду. Каждый отказ. Каждый шаг — как приближение к мечте. — Сессия окончена. Когда Кейт наконец сняла из её рта кляп, Элиса не поднялась сразу. Она лежала на простынях, тяжело дыша, с полурасслабленным телом и влажными от слёз глазами. Но это были не слёзы страха — не в этот раз. Это было… облегчение. Благоговение. Она снова выдержала, и была награждена тем, что чувствовала себя настоящей. Кейт смотрела на неё сверху вниз, вытирая рукой влажные от пота волосы со лба Элисы. Тонкие пряди прилипли к виску, и Кейт убрала их медленно, бережно. Будто что-то внутри неё требовало этой интимности. Не как у Госпожи с сабмиссивой. А как у женщины с женщиной. — Хватит. Лежи. Не нужно вставать, — прошептала она, и впервые за день голос её звучал не как приговор, а как защита. Элиса прижалась к ладони Кейт щекой. Закрыла глаза. — Спасибо… Госпожа. Кейт опустилась рядом. Не для того, чтобы снова что-то приказывать. Просто — быть. Быть с ней. — Ты голодна? — спросила она. — Немного. — Элиса улыбнулась почти детски. Кейт подтянула простыню, накинула её на плечи девушки и встала. — Пойдём. Приготовим что-нибудь. Элиса моргнула, изумлённая. — Вместе? Кейт обернулась. В глазах — искорка, еле заметная, но настоящая. — А почему нет? Всё выглядело просто, но было непривычно. Они стояли на кухне — barefoot, в лёгких халатах, волосы небрежно собраны, кожа ещё помнила удары, но в воздухе царило… домашнее. Кейт резала овощи, Элиса ставила кастрюлю на плиту. Иногда их руки встречались, иногда — взгляды. Они не говорили много, но в тишине было доверие. — Ты ведь не просто сабмиссива, Элиса, — внезапно сказала Кейт. — Я… я всегда боялась этого — чувств к той, кто склоняет передо мной голову. Она положила нож, и на мгновение потеряла привычную невозмутимость. — Однажды это уже было. Девочка, которую я дрессировала… Она не любила боль. Не любила сессии. Она просто… любила меня. И хотела быть нужной хоть как-то. Это всё разрушило. Меня — тоже. Элиса молчала. Только подошла ближе и легко коснулась её запястья. — Я… не потому что люблю Вас как женщину, хочу быть подчинённой. Я хочу быть подчинённой, потому что никто никогда не касался меня так правильно. Ни телом. Ни голосом. Ни глазами. Кейт вздохнула, устало, но спокойно. — Я вижу это. Слышу. Ты не делаешь это ради моей любви. Но мне от этого хочется дать её тебе ещё больше. Они ели пасту с овощами прямо на балконе. Солнце клонилось к закату, было ещё рано, но в доме чувствовалась предвкушающая тишина. Элиса поставила вилку, облизала губы. — Я волнуюсь. Кейт посмотрела на неё, прищурившись. — Страшно? — Немного. Я… знаю, что хочу этого. Но я знаю, что это уже не просто шоу. Это как будто я соглашаюсь… быть Вашей в глазах всех. Кейт медленно кивнула. — Ты моя. Уже. Без шоу. Без зрителей. Я просто… хочу, чтобы другие тоже это поняли. Чтобы все видели — ты принадлежишь не просто Госпоже. Ты принадлежишь мне. Мне, Кейт. И я никому тебя не отдам. Элиса задержала дыхание. Слова Кейт звучали так спокойно — и оттого вдвойне разрывали внутри что-то хрупкое. Она не ожидала ревности от неё. Не ожидала такой… жадности. Но теперь поняла: это было всё. — Ты не обязана говорить, — сказала Кейт, беря её ладонь. — Но если ты чувствуешь то же самое — молчи. Просто молчи, и я услышу. Элиса прижалась к ней плечом. Не сказала ни слова. И Кейт услышала. Уже завтра — они выступают в БДСМ тематическом клубе «Красный ДОМ», где посетители - такие же фетишисты, как они. Там есть доминанты, и сабмиссивы, специальная атмосфера, идеально дополняющий инструмент, для времяпровождения в кругу таких же людей, как они оба. Слово «ДОМ» в названии клуба, написано большими буквами не ради красоты. Это прямая отсылка к доминантности, и услужливости посетителей данного клуба.  Кейт знает как делать лучший выбор.  Это один из самых дорогих клубов страны, куда попасть не так уж и легко. Но не для Кейт. Она — лучшая подруга Тэхёна, владельца этого клуба, и одновременно та, которая вкладывала в этот бизнес сумасшедшие деньги и усилия. Именно она была ключом, опорой для создания этого клуба.  Тэхену было тридцать, когда его имя уже шептали в элитных кругах, но в двадцать три он ещё дрожал от страха перед собственными желаниями. Тогда он и нашёл Кейт — сжавшись внутри от ужаса быть высмеянным, осуждённым, отвергнутым. Он стоял перед ней, молчал, и только взгляд выдавал, насколько сильно ему нужно было понимание. Кейт тогда ничего не сказала. Лишь кивнула — коротко, уверенно, будто уже знала: он — её ученик. За год она превратила его в безупречного доминанта. Они говорили о боли и власти, обсуждали сабмиссивов, вспоминали ошибки, искали тонкие грани. Их дружба была особой: редкие встречи, но всегда — почти исповедальные. Он — гей, power bottom, но в динамике с сабами — безапелляционно доминант. Его власть — выученная, выверенная, внутренняя. Деньги — от семьи, старой и влиятельной. Но Красный ДОМ он создал сам. С идеей, которой поделился с Кейт: клуб, где фетиш — не шоу, а искусство. Она улыбнулась тогда. И он понял, что благословение получено. Теперь они видятся редко, но каждый раз — как будто время не прошло. И в этих глазах Кейт до сих пор тот самый человек, который поверил в него первым. Именно поэтому он сам лично пригласил Кейт на завтрашний вечер. И когда она ответила, что будет не одна, а с Элисой — он только усмехнулся. — Если это та самая Элиса, — сказал он по телефону, — то я уже распорядился приготовить VIP-зал. Я хочу, чтобы мои гости видели искусство. Не просто сессию. Настоящее искусство власти. И он знал: Кейт не подведёт. Она никогда не подводила.

***

— Я хочу, чтобы ты знала, — начала Кейт, и её голос впервые за всё время звучал не как приказ, — я не всегда была такой. Сильной. Безупречной. Элиса молчала. Просто смотрела. Та самая тишина, в которой рождаются признания. — Мои родители… — Кейт прищурилась, опустив глаза, — они были жестокими. Не били, нет. Но… презирали меня. За мою ориентацию. За каждую попытку быть собой. Иронично, да? Я их содержу. Они получают деньги от своей “позорной” дочери. — Почему ты не разрываешь с ними контакт? — Элиса спросила это тихо. — Совесть. — Кейт пожала плечами. — Единственное, чего они не смогли у меня отнять. Я не хочу быть как они. Поэтому и помогаю. Немного тишины. Затем Кейт, неожиданно хрипло: — Я всегда была одна. До власти, до денег, я была просто человеком, который был не понят обществом, семьей. Никто не видел во мне ценности. Пока я не построила эту картину власти. И теперь… на меня смотрят с уважением. Или со страхом. Всё равно. Я получила своё место. Но иногда… — она перевела взгляд на Элису, — иногда я хочу, чтобы меня не боялись. А просто видели. Элиса не выдержала — подошла, села на пол перед ней, уткнулась в её колени. — Я вижу. Вас. Всю. Кейт провела пальцами по её волосам. Осторожно. Почти болезненно нежно. Элиса подняла голову: — Я тоже не всегда знала, кто я. Или зачем я такая. Мои родители… они добрые. Они приняли мою ориентацию. Но я — себя нет. Я думала, что со мной что-то не так. Что я дефектная. Мне нравилось больно. Жестко. Грубо. Мне не нужны были ванильные “милые” отношения. И все мои бывшие… они не понимали. Они пытались либо “вылечить” меня, либо просто делали больно без чувств. Без искусства. Без сердца. Голос Элисы чуть дрожал, но она не отводила взгляда: — Я думала, что никогда не найду человека, который будет и Госпожой… и Женщиной. С сердцем. С руками, которые хлещут — но и держат, когда я слабая. Кейт наклонилась, коснулась её губами лба. — Ты нашла. Элиса прижалась крепче. — Не отпускайте меня. Никогда. Даже когда я буду думать, что недостойна. Даже если я сделаю глупость. Даже если я заблужусь. Просто… будьте, пожалуйста. Кейт обняла её крепко, как будто хотела врастить в себя. И в этот момент не было ни Госпожи, ни сабмиссивы. Были просто две женщины, уставшие от мира, но нашедшие в друг друге — тихую, крепкую, нужную нежность. Кейт подняла взгляд от тарелки и, положив вилку, откинулась на спинку стула. Элиса сидела напротив, в глазах всё ещё отражалась слабая дрожь, будто тело помнило каждую вспышку боли. Но в этом был и свет — странное, сияющее спокойствие. — Душ. Сейчас. — голос Госпожи был мягким, но не терпящим промедления. — Теплый. Не спеши. Я хочу, чтобы ты распарила тело, поняла? Элиса лишь кивнула, опустив глаза. Госпожа не спрашивала дважды. Когда шаги Элисы стихли за дверью ванной, Кейт подошла к столу в другой части квартиры. Открыла макбук, вывела на экран запланированные дела. Ответила на пару писем, сверилась с планом клуба на завтра. Пальцы чётко двигались по трекпаду, но мысли ускользали — они всё ещё были в ванной, где стояла её девочка, покорно следуя её распоряжениям. Минут через двадцать Элиса вышла. Волосы ещё влажные, запах лавандового геля заскользил по воздуху, как напоминание о чистоте и уязвимости. На ней был мягкий топ с открытыми плечами и свободные светлые штаны, ткань которых мягко ложилась по изгибам тела. Она выглядела до неприличия… принадлежавшей. Кейт встала без слов, указала на диван. — Ложись на живот. — голос снова стал ниже. Спокойный. Уверенный. Элиса послушалась — не из страха, из преданности. Из доверия. Кейт достала из тумбочки аккуратную коробку. Крем для тела, масло, антисептик, ватные диски. Села рядом, обнажила повреждённые места. Медленно провела пальцами по следам ударов. — Хорошо выдержала, хорошая девочка.— прошептала она, почти касаясь губами её уха, — Ты очень послушная девочка сегодня. Я горжусь тобой. Обработка ран заняла время. Ни одна ссадина не осталась без внимания. Холодный, увлажняющий крем — движения Кейт были почти медицинскими, но в каждом ощущалась собственническая забота. Когда она закончила, провела ладонью по спине, а затем склонилась и поцеловала край плеча, возле яркого, розового следа. — Ни одна часть твоего тела не останется без защиты. Я делаю тебе больно, когда ты этого просишь. Но после — ты под моей опекой. До последней капли слез. Элиса чуть всхлипнула. Но не от боли. Кейт накрыла её пледом и осталась сидеть рядом, всё ещё удерживая одну руку на её талии. Контакт. Точка спокойствия. — Ты в безопасности, Элиса. Всегда, рядом со мной. — Подойди ко мне, и встань на колени. Элиса, почувствовав этот холодный контроль, плавно опустилась на колени. Она знала, что Кейт не для того, чтобы её мучить, но чтобы заставить чувствовать и понимать: она — её, а не просто человек рядом. Всё было предельно ясно: всё, что Кейт делала, было частью их динамики, их взаимных ролей. Кейт не шевельнула ногой, сидя так же, как и раньше, расслабленно, её длинные ноги вытянуты, а верх её пижамы скрывал тело, не давая даже намека на женственные изгибы. Кейт не позволяла Элисе видеть её так, как она привыкла. Элиса знала это. Не сейчас. Она не заслуживала этого. — Принеси мне воды, — Кейт снова произнесла команду, взгляд её был таким, как всегда: властным, пронизывающим. Элиса немного дернулась, но затем встала и направилась к кухне. Она знала, что должна выполнить приказ немедленно. Это было её место в их отношениях: служить, подчиняться, выполнять. Так и было. Когда Элиса вернулась с чашкой воды, она опустилась на колени перед Кейт. Вся её поза была исполнена покорности и послушания. Она поднесла чашку к губам Кейт, ожидая её реакции. Кейт взяла чашку, но не сразу пила. Она посмотрела на Элису, её взгляд был полон силы и контроля, но внутри скрывалось что-то другое — не слабость, но нечто более глубокое. — Руки за спину, взгляни на меня. Госпожа, сидя расслабленно, наблюдала за ее позой, довольная тем, как ее сабмиссива следит за каждым словом и движением. В глазах Элисы читалась искренняя привязанность, а это, в свою очередь, пробуждало в Кейт удивительное ощущение удовлетворения. Как вдруг… Губы Кейт накрыли её с напором — не спеша, но властно, заставляя Элису полностью раствориться в ощущении подчинённости. Их дыхания смешались, и стон, вырвавшийся из Элисы, лишь подстегнул Госпожу. Она углубила поцелуй, ловя момент, когда сабмиссива выгибается к ней ближе, словно сама просит ещё. Руки Кейт скользнули вниз — твёрдо, уверенно. Её пальцы сомкнулись на бедрах Элисы, затем перешли к упругим ягодицам, сжимая и разжимая их в ритме, от которого под кожей разливалось тепло. Это было не просто прикосновение — это была заявка. Власть. Владение. Кейт сжала бёдра, медленно, но без пощады, ловя Элису в ловушку между ними. Та не пыталась сопротивляться — наоборот, задохнулась от желания, словно каждое движение Госпожи сжимало не только её тело, но и суть самой её покорности. Элиса стояла на коленях, между сильных, уверенных ног своей Госпожи, руки — за спиной. Именно здесь, внизу, она чувствовала себя настоящей. Давление, физическое и психологическое, пульсировало по её телу, напоминая, кому она принадлежит. Кейт слегка отстранилась, взгляд её скользнул по лицу Элисы — сосредоточенный, оценивающий, холодный. Она не говорила ни слова. Просто смотрела. И от этого Элисе было только жарче — внутри всё сжималось, будто в ожидании приговора. Кейт провела пальцами по её щеке, задержалась на подбородке, заставив ту поднять голову. — Не двигаться, — коротко бросила она, и Элиса тут же затаила дыхание. Поцелуй был неожиданным — сначала мягким, почти ласковым, а потом всё более напористым. Госпожа целовала, будто медленно подчиняла каждый миллиметр. Её рука, плавно скользнув вниз, нашла чувствительную точку между ног Элисы — мягкое прикосновение, но с точностью пули. Элиса вздрогнула, простонала прямо в её рот. Её бедра едва заметно подались вперёд, инстинктивно и жадно. Кейт это почувствовала и слегка усмехнулась. Её пальцы двинулись дальше — к внутренней стороне бедра. Она знала, как мучить, как дразнить. Вторая рука легла на шею Элисы — не давя, а просто напоминая: ты принадлежишь мне. Прикосновение было как метка, как клеймо. Элиса снова застонала, сдерживая дрожь. И вот тогда — резкий отрыв. Кейт отстранилась, убрала руку с шеи, словно лишила опоры. Но прежде чем сказать хоть слово, прежде чем Госпожа успела даже выдохнуть — Элиса сама, без разрешения, рванулась вперёд и впилась в её губы, будто не могла без этого прикосновения дышать. Кейт мгновенно отстранилась, резко, с холодной точностью. В её глазах вспыхнула сталь. — Элиса, — голос был низкий, ровный, слишком спокойный, чтобы не быть серьёзным. — Ты знаешь правила. Мы не целуемся просто так. Ты не прикасаешься ко мне без команды. Это не игра в чувства — это договор. Это структура. Элиса застыла, осознав свою ошибку. Она тяжело дышала, её губы горели от недавнего поцелуя, а сердце стучало в груди с силой, от которой хотелось свернуться и исчезнуть. Но она не ушла. Вместо этого, тихо, но уверенно, прошептала: — Лотос. Кейт замерла. Её глаза сузились, и дыхание стало чуть глубже. Элиса посмотрела на неё снизу вверх, покорно, с тревогой и желанием, переплетающимися в груди. — Я… сейчас не сабмиссива. Я не нарушаю границы. Я просто… жажду тебя. Как Кейт. Как женщину, которую я люблю, — голос дрожал, но не ломался. — Я не играю. Я честна. И прежде чем Госпожа успела ответить, Элиса снова склонилась к ней — мягко, трепетно, но с жаждой, с настоящим, тёплым порывом. Их губы встретились, и на этот раз Кейт не сопротивлялась. Она ответила — глубоко, жадно, с тем напряжённым чувством, которое держала внутри. Её руки сорвались с поводка сдержанности — скользили по спине, по талии, затем к груди, бедрам, между ног. Она изучала тело Элисы не как Госпожа, а как женщина, что слишком долго отказывала себе в этом. Глухой стон вырвался у Элисы, а затем — и у Кейт. Глубокий, сдержанный, но такой настоящий, что в этом звуке исчезли роли, остались только они — две, влюблённые, настоящие, дрожащие друг о друге. Кейт оторвалась от её губ лишь на миг, чтобы вдохнуть, и снова вернулась, прижимаясь крепче, впечатывая Элису в себя, будто хотела растворить их границы, отменить роли, отменить всё. Всё, кроме этой жажды — её, Элисы, вкуса, тепла, тела, звуков. Пальцы скользнули под ткань, не спеша срывать, не нарушая обещания, но безошибочно находя чувствительные места. Она знала, как Элиса дрожит, когда её трогают именно так, когда большой палец скользит по внутренней стороне бедра, оставляя легкое давление, а ладонь вдруг резко сжимает плоть, будто заявляя: ты моя, даже когда роли стерты. Элиса задохнулась, судорожно вцепившись пальцами в плечи Кейт. Её тело само тянулось вперёд, в поцелуи, в ласки, будто всё нутро искало этого — не власти, не игры, а именно её. Женщину, которая умела держать и отпускать, трепать, щадить и властвовать одновременно. — Госпожа… Кейт… — шептала она, почти не различая, что именно произносит, — я так тебя хочу… Кейт приложила палец к её губам, и в этот раз он был не командой, а просьбой. — Не называй меня сейчас. Просто… будь со мной. Поцелуи стали медленнее, глубже. Она целовала шею, ключицы, скользила языком к уху, и каждое движение рождало дрожь. Элиса тяжело дышала, её стоны прерывались всхлипами — от удовольствия, от близости, от того, как больно-сладко быть не сабмиссивой, не девочкой, не хорошей — просто собой. Рядом с той, кого она любит. И Кейт впервые за долгое время позволила себе потерять контроль. Она медленно провела пальцами по шее Элисы, чувствуя её дрожь, когда их взгляды встретились, полные напряжённой искренности и желания. Она не позволяла себе терять уверенность, даже в этот момент. Госпожа всегда на высоте, и даже сейчас её взгляд был решительным, её поза — властной и уверенной. — Ты не ошибаешься, Элиса, — тихо, но твёрдо сказала Кейт, её голос был холодным, но с оттенком глубокой привязанности. — Мы не меняем ничего. Я не буду твоей равной. Я буду твоей Госпожой. И тебе нравится это. Это всегда будет так. Элиса, понимая, что в словах Кейт нет сомнений, затаила дыхание. Она стояла перед ней, ощущая, как её сердце бьётся всё быстрее, но в этой ситуации её место было ясным. Её роль не изменится, и это наполняло её ещё большим желанием и преданностью. Для неё этот момент был не об отказе от динамики, а наоборот — она готова была быть ещё более преданной, ещё более подчинённой, но с признанием, с честностью между ними. — Я согласна, — едва слышно ответила Элиса, её голос был насыщен страстью и мягкой покорностью. — Я буду твоей. И я буду твоей по-настоящему. Ты моя Госпожа. И я буду делать всё для тебя. Кейт не позволила себе даже малейшей улыбки, лишь чуть глубже вздохнув. Она провела рукой по лицу Элисы, поглаживая её кожу, и с каждым её движением было ясно, что Кейт не нуждается в подтверждении её силы. Она была на высоте, как всегда. — И ты будешь делать всё для меня, — её голос снова стал холодным, но с добавлением удовлетворения, когда она заметила, как Элиса теряет всякую устойчивость, как её тело начинает трястись от волнения. — Но помни, ты моя. Ты остаёшься на своём месте. А я буду всегда рядом, чтобы удерживать тебя. Элиса не могла устоять. В её груди было слишком много эмоций, слишком много желания и любви. Она почти неосознанно потянулась к Кейт, чтобы её губы снова нашли её. Госпожа позволила себе ответить на поцелуй, но на своих условиях — глубокий, властный, с лёгким прикосновением, которое заставило Элису снова стоны вырваться. — Хорошо, — шептала она, поглаживая лицо Элисы, чувствуя, как её руки скользят по её коже. — Теперь ты будешь знать, что я с тобой. Скажи мне, что ты чувствуешь, когда я наказываю тебя, когда я контролирую тебя? Это всегда возбуждает тебя, не так ли? Элиса, тяжело дыша, ощущая пульсацию в теле, не сдержала ответ. — Да, Госпожа… Это… это самое возбуждающее для меня. Я не хочу ничего другого, кроме как быть твоей, быть под твоим контролем. Кейт слегка приподняла её подбородок, заставляя взглянуть ей в глаза, и в этом взгляде было всё — она была властной и уверенной в своих чувствах, своих желаниях, и в том, что они были на правильном пути. — Ты не можешь быть со мной иначе. Ты моя. И ты будешь мне подчиняться, потому что ты хочешь этого. И не будет ничего между нами, кроме этой динамики. — Я готова. Я буду твоей навсегда, — её слова звучали с полным пониманием и преданностью. — Ты — всё для меня, Госпожа. Кейт отстранилась, и на лице её появилась лёгкая усмешка. Она вновь ощутила этот контроль, эту силу, но теперь с ещё более глубоким уважением к тому, что Элиса готова была отдать всё, чтобы быть рядом. И она не собиралась отпускать её. Госпожа медленно встала, не отрывая взгляда от Элисы, и, несмотря на её уязвимость в этот момент, сохраняла полное господство. Не говоря ни слова, Кейт опустила руки на талию Элисы, приподняла её и в мгновение ока перенесла её на себя. Элиса обвила свои ноги вокруг её торса, и, ощутив крепкие руки Госпожи, почувствовала, как её тело сжалось от возбуждения. Всё было в порядке, когда Кейт держала её, было ощущение безопасности и в то же время полного контроля. Элиса, почувствовав её шею перед собой, не могла удержаться. Она начала нежно целовать кожу, её губы скользят по шее Кейт, язык ловко ласкает чистую, ванильную кожу. Госпожа слегка задохнулась от этого прикосновения, её пальцы врезались в талию, ягодицы Элисы, пока они шли по пути к комнате. В каждом шаге было отчётливо слышно, как их дыхание становится всё тяжелее, а желание возрастает. Кейт осторожно опустила Элису на кровать, как будто та была чем-то священным, что нельзя обронить слишком резко. Их взгляды не отрывались друг от друга ни на секунду — только тяжёлое дыхание между губами, только кожа, которая уже горела от предвкушения. Она не торопилась лечь рядом. Смотрела. Впитывала. — Ты такая… красивая. Я никогда не перестану удивляться, как сильно ты на меня действуешь, — прошептала Кейт, опускаясь на локти над Элисой. — А я каждый раз забываю, как дышать, когда ты на меня смотришь вот так, — выдохнула Элиса, проводя пальцами по её щеке, скользя к шее, туда, где только что целовала. — Это не просто влечение, Кейт. Это… будто я создана, чтобы быть с тобой. Кейт накрыла её губы, но не торопилась — поцелуй был мягким, влажным, но наполненным чем-то большим. Желанием остаться, а не просто получить. Её рука скользнула по телу Элисы, изучая его с заново родившейся жаждой. Пальцы прошлись по изгибу ребер, задержались на животе, чуть дрогнули, когда добрались до бёдер. Они словно разговаривали через эти касания, вспоминая каждую линию тела, но проживая её впервые. Элиса стонала тихо, губами нащупывая ключицу Кейт, спускаясь к груди, целуя, будто исповедовалась в каждой точке. — Я люблю тебя, Кейт. Не как свою Госпожу. Просто как женщину. Целиком. Каждый день я чувствую это всё сильнее, и это… пугает, и восхищает, и сжигает меня до дна. Кейт замерла на мгновение, зажмурилась, сжав её ладонь. — Я тоже. Чёрт, Элиса, я тоже. Я не знала, что можно хотеть кого-то настолько. Хотеть с ней не только ночей, но и утра, завтраков, молчания. Даже слёз. Всё — твоё. Всё моё — твоё. И в этот момент что-то изменилось. В поцелуях, в ласках, в их дыхании появилась отчаянная свобода. Как будто им больше не нужно было бояться. Кейт прижалась к ней всем телом, и они стали двигаться друг под другом, как волны — синхронно, по-животному. Уже не думая, кто ведёт, кто сдерживает. Только инстинкт, только желание, только любовь, вырвавшаяся наружу в стонах и шепотах. Тогда рука Кейт скользнула между бёдер, пальцы принялись нежно массировать чувствительный участок тела женщины. Через мягкую ткань чувствовалось напряжение в теле Элисы, промежность чуть влажный. Через ткань. Губы сжались вместе, скрывая нервный вдох, пока пальцы умело ласкали головку клитора через одежду.  — Ммм, детка, ты вся мокрая. Так хочешь получить мои касания, что течешь от одних только поцелуев, маленькая? — Кейт не переставая двигала пальцами круговыми движениями, давя, показывая, кому это тело принадлежит.  Она отстранилась, и стянула свободные шорты с её бедер, снимая с неё вместе с нижним бельем, затем и футболку. Тело Элисы дрожит, она вообще не была готова к тому, что Госпожа ответит ей взаимностью, что у них может быть не просто сессия, а настоящая физическая связь, черт возьми.  Кейт подняла глаза, всматриваясь в лицо Элисы — такое открытое, испуганное и полное трепетного ожидания. Она медленно наклонилась, коснулась губами её живота, чуть выше лобка, оставляя едва уловимый поцелуй. — Не бойся, — прошептала она, почти не касаясь кожей её кожи. — Сегодня я не просто Госпожа. Сегодня я — твоя. Элиса закусила губу, чтобы не всхлипнуть. Её грудь поднималась часто, дыхание стало неровным, будто всё, что она сдерживала внутри, теперь лезло наружу — не как покорность, а как желание быть рядом. На равных. Быть увиденной. Быть любимой. Кейт медленно провела пальцами по её влажной складке, нежно, как будто трогала музыку. Она не торопилась. Наоборот — она словно впитывала каждый её звук, каждый отклик, будто пыталась запомнить этот момент на всю жизнь. — Я хочу, чтобы ты чувствовала, — произнесла она глухо, — что ты любима. Не за послушание. Не за подчинение. А потому что ты — ты. Она склонилась ниже, её дыхание стало теплее, ближе… Элиса вскинула бёдра, но Кейт удержала их сильной рукой, мягко, сдерживающе. — Тише, — прошептала она, — я здесь. Я никуда не уйду. И только тогда, когда её девушка перестала дёргаться, когда её тело стало тяжёлым и доверчивым, Кейт коснулась её губами. Осторожно, почти благоговейно. Её язык скользнул дразняще, ловко, будто она знала это тело как свои пять пальцев. Как будто не просто ласкала — а молилась. Сдержанно стимулируя нежные складочки, чувствительный до слез бугорок. Губы впились в сладкую кожу, посасывающими движениями скользили по всей поверхности влагалища, заставляя Элису гореть от жара и желания быть овладенной.  Мягкий стон сорвался с губ Элисы, и Кейт, впервые за долгое время, почувствовала, как её собственное сердце сжимается не от контроля — а от нежности, настоящей, до боли в груди. Она замерла на секунду, пальцы всё ещё покоились у трепещущей плоти, но взгляд — уже выше, на лицо своей девочки. Такое открытое, беззащитное, родное. Смущённое и счастливое одновременно. Элиса смотрела на неё с тем самым доверием, которого Кейт когда-то боялась — слишком тяжёлым, слишком чистым, слишком настоящим. Но сейчас… сейчас это стало её воздухом. “Она моя. И я её. Не потому что я держу поводок. А потому что мы выбрали друг друга.” Кейт медленно поднялась, покрывая кожу Элисы поцелуями — от внутренней стороны бедра до изгиба живота, грудной клетки, ключицы… До тех пор, пока не встретилась с её губами. — Ты самая красивая вещь, что когда-либо касалась моей души, — прошептала она. Голос чуть дрожал. Она не чувствовала себя слабой от этой эмоции. Нет. Она чувствовала себя сильной как никогда. Потому что могла подарить тепло, не теряя контроль. Потому что любила — и оставалась Госпожой. Но теперь это слово звучало иначе. Теплее. Глубже. Настояще. Кейт провела тыльной стороной пальцев по щеке Элисы. Кейт уже не сдерживалась — ни в движениях, ни в дыхании, ни в чувствах. Язык скользил по чувствительной коже, пальцы работали в ритме, от которого Элиса терялась в себе, стонала, извивалась, хваталась за простыни, будто только это удерживало её на земле. — Чёрт, ты такая вкусная… такая настоящая, — прошептала Кейт, приподнимаясь на локтях, её голос хрипел от возбуждения. — Я не могу насытиться тобой, Элиса. Не могу. Её пальцы вошли чуть глубже, и в тот момент, когда тело Элисы задрожало под ней, она нависла над ней, прижимаясь лбом к её лбу, всё ещё не останавливаясь. — Я люблю тебя, — вырвалось у Кейт, горячо, с надрывом, словно бы это было признание, которого она больше не могла держать внутри. — Не как Госпожа. Как женщина. Как безумная, беззащитная, жадная до тебя женщина. Ты — моё всё. Элиса широко раскрыла глаза, задышала чаще, её ладони вцепились в плечи Кейт. — Скажи ещё… — прошептала она, срываясь. — Пожалуйста… скажи ещё… Кейт зажала её лицо ладонями и прошептала, почти в поцелуй: — Я люблю тебя. Боже, как я люблю тебя. Каждый стон. Каждый взгляд. Каждый раз, когда ты позволяешь мне прикасаться к тебе вот так — я влюбляюсь снова. Два пальца. Этого было достаточно, чтобы Элиса выгибалась навстречу, сжимая бёдра и цепляясь за неё всем телом. Но слишком мало, чтобы насытиться. Кейт чувствовала, как плотно её девочка обхватывает её изнутри — горячо, влажно, трепещуще. Она не хотела рвать её — хотела чувствовать. Наполнять. Пальцы скользили в неё глубоко, с чувством, с лаской, как будто внутри Элисы было не тело — а святилище. — Ты такая тугая, родная, — прошептала она, прикусив мочку уха Элисы. — Мои пальцы тонут в тебе. И ты хочешь ещё, да? Но нет… пока не дам. Пока не сорвёшься совсем. Она медленно вытащила их. Влажные, покрытые её соками. Элиса застонала в ответ — не от боли, а от потери. От желания вернуть эти касания обратно. Кейт смотрела ей в глаза, когда поднесла пальцы ко рту. И слизывала их медленно, демонстративно, как будто пробовала лучшее вино. Один палец. Потом второй. — Никакое лакомство в мире не сравнится с этим вкусом, — выдохнула она, когда проглотила остатки, глядя на свою девочку, всё ещё дрожащую, с раздвинутыми бёдрами, растрепанную, беззащитную. Её Элиса. Кейт опустила руку, придерживая бёдро, и мягко, но уверенно прижала свою ногу, согнутую в колене, к её центру. Прямо туда, где всё ещё пульсировало. Где тело требовало продолжения. Плотно. Надёжно. И начала медленно двигаться, вперёд-назад, втираясь коленкой в её клитор, пока Элиса не вскрикнула от нового приступа удовольствия. — Катись по мне, как хочешь, малышка. Можешь не сдерживаться. Сегодня ты не просто моя… сегодня ты свободна в моей власти. Кейт держала её крепко, не отрывая взгляда. А Элиса таяла — под напором, под признаниями, под кожей, которая тёрлась о неё с ритмом, способным разрушить любое сомнение. Рука Элисы, дрожащая, но решительная, скользнула по боку Кейт, к её поясу. Осторожно, будто проверяя границы. — Ммм… — Кейт выдохнула прямо ей в губы, не остановившись. — Что ты задумала, девочка? Но не остановила. Элиса расстегнула пуговицу на штанах, медленно, с трепетом. Рука прошла внутрь — под ткань, под всё. Там было горячо и влажно. Она не знала, что сильнее: её собственное возбуждение или тот стон, который сорвался с губ Кейт, как будто та не ожидала, но принимала. Пальцы Элисы нашли чувствительное место, и начали двигаться — неровно, жадно, в том же ритме, что и Кейт тёрлась о её клитор. — Хорошая… — простонала Кейт, чуть откинув голову, но сжав её бедро сильнее. — Даже когда ты берёшь инициативу, ты всё равно принадлежишь мне. Ты понимаешь это? — Да… — выдохнула Элиса, прижимаясь к ней, продолжая массировать её клитор. — Но ты тоже… моя. Кейт зарычала сквозь зубы, поймав её губы в поцелуй — влажный, хищный. Но даже сейчас, когда их пальцы были в их собственных телах, даже когда стоны срывались уже почти беззвучно, Кейт оставалась властной. Она не теряла контроля — но позволяла Элисе быть рядом. Позволяла разделить власть. И это было ещё сильнее, чем просто сессия. Это было взаимное сгорание. Поцелуй прервался неожиданно. Кейт отстранилась, всё ещё тяжело дыша, как после долгого бега. Губы её были припухшими, взгляд — потемневшим от желания. Она молча выпрямилась, медленно откинулась назад, подперевшись за спиной обеими руками, пальцы вцепились в край кровати так сильно, что побелели костяшки. Торс выгнулся, грудь приподнялась, дыхание стало рваным. Три пальца уже были в ней — легко, уверенно, с той самой мягкостью, которая приходила только с глубоким знанием собственного тела. Не нужно было ни спешки, ни суеты. Только ритм. Только точность. Только власть над собой. — Смотри, — прошептала она, взгляд не отрывался от глаз Элисы. — Это ты довела меня до такого. Пальцы двигались — медленно, вкрадчиво, но глубоко. С каждым толчком её бёдра подрагивали, а спина выгибалась чуть сильнее. Элиса застыла, заворожённая, как будто не верила, что ей позволено видеть Кейт такой — обнажённой моментом, этим диким, откровенным, настоящим. В комнате было слышно всё: тяжёлое дыхание, тихие всхлипы… и мокрый, нескромный звук движений пальцев внутри. Кейт подстраивалась под ритм Элисы, даже сейчас ведя танец. Двигаясь в унисон, ведомая её дыханием, её дрожью, её стоном. И с каждым движением будто говорила: Ты можешь прикасаться ко мне. Можешь видеть меня. Но никогда не забудь, кому ты принадлежишь. — Вот так… — пробормотала она, глядя вниз. — Двигайся. Да… именно так. Глубже. Не тормози, пока я не скажу. Она прикусила губу, глаза остались полуоткрытыми, не сводя взгляда с Элисы. — Моё тело слушается тебя, а разум всё ещё держит твою шею. Ты чувствуешь эту разницу? Пальцы Элисы скользили всё глубже, плотнее, каждый толчок отзывался дрожью во всём теле Кейт. — Если ты заставишь меня кончить на твоей руке, — прошептала Кейт, срываясь на стон, — ты до конца ночи будешь вылизывать с неё всё, что останется. Ясно, девочка? — Не останавливайся… — прошептала Кейт, голос у неё почти сорвался, но всё равно оставался холодно-властным. — Не смей останавливаться, пока я не закончу. Она выгнулась сильнее, грудь вздымается, спина дрожит — и с каждым движением Элисы внутри неё тело Кейт начинало плавиться изнутри. Сначала это был лёгкий трепет — едва заметный. Потом судорожный вдох. Ещё один. Её бёдра сжались крепче, впиваясь в запястье Элисы, и стоны стали вырываться — глухие, сдавленные, почти немые. Только дыхание. Только звук влажных толчков. Только напряжение, растущее до предела. — Бля… ты сводишь меня с ума, — прохрипела она.  Её лицо исказилось — красиво, болезненно, искренне. И когда кульминация накрыла её, она не закричала — нет, Кейт не позволила себе этого. Только короткий всхлип, тихий, надломленный, и дрожь по всему телу. Оргазм был долгим, волнами — затяжными, мучительно приятными. Её мышцы сжимались вокруг пальцев Элисы, будто не хотели отпускать. Она дышала часто, рвано, грудь тяжело поднималась и опускалась, а пальцы всё ещё сжимали край кровати. Лишь спустя секунды Кейт открыла глаза и, всё ещё с дрожащими губами, прошептала: — Ты никуда не уберёшь эту руку. Пока я не скажу. Ты останешься во мне… почувствуешь всё до конца. До капли. Она опустила взгляд, теперь уже мягче, глубже. — А ты… ты, зайка, не смей кончать. Ещё нет. Это было моё. — Смотри. — Голос стал чуть ниже, мягче, но с той самой стальной нотой, от которой у Элисы перехватило дыхание. — Смотри, как много ты мне дала. И как жадно ты это примешь обратно. Она провела языком по пальцам, медленно, тщательно, начиная с основания и поднимаясь вверх. Один за другим, как будто смаковала вкус своей покорности и силы в одном. — До последней капли, зайка. Ты сама довела меня до этого. Теперь будь хорошей девочкой — и сделай, как велено. Кейт мягко подтолкнула её вниз, подмигнув, уже зная, что Элиса не просто подчинится — она в этом утонет. — Целую ночь, как и обещала. Ты ведь не хочешь быть непослушной, правда? Элиса опустилась, послушно, без единого слова. В её взгляде не было сомнений — только пылающее желание принадлежать. Кейт устроилась поудобнее, спина всё ещё отзывалась дрожью от пережитого. Она наблюдала, как Элиса, не отрывая глаз, начинает — медленно, с внутренним трепетом — вылизывать собственные пальцы. Сначала один, затем другой. Аккуратно, языком, как будто очищала святыню. Кейт хмыкнула, провела рукой по её волосам, легко, но с точным посылом: — Хорошая девочка… Так послушно, так красиво. — Её голос стал ниже, почти бархатным. — Ты ведь знаешь, как сильно меня это заводит? Элиса чуть застонала, не в силах сдержать себя. Горло сжалось от нежности и жара, язык двигался быстрее. Слюна блестела на губах и подбородке, стекала по шее, оставляя влажную дорожку до ключиц. Кейт слегка щёлкнула пальцами по её щеке, не больно, но властно — напомнив, кто здесь ведёт. — Смотри на меня, — строго сказала она. — Я хочу видеть, как ты это делаешь. Губы Элисы дрожали, но она подчинилась — и в этом послушании было столько страсти, что Кейт снова почувствовала, как внутри неё поднимается волна желания. Она медленно провела рукой вниз, скользнув по животу Элисы, остановившись у бедра. Лёгкое похлопывание между ног — не грубо, а больше как поощрение. — Ты моя. — Её пальцы прошлись по внутренней стороне бедра девушки. — Вся. Даже сейчас, даже когда ты ничего не делаешь — ты заводишь меня сильнее, чем кто-либо. Кейт снова наклонилась к ней, волосы мягко скользнули по щеке Элисы. Она прошептала: — Ты заслужила. Но я всё равно решаю, когда ты получишь больше. Она прижалась к ней чуть ближе, вновь беря контроль в свои руки — так, как обе любили. Там, где всё происходящее — не просто игра, а настоящий обмен: силой, доверием, любовью. Кейт сдвинула подушку ближе к центру кровати и, чуть улыбнувшись, тихо сказала: — Ложись на неё, бедра повыше… Хочу сделать тебе хорошо. Элиса подчинилась без слов. Но это была не покорность, а доверие. Полное, без остатка. Она улеглась, устроившись удобно, чувствуя, как подушка чуть поднимает её таз, обнажая чувствительность, которая будто зашкаливала. Кейт опустилась между её ног с той самой нежностью, в которой чувствовалась не власть, а любовь. Она коснулась её сначала осторожно — губами, языком — и сразу услышала сдавленный стон, такой настоящий, без роли. Она продолжала, не торопясь, мягко и уверенно, словно хотела рассказать всё, что чувствует, языком, дыханием, движением губ. — Детка… — прошептала она, отрываясь лишь на миг, — я люблю тебя. Без границ. Без условий. Даже если бы ты никогда не была моей подчинённой… я бы всё равно хотела тебя именно такой. С тобой я настоящая. Она поднялась, провела губами по животу, выше, целуя, будто запоминая вкус. Добралась до шеи и оставила яркий, глубокий засос, не сдерживая себя. Её рука нежно прижала Элису за талию, словно чтобы удержать в этом моменте, не дать исчезнуть. — Я покажу тебе, как любит женщина. Не Госпожа. Просто я. — И снова скользнула вниз, точно, жадно, со всей силой чувств, не сдерживаясь. Через несколько минут Элиса не выдержала — тело дернулось, дыхание сорвалось, стоны слились с её именем. Кейт не остановилась сразу. Осталась там ещё немного — мягко, почти ласково, доводя до последней, пульсирующей волны. Кейт прижалась к Элисе, укрывая их пледом. Сердца колотились в унисон, и было только это — дыхание, тепло, легкий пот на коже. Её пальцы перебирали прядь светлых волос, взгляд скользил по расслабленному лицу женщины, которую она теперь называла «своей». — Завтра ты снова моя сабмиссива, — прошептала она у уха, голос всё ещё хриплый от возбуждения, но спокойный, будто возвращающий Элису в их привычный мир. — На вечере… в клубе. Мы будем в зале для випов. Ты помнишь, что ты писала в письме, милая? Элиса тихо выдохнула, и её пальцы сжали простыню. — Помню, — голос сорвался с её губ дрожащим шёпотом, полным трепета. — Я всё помню. Я хочу этого, Кейт… Госпожа. Я хочу снова быть твоей. Я хочу, чтобы ты поставила меня на место. Чтобы ты показала всем, кто я. Она повернула голову, глядя ей прямо в глаза — ни капли страха, только желание. Настоящее. Чистое. — Сейчас я твоя женщина, любимая, родная… но завтра я буду твоей девочкой. Маленькой, послушной, смиренной. Я мечтаю целовать землю под твоими ногами. Позволи́шь — сделаю это перед всеми. Я хочу, чтобы они увидели, насколько я горжусь тем, кому принадлежу. И чтобы ты не жалела меня. Ни в словах, ни в действиях. Кейт долго смотрела на неё, затем медленно опустила губы к её шее. — Такая хорошая, — прошептала она, оставляя засос. — Такая моя. И в этом прикосновении, в этом обещании, в этом признании — было всё. Они были влюблёнными, были настоящими. Но завтра — они снова станут Госпожой и сабмиссивой. Не вопреки любви, а благодаря ей.

***

Они долго не отпускали друг друга — тела сплетённые, пальцы переплетены. Душ стал продолжением близости: Кейт осторожно намыливала плечи Элисы, та в ответ касалась её спины, шепча тихие «люблю» между каплями воды. Не было спешки, не было игры — только две женщины, нашедшие друг в друге дом. Впервые за много месяцев они легли в одну постель. Без ролей. Без дистанции. Просто — вместе. Кейт обнимала Элису за талию, а та поглаживала её пальцами по груди, по шее, по щеке. И говорила. То, что сдерживала всё это время. О том, как больно было молчать. Как много значила каждая ласка. Как сильно она хотела быть рядом — не только как сабмиссива, а как любимая. Как женщина, которая любит. По-настоящему. — Мне казалось, я не имею права, — шептала она. — Что если скажу это вслух, всё разрушу. А на самом деле… мы только крепче стали. Кейт прижалась лбом к её виску. — Мы наказали себя этим молчанием, Элиса. Но теперь — хватит. Я не промолчу больше ни дня. Ночь была спокойной. Без игр, без боли. Только дыхание в унисон, только пальцы, не желающие отпускать, и губы, наконец свободные говорить правду.