Ты заслуживаешь большего

***

Комната была тиха и тёпла, но постель уже не хранила следов вчерашней близости. Кейт ещё ночью, после особенно чувственного соития, поднялась, чтобы сменить простыни. Белоснежные, слегка прохладные, они теперь пахли свежестью, дорогим кондиционером и едва уловимыми нотками лаванды. Всё было чисто. Как ей нужно. Как нужно им обеим. Сейчас в комнате царил порядок — и в ней самой тоже. Кейт уже приняла душ. Волосы собраны, кожа пахнет утренним гелем с горьковато-свежим ароматом. На теле — чёрный халат, завязанный плотно на талии. Она стояла у зеркала, пока из ванной доносились тихие звуки воды — Элиса мылась, как и положено, до единой детали, зная: когда она выйдет, её тело будет принадлежать не только ей. Именно так Кейт и любила — когда они чисты, собраны, подготовлены. Не вялые после сна, не смятые. А сияющие и свежие — как будто каждая деталь была доведена до совершенства. Когда Элиса вышла, обернутая полотенцем, с каплями воды на ключицах, Кейт даже позволила себе одну долгую секунду просто смотреть. В её взгляде не было похоти — было восхищение. Вот она — её девочка. Мягкая. Чистая. Нужная. — Оставь полотенце, — тихо сказала она. Элиса послушно отпустила ткань, позволив ей упасть к ногам. Кожа чуть поблёскивала от влаги, волосы были аккуратно зачёсаны назад. Она знала, что так надо — знала, как это важно для Кейт. — Теперь — на колени. И только тогда Элиса опустилась на пол. Без лишних слов, без стеснения. Потому что быть красивой, чистой и готовой — это тоже часть её подчинения. Кейт подошла ближе, чуть поправила локон за её ухом. Пальцы скользнули по её щеке, затем — вниз, к ключице. Всё было правильно. Идеально. — Моя, — шепчет. И вдруг — она опускается на колени тоже. Перед Элисой. Их глаза на одном уровне. — Посмотри на меня. Элиса поднимает взгляд — зрачки расширены, губы приоткрыты от удивления. Кейт наклоняется и целует её. Долго. Мягко. Как не целует Госпожа. Как целует та, кто любит. Рукой касается её щеки, другой — держит за талию, чтобы не отпустить. — Я не обязана этого делать. Но я не хочу отказывать себе в тебе. Ни в чём. И в этом признании — суть всей их жизни. Она будет Госпожой. Будет холодной. Будет требовать, приказывать, наказывать. Но она не откажется быть влюблённой. — Сегодня ты покажешь всем, чья ты, — прошептала она ей в губы. — Но только я буду знать, как сильно ты нужна мне. Не как сабмиссив. Как Элиса. Моя Элиса. Кейт любила порядок не только в людях, но и в пространстве. После ванных процедур она переоделась в элегантный деловой комплект: чёрные зауженные брюки, белая рубашка с острым воротом, слегка расстёгнутая сверху, чтобы кожа дышала. Волосы — в тугом хвосте. На запястье — тонкие серебряные часы. Минимализм, но в нём читалась власть.

***

— Я вызываю клининг, — сказала она, проходя в кухню, где уже был приготовлен её кофе. — Сегодня они придут в 10:00, как обычно. Не задерживайся в университете. Я хочу, чтобы ты успела отдохнуть перед вечером. Элиса стояла рядом —  Чёрный пиджак на голое тело, гладко зачесанные волосы, строгий взгляд, подкрашенные бальзамом губы. Её уверенность не кричала — она дышала. Утончённая, подтянутая, целеустремлённая. Единственная, кто становился на колени — но только перед одной женщиной. И только потому, что так выбрала сама.  Она кивнула. — Да, Госпожа. Кейт не ответила. Просто положила руку ей на затылок, чуть надавила — ласково, как напоминание. На парковке под домом уже стояла машина Элисы. Volkswagen Golf GTI 380 стоял как чёрная стрела — блестящий, с матовыми дисками. После короткого прощального поцелуя (в губы, быстро, но с нажимом), Элиса уехала в университет. А Кейт закрыла за ней дверь и посмотрела на часы. До приезда клининга оставалось полчаса. Она прошлась по квартире — высокая, светлая, с широкими окнами и светлыми полами. Всё было на местах, всё идеально выстроено — её личные вещи хранились строго в своих зонах, одежда распределена по цветам, косметика стояла как по линейке. Она не нуждалась в помощи, чтобы всё поддерживать — но предпочитала нанимать профессионалов дважды в неделю. Всё ради того, чтобы пол, на который опускаются колени её девочки, был стерильным. Чтобы не пришлось волноваться за здоровье Элисы, за её кожу, за дыхание. Она заслуживала дышать только чистотой. Клининг всегда присылал тех же людей — двое, в униформе, знающие, где хранится всё необходимое, какие моющие средства использовать и что нельзя трогать ни при каких условиях. Они не задавали вопросов. Выполняли свою работу с молчаливым уважением. Кейт оставляла деньги в конверте на тумбе у выхода, и всегда чуть больше, чем просили. В 10:30 она вышла. На плече — кожаная сумка, в ней — MacBook и блокнот. Машина уже ждала у входа. Её любимое кафе находилось в 15 минутах езды — с панорамными окнами, качественным Wi-Fi и тем самым столом у окна, который всегда держали за ней. Достала ноутбук, подключилась к рабочему чату. Несколько сообщений от команды маркетологов, пара аналитических таблиц, и уже — её голос в тексте. Коротко, по сути: «Утром проверила трафик. На лендинге слабое вовлечение — посмотрите третий экран, он провисает по логике. Разметку целей в analytics обновила, подключайте ретаргет до конца дня. План на следующую неделю: двигаем связку “специалист — реальный кейс — результат”. Всё через личные истории, без давления. Завтра утвердим в Notion. Сегодня — дожимайте тест. Удачи.» Без пафоса, без «лучшие работают со мной». Кейт не нуждалась в громких фразах. Её уважали за чёткость, точность и холодную уверенность. Как и Элису. Только их внутренний мир знал, кто перед кем становился на колени. Когда Элиса исчезала за горизонтом повседневности, Кейт не превращалась в лёд. Её строгость оставалась — но она была другой. Не надменной, а внимательной. Она не теряла контроль — просто становилась тише, мягче. В её любимом кафе, у панорамных окон, всё шло по рутине. Заказ — кофе без сахара, иногда миндальное печенье, MacBook открывается легко, и она сразу входит в поток. План работы расписан по минутам. Но несмотря на плотный график, её глаза постоянно ловят чужие детали. Она замечает то, что другие проходят мимо. За соседним столиком сидели трое подростков, выглядели как старшеклассники: с рюкзаками, в кедах, с телефоном в руках, в голос обсуждали, кто сколько скинется на общий заказ. — У меня двадцать, но я заказывал только напиток. — У меня только сотка. А сдачи не будет? — Давайте я скину сорок… или… блин, я уже не помню, кто что ел. Официант подошёл — молодой, с вежливой полуулыбкой. — Девочки и мальчики, всё в порядке. Ваш заказ уже оплачен. — Что? — один из них удивлённо захлопал глазами. — А кто?.. — Просто пожелали остаться анонимными, — сказал официант с лёгкой улыбкой и ушёл. А Кейт в это время даже не подняла глаз от экрана. Только в углу её губ мелькнула тень мягкой улыбки. Она не любила, когда благодарят за обычную человечность. Особенно если благодарят из неловкости. Просто — пусть день у них начнётся не с переживания, а с облегчения. Этого достаточно. На экране ноутбука всплывали новые сообщения в личке. В мессенджере — кружочки от учеников. Это были её личные ученики: те, кого она отбирала сама, за характер, не за портфолио. И те, кто доверяли ей до костей. Открыла один кружок. — Кейт, КЕЕЙТ!!! Я закрыла проект на шестьдесят тысяч!! ШЕСТЬДЕСЯТ! И это вообще только три недели работы! Я честно в ахуе, извиняй за выражение, но я не могу! — голос звенел от счастья. Другой кружок: — Помнишь, я боялась брать на себя ведение блога клиента? А теперь они предложили мне постоянку! Просто потому что ты, блин, сказала: “Ты можешь”. Я сижу, реву, бля… но реву от счастья. Спасибо, Кейт. Ты реально спасла меня от этого чертова самообесценивания. Кейт слушала всё молча, с таким же лицом, каким принимала сложные отчёты от аналитиков. Но в груди — тепло. Не гордость, а благодарность, что мир не остался к ним равнодушным. Что у её людей начало получаться. Она никогда не требовала от них говорить “вы”. Они звали её по имени, могли скинуть голосовуху в три ночи, написать “я заебалась”, а она отвечала спокойно: «Значит, тебе пора на перерыв. Закрой ноут. 30 минут. Вернёшься — решим всё вместе.» Свою силу она не строила на дистанции. Она строила на доверии.

***

Утро в университете началось с того, что в её переполненном телеграме зависло сообщение от Кейт. «Сегодня — экзамен. Проверю вечером, как готовилась. Не разочаруй меня, моя девочка.» Как напоминание о том, что за невнимательность к учёбе она заплатит не только испорченной оценкой. Элиса уже привыкла, что люди воспринимают её иначе. Она была строга, собрана, говорила спокойно, но веско. Даже преподаватели, не зная её лично, ощущали — спорить с ней бессмысленно. А те, кто учились рядом, видели в ней не только уверенность, но и холодную независимость. Девушка в чёрном пиджаке, на каблуках, с идеально уложенными волосами. Она не позволяла себе выглядеть усталой, даже если не спала полночи. Сегодня был экзамен по «Истории международного сотрудничества в рамках СНГ». Самый бесполезный предмет на планете, по её мнению. В профессии ни разу не пригодится, в реальной политике — устаревший, в реальных отношениях стран — бессмысленный. Но его втюхивали в программу факультета международных отношений «ради галочки». И пока не закончится второй курс — приходилось терпеть. Преподаватель — настоящий зануда. Слишком серьёзный для того, чтобы вести такие лекции. С таким видом, будто это его личная боль — если студентки не вспомнят год подписания очередного безрезультатного соглашения. Элиса села в аудитории, вытащила билеты. Ответила спокойно, чётко. Готовилась, конечно. Кейт за лень не прощает — ни в жизни, ни в учёбе. Её Госпожа не верит в компромиссы, особенно в тех вещах, где можно проявить силу характера. А дисциплина — это не про контроль со стороны, это про выбор оставаться на уровне, даже когда никто не смотрит. И Элиса выбирала. Сдав, она вышла с лёгким выдохом. Не из-за радости. Из-за того, что наконец, этот долбаный предмет скоро исчезнет из её жизни. Осталось всего два месяца — и можно будет выкинуть конспекты и больше никогда не вспоминать, как сложно было удержаться от фразы «вы серьёзно считаете, что это хоть кому-то поможет в карьере?»

***

После двух затянутых лекций, среди которых экзамен выжал из неё остатки терпения, Элиса выскользнула из университетского корпуса с тем же хладнокровным лицом, что и заходила утром. Ни одной эмоции. Только ровная спина, прямые плечи, и взгляд вперёд. Время приближалось к обеду — и она уже направлялась к своему второму дому. Её кофейня. Её территория. Чёрный Volkswagen Golf мягко открылся перед ней, блеснув на солнце. Внутри — порядок: ни единой лишней вещи. В бардачке — ежедневник, бумажные карты, и фломастер. Не потому что она забывает — а потому что всё всегда под рукой. Она знала, что иногда зависимость от цифрового — слабость. У входа в кофейню её уже ждали. Молодой парень из доставки поздоровался напряжённо — он уже знал, что перед ней не стоит опаздывать. Уважение к ней было почти молчаливым. — Продукты все? — коротко спросила она. — Да. Всё как в накладной. Проверите? Она кивнула, не улыбнувшись, но и не будучи холодной. Просто — рабочая Элиса. Овсяное молоко, безлактозные сливки, свежие круассаны и спешелти зерно для новой линейки фильтра. Всё по списку. И ещё: коробка книг. Новые поступления — по просьбам студентов. Сборник эссе по постколониальной теории. Современная феминистская философия. И сборник испанской поэзии двадцатого века — для тех, кто приходит не за кофе, а за атмосферой. Элиса заказала их заранее, чтобы быть здесь именно в этот день, в этот час. Контроль — основа стабильности. И не важно, что иногда ей хотелось просто лечь и спать. Она привыкла к дисциплине. Внутри она задержалась всего на час. Побеседовала с администраторкой. Просмотрела заказы. Проверила, чтобы в холодильниках ничего не залеживалось. И тихо ушла. Она вышла из кофейни с ровным дыханием, но внутри уже всё пульсировало. Нетерпение. Желание. Скоро. Скоро она окажется перед Ней. Ей не терпелось отпустить этот контроль — этот холодный, выстроенный по кирпичику фасад. Вся власть, которой она держалась на работе, вся собранность — были лишь оболочкой, чтобы выжить вне Её прикосновений. А теперь она снова тянулась туда, где можно было распасться. На коленях. В тишине и трепете. Сегодня вечером — сессия. Первая публичная. Среди других. Элиса чувствовала лёгкий укол страха, но не от самой сцены. Нет — ей не было стыдно за свою покорность. Не страшно быть обнажённой в своей преданности. Страшно было одно: разочаровать Её. Не оправдать доверия. Не быть самой лучшей девочкой в Её руках. Она должна быть идеальной. Красивой. Послушной. Чувствительной. И сильной в своей уязвимости. Ради неё. Ради Них. Но перед тем… Она свернула. Не домой. В сторону кафе, где всё ещё работала Кейт. Она не писала. Не спрашивала разрешения. Госпожа не приказывала приезжать. Но она же не только Госпожа. Она — её любимая женщина. Элисе хотелось просто подойти, обнять. Поставить подбородок на Её плечо. Сказать в шею: «Я скучала. Я тебя люблю.» Почувствовать, как Её руки обвивают талию. Или… как Её голос становится холоднее. Резче. А вдруг Госпожа разозлится? За самовольство. За то, что она нарушила порядок. И всё же… Элиса нажала на газ. Она ехала к Ней.

***

Она вошла в кафе, будто всё ещё сомневаясь. Как будто за спиной не было всей этой решимости. Как будто её сердце не билось слишком быстро от одной мысли — а если Она уже ушла? Глаза метались по залу: столики, ноутбуки, чашки кофе, чьи-то разговоры, чей-то смех. Но Кейт — Кейт всегда сияла отдельным светом. Даже если сидела молча, уткнувшись в экран. И вот она — за дальним столом, возле окна. Макбук перед ней, пальцы бегают по клавиатуре, рядом чашка чёрного кофе. И в следующий момент взгляд поднимается — и встречается с её взглядом. Кейт приподняла бровь. Улыбнулась чуть-чуть. И чуть склонила голову, будто бы говорила: правда пришла? без приказа? Элиса остановилась на секунду, сердце ухнуло в пятки. Но она пошла дальше — уже к Ней. Когда она подошла, Кейт откинулась на спинку стула и чуть скрестила руки на груди. — Какая ты у меня… плохая сабмиссива, — сказала она с лёгкой усмешкой, не скрывая сарказма. — Сама решаешь, когда появиться. По собственной воле. Не по моей. Но в голосе не было злости. Только тёплая укоризна. Нежная, как мягкая пощёчина. И всё же именно Кейт первой протянула руку, взяла пальцы Элисы, нащупала кольцо — и поднялась. Подтянула к себе. — Плохая. Но своя. — произнесла почти шёпотом, уже ближе. И поцеловала. Неосторожно. Настояще. При всех. В Испании никто не обернулся в шоке. Никто не прошипел в сторону. Несколько женщин из соседнего столика только мягко улыбнулись, будто узнали себя. А Элиса — позволила себе потеряться в этих объятиях. Хоть на секунду. Она снова была дома. Кейт не просто поцеловала — она взяла её. Уверенно. Мягко, но с той самой безапелляционностью, от которой у Элисы всегда сбивалось дыхание. Её ладони обхватили лицо Элисы, зажали её между рук, будто вырывая из мира. И тогда она наклонилась — неторопливо, с собственным ритмом, словно вкушала момент, как глоток вина. Язык Кейт прошёлся по нижней губе Элисы, едва касаясь, смакуя сладкий привкус клубники и ягод, что остался от бальзама. Она чуть прикусила уголок, почти дразня, а затем поцеловала всерьёз — глубже, насыщеннее, как будто тосковала, как будто слишком долго ждала этой встречи. Поцелуй был долгим. Чересчур интимным для людного помещения. Но Кейт было всё равно. Из её груди сорвался лёгкий, глухой стон — будто она наконец вдохнула после долгого молчания. Только тогда она медленно отстранилась, убрала руки с её щёк, но не отдаляясь — пальцы скользнули вниз, по плечам Элисы, оставшись на талии. — Ты слишком вкусная, чтобы отпускать, — тихо пробормотала она, улыбаясь уголками губ. — Рассказывай, как день? Как экзамен? — спросила она уже обыденным, но тёплым тоном, садясь обратно и потянув Элису за руку, чтобы та села рядом. Они говорили быстро, воодушевлённо, как будто за одну беседу надо успеть прожить неделю. Элиса делилась деталями, жаловалась на преподавателя-зануду, описывала, как принимала продукты в кафе — а Кейт слушала внимательно, кивая, задавая вопросы, комментируя между делом. Когда подошёл официант, Кейт мельком взглянула на часы. — Пора обедать. Что будешь? — Элиса только улыбнулась: — Реши за меня. Пожалуйста. Кейт взглянула на неё в упор. — Слишком доверяешь. Но в голосе был не упрёк, а удовольствие. — Значит… что-то тёплое. Много. И сладкое на десерт. — И передала заказ официанту. Она уже думала о вечере. Но сейчас — этот момент был только их.

***

После обеда каждая садится в свою машину — независимость и привычка. Элиса заводит свой чёрный Golf GTI, приглушённо гудит двигатель. Кейт, как всегда, впереди. Она доминирует даже в этом — ведёт дорогу, выбирает ритм, а Элиса послушно следует за ней, зная, что всё уже решено. Всё уже устроено для неё. На перекрёстке Ауди Кейт уверенно режет путь какой-то медлительной машине, как будто пространство на дороге тоже обязано подчиняться её темпу. Она стоит в наглой тишине пару секунд, в ожидании. Водитель другой машины в замешательстве. И тут — как будто по сигналу — мимо проезжает Golf Элисы. Кейт двигается с места. Вновь выходит вперёд. Так будет всегда. Через пять минут обе машины паркуются рядом, как две точки в одной системе координат. Они выходят почти одновременно, и встречаются взглядами. В лифте молчат. Но в этом молчании — столько тихого счастья, что никакие слова не нужны. Элиса украдкой смотрит на профиль своей Госпожи. А та… кажется, просто чувствует её взгляд. Чуть улыбается. Дома — мягкий свет, чистота, тишина. Всё уже убрано: полы сверкают, воздух пахнет свежестью и чем-то лимонным. Обе сбрасывают дневную одежду. Кейт — в любимой тонкой чёрной футболке без белья. Элиса — в лёгкой рубашке на пуговицах, и Кейт застёгивает её сама. Почти до конца. Но одну-две пуговицы оставляет — свободы побольше. Её пальцы скользят по ткани, почти лениво. — Так лучше, — шепчет Кейт, больше себе. Они обе без лифчика — принцип. Это не просто комфорт. Это свобода. Это позиция. Это протест. Кейт всегда говорила: — Женская грудь — не сексуальный объект. Это тело. Это жизнь. Это не повод для цензуры. Она ложится на заправленную кровать, простыни свежие, прохладные. Кладёт руки за голову, вытягивается, как кошка. — Открой окно, — говорит она лениво, но властно. Элиса послушно идёт, приоткрывает створку — в спальню тут же врывается ветер с запахом нагретого асфальта и листьев. Почти лето. — Ложись. Рядом. — Элиса тянется, как будто вся суть её — быть ближе. Плечом к плечу. Бёдром к бёдру. Кейт разворачивает к себе её лицо, и на секунду просто смотрит. — До клуба ещё шесть часов. Мы можем поспать. Или ты можешь заняться чем-то своим. Как хочешь. Пауза. А потом — — Но сначала… просто побудь рядом. Элиса не отвечает. Она уже прижалась. Угодила. И в этом — всё её счастье. Кейт не просто лежит рядом — она словно замыкает собой всё пространство вокруг Элисы, делая его безопасным, тихим и нужным. Одна её нога нежно обнимает бедро Элисы, зажимая её между своими ногами так, чтобы та никуда не делась. Чтобы была ближе. Настолько близко, насколько возможно. — Люблю тебя, — говорит Кейт, низко и спокойно, будто просто сообщает факт. — Я тебя тоже, — отвечает Элиса, не задумываясь, с такой теплотой, что сердце бьётся быстрее. Она утыкается лицом в грудь своей Госпожи — там уютно, там дом. И почти мгновенно засыпает. Она спит крепко, глубоко — экзамен выжал её до последней капли. Кейт остаётся рядом какое-то время, наблюдая, как её девочка медленно уходит в сон. А потом тихо встаёт, натягивает лёгкие брюки и майку, и уходит в Lobby их жилого комплекса. Там, на первом этаже, в премиум-зоне, всегда есть свежая выпечка, десерты, мини-бар. Она выбирает два десерта с французским шоколадом — её девочка это заслужила. Когда Элиса просыпается, за окном уже вечер. Она морщится, потягивается, прижимает подушку к груди. — Чёрт… — бормочет она, — как можно было столько спать… — Экзамен, — отзывается знакомый голос. — Он вымотал тебя. Тебе нужны силы. Кейт сидит рядом, а в руках у неё коробочка. Она берёт ложечку и без лишних слов подносит её ко рту Элисы. — Ешь. Первый кусок — сладкий, насыщенный, с оттенком кофе и клубники. Элиса чуть улыбается, удивлённо поднимает бровь. — Опять ты что-то купила. — Ну а что, я голодных сабмиссивов не держу. — Теперь слушай внимательно. Сегодня вечером ты увидишь нечто особенное. Она проводит ладонью по внутренней стороне бедра Элисы, слегка сжимая его. — Тэхен и Чонгук будут там. Они — не просто участники клуба. Тэхен — его владелец. Он не часто появляется публично, но когда выходит, это… шоу. Искусство. Госпожа слегка прищуривается, словно снова представляет их. — Тэхен — доминант. Тот, кто может сломать человека взглядом, и собрать по кусочкам ласковым словом. В нём всегда что-то одновременно аристократичное и пугающее. Но его власть — это не жестокость. Это абсолютная уверенность в себе, в теле, в приказе. Чонгук — его сабмиссив. Они вместе уже три года. Кейт гладит кожу Элисы круговыми движениями, продолжая рассказ: — Чонгук… он младше, сладкий, умный, немного застенчивый с виду, но в сессии — зверёныш, готовый терпеть бесконечно. Он обожает боль, прямую дисциплину. Его возбуждает момент, когда он не знает, когда всё закончится. Ему нужно унижение, он из тех, кто получает оргазм от самой идеи подчинения. Она улыбается. — И ты не поверишь, как они встретились. Он был обычным сотрудником, устроился в рекламную студию, связанную с одним проектом клуба. И в какой-то момент услышал, как Тэхен — тогда просто клиент — разнёс отдел за косяк. Не повышая голос, но с такой суровой интонацией… что Чонгук дрочил на этот момент неделями. А потом пришёл в клуб. Кейт берёт шоколад на ложку, облизывает край, а затем кормит Элису. — Он даже не знал, что Тэхен — владелец. Просто увидел у него на запястье чёрный браслет: “Доминант без сабмиссива”. И понял — это его шанс. Госпожа чуть смеётся, припоминая, как тот пытался казаться уверенным. — Сейчас Чонгук носит серый браслет — “сабмиссив с доминантом”. И когда они выступают вместе в VIP-сессиях… чёрт. Люди потеют, просто глядя. Они тихо шепчутся, обсуждают каждый взмах плётки, каждую команду. Тэхен может довести Чонгука до сабспейса только голосом, но обычно делает это ремнём, плёткой, всё зависит от настроения. А Чонгук в конце умоляет дать ему кончить. Кейт смотрит на Элису, уже полностью поглощённую и возбуждённую от рассказа. — И сегодня, моя девочка, ты тоже будешь частью этой ночи. Но не зрителем. Ты будешь на сцене. Моей сцене. Она нежно тянется к губам Элисы, прижимается лбом к её лбу. — Как только мы сядем в машину, я уже не твоя Кейт. Я — твоя Госпожа. И сегодня ты будешь подчиняться так, как не подчинялась никогда. Публично. Под моим взглядом. Под их. Я хочу, чтобы ты сияла. И чтобы дрожала. И чтобы сдерживала стон, когда я тебе этого прикажу. Поняла меня? Её пальцы сжали бедро. В глазах властность. Нежность — тоже. Но уже за ней пряталась буря. Госпожа, в своей лёгкой чёрной футболке, сидела, подогнув ногу, а Элиса лежала на боку, уткнувшись плечом в её бедро. Обе растрёпанные, с мятой домашней одеждой, чуть опухшими от сна глазами и настолько счастливым видом, что можно было подумать — они выиграли лотерею, просто проснувшись вместе. — Ты только посмотри на эту ложку, — Кейт ловко подцепила шоколадную часть десерта, — она как твои границы. Я их легко и с удовольствием нарушаю. Элиса прыснула со смеху, чуть не уронив свою тарелку. — Госпожа! Вы не имеете права так шутить, когда я жую! Я могу задохнуться! Вы же не хотите убить меня… хотя, вы же доминантка. — Именно, — Кейт театрально вздохнула. — Иногда думаю, может, ты бы и была довольна, если бы я довела тебя до удушья… от смеха. Хотя ты и так умираешь от одной моей команды «встать на колени». — Ну извините, когда у тебя голос как у начитавшейся Шекспира ведьмы, которая знает, как меня расколдовать, — Элиса пожала плечами и закинула в рот целую малиновую ягоду. Госпожа ухмыльнулась и вдруг, подражая голосу пафосного киношного мага, выдала: — «На колени, смертная! И не забудь — ротом едят только шоколад. Не МЕНЯ.» — ААА! — Элиса захохотала, сгибаясь пополам, — Госпожа, пожалуйста, не мучайте меня! Я ж проснусь с прессом вместо живота, если вы так продолжите! Кейт, не моргнув, выдала: — Ты думаешь, я зря это делаю? Это моя фитнес-программа. Я её называю “Пять подходов по 10 минут ржать, чтобы быть в форме к бич-сезону.” Они обе снова разразились смехом. Элиса облизала ложку, посмотрела на Кейт с нежностью и сказала: — Никто в жизни не смешил меня так, как ты. Даже в школе, когда подруга шлёпнулась в бассейн с бортика, ничего не сравнится. — Ну, конечно, — Кейт наклонилась, лизнула у неё губу и ухмыльнулась. — Потому что я не просто твоя женщина. Я — твоя стендап-комик с дипломом Госпожи. — И с хлыстом, — добавила Элиса, вздохнув с довольной предвкушающей улыбкой. Они немного замолчали, наслаждаясь сладким вкусом, чистым воздухом с открытого окна и тем, как легко, уютно и смешно было просто быть рядом. — Встань, — коротко бросила Госпожа, отодвигая пустую тарелку. В её голосе не было ни капли нетерпения — только абсолютная уверенность в том, что её приказы исполняются. Элиса послушно поднялась с постели, кивнув: — Конечно, Госпожа. Кейт осталась сидеть ещё пару минут, глядя в окно с выражением женщины, которая решает, разрушить ли мир сегодня… или подарить кому-то блаженство. Потом встала, потянулась плавно и кошачье, и пошла к гардеробу. На ней оказался чёрный обтягивающий свитер без рукавов, идеально подчеркивающий её силу и холодную элегантность. За ним — длинные свободные брюки, которые мягко скользили по полу. Образ завершали лаковые туфли с грубым, низким каблуком, каждая ступень которых звучала, как команда. — Госпожа… — Элиса медленно застёгивала костюм, — мне стоит быть полностью раздетой во время сессии… или Вы предпочтёте одежду? Кейт обернулась, её губы тронула едва заметная, снисходительная улыбка. — Ты не будешь голой, Элиса. Это не живая порнография. Твоё тело принадлежит мне. И я решаю, кто его видит. — Она подошла ближе, поправила на Элисе ворот. — Наденешь закрытый купальник под костюм. Чёрный. Я выбрала тот с вырезом — тебе в нём красиво. А ещё… он даёт мне полную власть решать, когда с тебя всё это снять. Элиса молча кивнула, ощущая, как от этих слов дыхание перехватывает, а колени будто становятся мягче. Кейт надела свободную чёрную водолазку — строгая, лаконичная, без кричащих деталей, но с безупречным кроем, и подчеркивала накаченную спину и плечи. Она выглядела так, будто управляла не только клубом, но и всем городом. К восьми вечера они спустились вниз. Элиса шла позади, на шаг отстав, следуя. И даже в этом — в звуке каблуков Госпожи, в том, как ткань её брюк мягко колыхалась при движении — уже было достаточно, чтобы у Элисы перехватило дыхание. Они сели в белую Audi Госпожи. Салон наполнился ароматом её парфюма, строгого и нежного одновременно. Машина тронулась с места — и Элиса знала, что уже больше не принадлежит себе. Элиса смотрит в окно, на улицы ночного Мадрида, и впервые за день чувствует, как в груди поднимается лёгкая тревога. Сердце бьётся чаще. Не от страха — от значимости момента. — Госпожа… — тихо, не отрывая взгляда от дороги. — Вы уверены, что… что это не будет выглядеть, как… ну, будто мы устраиваем шоу для чужой похоти? Кейт даже не сразу отвечает. Машина едет плавно, а её голос в салоне звучит спокойно, властно, почти интимно. — Элиса. Это не порно. Это не дешёвая демонстрация. Мы не на витрине. Мы — в пространстве, где почитают Искусство Подчинения. Она поворачивает к ней лицо, и взгляд её пронзает мягко, но точно. — Они видят не твоё тело. Они видят, как ты доверяешь. Как ты отдаёшь мне своё эго, свои границы, и как я держу их с уважением. Здесь нет похоти — здесь восхищение. Здесь дыхание замирает не от возбуждения, а от силы, которую мы показываем. Кейт делает паузу. — Но если кто-то смотрит на нас грязными глазами — это их проблема. Не твоя. Не моя. Мы здесь не для них. Мы здесь для себя. Для тех, кто умеет чувствовать. Элиса опускает взгляд, ощущая, как внутри становится теплее. Глубже. Безопаснее. — Да, Госпожа… Вы правы. Простите, что усомнилась. Кейт тянется рукой, касаясь её бедра. — Ты имеешь право сомневаться. Но всегда знай, кого ты выбираешь. Я не выставляю на показ свою девочку. Я возвышаю её.

***

Дорога к клубу — всего пятнадцать минут, но в этих минутах зреет особое напряжение. Внутри белой Audi царит полумрак, только огни улиц мелькают на стекле, рисуя полосы на коже Элисы. Она сидит тихо, сосредоточенно, но её грудь поднимается чуть быстрее, чем обычно. Госпожа замечает это — и как по негласной традиции, уверенно сжимает внутреннюю сторону её бедра правой рукой, продолжая вести машину левой. Пальцы властно обхватывают чувствительную кожу, гладят её, не отпуская, не теряя ритма. Движения медленные, тёплые, но пропитанные контролем. Госпожа не торопится. Она знает, что делает. По телу Элисы, как ток, бегут мурашки. Дрожь. Она чуть поджимает колени, но Госпожа только сильнее прижимает ладонь, заставляя её остаться открытой. Подчинённой. Живой. Дышать становится тяжело. Воздух в груди застревает, будто вот-вот вырвется стон, но она сдерживает его, и вместо этого, едва слышно, почти безвольно, прошептывает: — Я Вас… люблю… Госпожа… Эти слова — не слабость. Это суть её силы. Признание в такой момент — откровеннее любого крика. Кейт слышит это. Чувствует сердцем, кожей, каждой фиброй своей доминантной души. Она двигает пальцами, чуть сильнее массируя бедро, будто отвечает телом, а потом, мягко, но твёрдо произносит: — Я знаю, моя. Ты сильная. Ты прекрасная. И ты вся моя. Машина сворачивает на ближайшую парковку. Кейт резко глушит мотор, нажимает кнопку, отстёгивает ремень, и, не теряя ни секунды, поворачивается к своей девочке. Цепляется в её губы, горячо, но не жадно. Не чтобы отобрать. А чтобы отдать. Её поцелуй — медленный и глубокий, как признание в вечности. Она целует Элису так, будто каждый их вдох — молитва. Так, будто сейчас отдаёт ей себя всю, без остатка. Потому что да, она Госпожа. Но она — женщина, которая нашла своё лекарство. Единственное. Настоящее. В её подчинённой. В её Элисе. И это подчинение — не про слабость. Это про благоговение. Про то, чего достойны обе. Кейт отрывается от поцелуя, но не отпускает лицо своей девочки. Ладонь нежно держит её за подбородок, большим пальцем касаясь щеки. Губы чуть припухшие, дыхание сбившееся — у обеих. В её взгляде читается не просто власть. Там — тепло. Тишина, в которой рождаются самые важные слова. — Я часто думаю, — начинает она медленно, словно проверяя каждое слово на истинность, — как мне повезло. Что в мире, полном шума, боли и фальши, нашлась ты. Такая настоящая. Такая смелая. Такая покорная — но по выбору. По любви. Её пальцы снова скользят по бедру, но уже не столько, чтобы возбудить — сколько, чтобы успокоить. Утвердить: ты здесь. Со мной. И в этом вся суть. — Ты подчиняешься не потому, что не можешь иначе. А потому что доверяешь. Потому что хочешь. И это… — она выдыхает, чуть прикрывая глаза, — это делает меня не просто Госпожой. Это делает меня женщиной, которая любима. Настоящей. Настолько, насколько я никогда не верила, что возможно. Кейт наклоняется ближе, едва касаясь губ Элисы, но не целуя — держит границу, только чтобы наполнить её смыслом: — Я люблю тебя, Элиса. Не только как свою сабмиссиву. Я люблю тебя как женщину, которая перевернула мою жизнь. Которая заставила меня гордиться, что я могу быть сильной не для себя — а для тебя. Пауза. — Ты — причина, по которой я хочу быть лучшей версией себя. Не как доминантка. Как человек. Она целует её снова. Долго. Без спешки. И на этот раз — с ещё большей нежностью, будто признаваясь всеми миллионами клеток тела. Потому что да — быть Госпожой — это её суть. Но любить Элису — её свобода. Её выбор. Её счастье. Парковка возле Красного ДОМА выглядела неприметно — никакой кричащей вывески, только матовое стекло, насыщенное освещение и тонкий красный неон по периметру здания. Здесь не нужно было вывешивать таблички. Те, кто должен — знали. Кейт припарковалась у самого входа, в зоне для ВИП-гостей. Машина остановилась мягко, как по команде. Она не произнесла ни слова, но её рука, лежавшая всё это время на бедре Элисы, слегка сжала внутреннюю часть ляжки — как традиция. Как благословение. — Пошли, — сказала Госпожа низким, уверенным голосом. Выходя первой, она обошла машину, и как будто мимоходом, провела ладонью по плечу Элисы — уверенно, нежно, но с тоном распоряжения. Элиса чуть опустила голову. Шла за ней быстрым шагом, пятка в пятку, сердце сжималось от возбуждения. Чёрт, как же это заводило. Даже просто идти за ней. Быть ведомой. Красный ДОМ внутри был произведением искусства. Глубокие, винные оттенки стен, мягкое освещение, глушащие шаги ковры, тишина с золотым отголоском власти и покорности. Воздух пах дорогими духами, кожей и чем-то… острым. Чистым. Регистрация им не требовалась. Сотрудники клуба сразу узнали Кейт. Они слегка поклонились, кто-то отвёл глаза, будто боясь попасть под её взгляд. Она не была жестокой. Но её уважали до дрожи. Госпожа. Справедливая. Добрая. Но с той самой энергией, от которой хочется опустить голову и подчиниться. — Ваш браслет, Госпожа Кейт. — администратор протянул черный браслет с белой вставкой. — И Ваш, Госпожа Элиса, — чуть тише добавил он, вручая Элисе голубой с серой вставкой. Элиса чуть вздрогнула от обращения. «Госпожа Элиса»? Она хотела протестовать, но понимала — это не про её статус с Госпожой. Это про статус в Красном ДОМЕ. Здесь её уважали. Почти боготворили. Не каждый сабмиссив удостаивался быть спутницей такой Госпожи, как Кейт. Особенно когда та приглашена самим владельцем. Они направились ко второму этажу. Кейт шла чуть впереди, уверенной походкой. Элиса — сзади, взгляд скользил по лицам, телам, атмосфере. Но всё выглядело не так, как она думала. Ни капли пошлости. Ни капли вульгарности. Всё — чисто, стильно. Люди носили классическую одежду, элегантные образы, кто-то в вечерних костюмах, кто-то в одежде из натуральных тканей. Некоторые — в браслетах, но без громких жестов. Дом. Саб. Гость. Всё ясно — по цветам. Красный коридор на втором этаже был как артерия — ведущая к сердцу клуба. Люди расступались, едва заметно кивая. — Добрый вечер, Госпожа Кейт. — Рады видеть Вас снова, Госпожа Кейт. — Здравствуйте, Госпожа Элиса. Только Госпожа Кейт имела право обращаться к Элисе иначе. И она этим пользовалась. Привилегия. Дар. Власть. Они вошли в просторную комнату, скорее напоминающую офис-будуар. На стенах — картины, где сила переплеталась с нежностью. Полки с книгами. Один бок стены был стеклянным, с видом на уединённый зал, где иногда проводились закрытые сессии. Комната была оформлена в благородных бордово-черных тонах, с глубоким диваном и двумя креслами. Их уже ждали. Тэхен — в темной рубашке, расстёгнутой на одну пуговицу слишком много. Статный, спокойный, с ледяным, пронизывающим взглядом. Его руки были за спиной, и он стоял, выпрямившись, как король, которому подчиняются без слов. А у его ног — Чонгук. На коленях. Без стыда. Без колебаний. Голова опущена, руки за спиной. Только браслет на его запястье — голубой. Сабмиссив. Без капли стеснения. И именно это вызывало уважение. Не жалость — восхищение. А Чонгук… он поднял взгляд. Мягкий, дружелюбный, он буквально засиял, когда увидел Элису. — Вы такая красивая, — чуть шепнул он, и сразу добавил с улыбкой, — я так рад, что Кейт привела Вас. Если что, я здесь, можем поболтать, я не кусаюсь. Разве что, если Господин прикажет… Элиса рассмеялась, но сразу же осеклась, заметив, как Тэхен склонился над своим сабмиссивом. — Что ты забыл сказать, щенок? — холодно. — П-простите, Господин… простите. — Чонгук затрясся, слегка заикнулся. — Я… я очень рад знакомству, Госпожа Элиса. — Вот так. — Тэхен не коснулся его. Только голосом. Только присутствием. И Чонгук задрожал от унижения… и удовольствия. Элиса затаила дыхание. Она бы текла прямо здесь, если бы Госпожа приказала ей что-то подобное. Чёрт. Это искусство. Это… не порнография. Это ритуал. Это магия. И только Госпожа Кейт могла держать её на грани между реальностью и подчинением. И именно в этот момент Кейт подошла к Элисе со спины — бесшумно, будто её выдумало само напряжение в воздухе. Пальцы её легли на запястья Элисы — и девушка вздрогнула, не от страха, а оттого, как быстро и точно Госпожа забрала её внимание. — Хочешь опуститься на колени рядом с ним? — шепнула Кейт, едва касаясь губами уха. — Или всё ещё держишься за свою гордость? Элиса не ответила сразу. Она знала правила. Она знала, что если заговорит без разрешения — это будет расценено как вызов. А Кейт не из тех, кто прощает. — Ну что ж… — Кейт обошла её медленно, глядя прямо в глаза, как охотница. — Тогда смотри. Учись. Наслаждайся. Тэхен всё это время не двигался, словно знал: представление только начинается. Только теперь он опустился на корточки перед Чонгуком, его ладони — всё такие же уверенные и холодные — коснулись подбородка сабмиссива. — Ты заговорил с Госпожой без моего разрешения. — Да, Господин… я виноват, — прошептал Чонгук. Его голос был полон раскаяния, но не страха. Он знал — за это последует не наказание, а подарок. Жёсткий, мучительный, прекрасный. — Тогда скажи мне… — голос Тэхена стал низким, почти ласковым, — чего ты сейчас больше всего хочешь? Чонгук поднял глаза. Он дрожал. Он сгорал. И всё же ответил: — Я хочу, чтобы Вы наказывали меня так долго, пока Госпожа Элиса не забудет, как дышать. Элиса резко вдохнула. Господи. — Ты слышала? — Кейт снова оказалась рядом. Она провела пальцем по ключице Элисы, чуть царапая ногтем. — Он будет страдать для тебя. Ради тебя. Только если ты прикажешь. Тишина повисла над комнатой, как последняя нота перед грозой. Элиса смотрела на Чонгука, затем на Тэхена, и чувствовала, как всё внутри неё горит и растворяется — оставляя лишь суть. Подчинение. Власть. Желание. — Я… приказываю, — прошептала она. — Покажи мне, что он способен вынести. И тогда Тэхен встал, размеренно, спокойно, будто сама ночь поднимается с колен. А Чонгук… он улыбнулся. Как щенок, который ждал команды всю жизнь. И Кейт, сев рядом с Элисой, наконец сказала: — Добро пожаловать в реальность, малышка. Здесь подчинение — это искусство. А ты — начинаешь рисовать. Тэхен не спешил. Он снял пиджак, повесил его на спинку стула в углу комнаты, затем закатал рукава — молча, методично. Это было красивее, чем любое шоу. Не театральность, а уверенность. Он не играл роль — он был ею. Чонгук уже стоял на четвереньках, опустив голову. Его дыхание стало частым, будто он сам не знал, будет ли сейчас боль или ласка. Хотя знал. Конечно знал. Элиса не отрывала взгляда. Она не могла. Сердце стучало в висках, и рядом с ней Кейт, спокойно и мягко, положила руку ей на бедро. — Дыши, — прошептала Госпожа. — Просто дыши. Всё остальное — потом. Тэхен подошёл к Чонгуку. Молчаливо. Без слов. Его ботинок встал между колен сабмиссива — раздвинул их шире. Потом он медленно обошёл его кругом, как хищник. — Напомни мне, за что ты наказываешься, — сухо. — Я говорил без разрешения, Господин… — тихо, почти дрожащим голосом. — Я нарушил правила. — И заслужил? — Да, Господин. — Тогда молчи. Пока я не разрешу. И всё. Только голос. Только сталь в каждом слоге. Он не трогал его — пока. И от этого Элисе становилось невыносимо. Она чувствовала, как ладонь Кейт сжимает её бедро чуть сильнее, будто зная, что с ней происходит. — Видишь? — шепнула Госпожа. — Как можно ломать и собирать заново, не поднимая руки. Только голосом. Только взглядом. Только правом. Элиса кивнула — и вдруг осознала, что даже это был жест подчинения. Кейт владела ею без верёвок, без слов. Только присутствием. Тэхен взял с полки кожаный хлыст — короткий, изящный, будто для балета. Он провёл им по плечу Чонгука. Медленно. И тот вздрогнул, как будто хлыст был раскалён. — Считаешь вслух. До пяти. — Д-да, Господин. Щелчок. — Один. Щелчок. — Д-два… Щелчок. Кожа на спине Чонгука краснела, но он не издавал ни звука, кроме счёта. Он был покорен полностью — с доверием, с любовью. Он принадлежал. На пятом ударе Тэхен замер, опустил хлыст — и сел прямо перед ним, поднимая его лицо за подбородок. — Хороший мальчик, — сказал он тихо. Почти с нежностью. — Ты сделал Госпожу счастливой. Чонгук не ответил — но губы его дрожали. Слёзы стояли в глазах, и всё же он улыбался. Сиял, как только он мог сиять: униженный, но гордый. Любимый. Кейт повернулась к Элисе, склонила голову чуть ближе и тихо спросила: — А ты хочешь себе такого саба? Или… хочешь быть такой, как Тэхен? Вопрос ударил по ней сильнее, чем любой хлыст. И она знала: эта ночь изменит всё. Сессия закончилась мягко, без резких финалов. Тэхен накрыл Чонгука пледом, тихо шепнул что-то тому на ухо, отчего сабмиссив растаял в его руках, как в доме после долгой зимы. Кейт встала, скомандовала Элисе глазами — иди за мной, — и вывела её на балкон. Там было прохладно. Тишина города казалась далёкой, как будто в этом пространстве они были вне времени. Кейт протянула Элисе бокал с вином, сама взяла чай. — Как ты, малышка? Элиса прижала бокал к губам, не торопясь пить. Она была… тронута. Потрясена. Возбуждена. Но главное — зачарована. Она всё ещё чувствовала отпечатки происходящего под кожей. И всё же — улыбнулась. — Я… никогда не видела ничего подобного. — Это нормально, — мягко. — У тебя ещё всё впереди. Через пару минут к ним присоединились Тэхен и Чонгук. Последний был уже в уютном свитере, волосы всё ещё чуть влажные после душа, но взгляд — ясный, искренний. Он не был подавленным. Он был живым. Они сели на мягкие кресла, укрывшись пледами, кто с вином, кто с какао. На какое-то время все молчали. В хорошей, правильной тишине, где каждый просто существовал. — Значит, ты — Элиса, — сказал наконец Тэхен. — Я много о тебе слышал. — Надеюсь, хорошее? — с усмешкой, но с тенью волнения. Он кивнул, посмотрел на Кейт. — Всё, что я слышал — правда. И даже меньше, чем вижу сейчас. Элиса чуть покраснела. Склонила голову, чтобы спрятать улыбку. И тут вспомнила последний вопрос Кейт — хочешь быть как он или как я? — Она не хочет быть похожей на меня, Элиса. Это я учился у неё. Во всём. Он посмотрел в сторону Кейт, будто вспоминая: — Уверенности. Власти. Спокойствия. Искренней, глубокой власти, не показной. Она никогда не пыталась управлять мной — но я подчинился бы ей без раздумий. Он снова перевёл взгляд на Элису, и уже мягче: — Ты понятия не имеешь, как тебе повезло. И вот тут… что-то внутри Элисы щёлкнуло. Не страх, не растерянность — а осознание. Не сладко ей придётся… но так сладко, что её тело не может пока даже представить, на что способна её Госпожа. Она посмотрела на Кейт. Та ловила её взгляд — спокойно, тепло. Никакого нажима. Только обещание. Без слов: Я сделаю из тебя не просто Госпожу. Я сделаю тебя собой. Но лучше. — И… — начала Элиса, — вы ведь не всегда такие? Чонгук засмеялся первым. Настояще. Он даже запрокинул голову. — Ты не представляешь, насколько мы обычные. Я, например, обожаю готовить. И я проигрываю Тэхену в Марио Карт каждый раз. — Потому что ты жмёшь тормоз вместо газа, — подколол Тэхен. — А Кейт? — спросила Элиса. — Кейт — идеальна, — хором сказали оба мужчины. — Вот вы и познакомились, — усмехнулась Госпожа. — А теперь пей вино и расслабься, малышка. Ночь только начинается, и я не хочу, чтобы ты провела её в страхе. А в предвкушении — да. И Элиса поняла: она действительно в идеальном месте. Среди сильных, красивых, настоящих. И она — часть этого. Пусть пока в начале. Но уже внутри. Вино почти допито, разговоры плавно затихли. Тэхен сидел в кресле, слегка откинувшись, и гладил Чонгука по волосам. Тот лежал у него на коленях, глаза закрыты, дыхание ровное, будто мурлыкал, не издавая ни звука. Всё тело Чонгука было расслабленным — не притворно, не ради игры. По-настоящему. Тэхен наклонился, провёл пальцами по его щеке. — Устал, малыш? Чонгук открыл глаза. В них была тёплая, убаюкивающая покорность. Он слегка кивнул. — Но счастлив. — Я вижу. — Тэхен усмехнулся, но взгляд остался мягким. Он провёл большим пальцем по губе Чонгука — легко, как будто не касался. — Ты сегодня был прекрасен. — Я старался для Вас, Господин, — почти шёпотом, с тем особым оттенком голоса, в котором слышно: я живу, чтобы радовать вас. — Я это знаю, щенок. Тэхен наклонился и коснулся его лба губами. Не страсть. Не секс. Это было… как обещание: я с тобой. всегда. Элиса наблюдала молча. Сердце сжалось от нежности — и вдруг защемило от того, насколько это… настоящее. Не роль, не поза. А жизнь. Их язык. Их правда. Кейт положила руку ей на бедро, крепко, успокаивающе. — Видишь, малышка? Тысяча оттенков подчинения. И в каждом — любовь. Элиса кивнула. Да. Она видит. И она хочет — всё это. Без фильтра. Без театра. Только с Ней. — Элиса. — Голос Кейт — чуть ниже, чуть строже. Без угрозы. Но с тем тоном, от которого внутри всё замирает и тянется к Ней. Элиса подняла глаза. Глубокий взгляд Госпожи. Пронзающий, читающий. — На пол. Ко мне. Не грубо. Не жёстко. Как будто пригласила домой. И Элиса… не раздумывала. Спустилась с дивана, встала на колени перед Кейт. Ладони — на бёдрах, спина ровная, глаза опущены. Так, как Ей нравится. Так, как Её малышка должна выглядеть. Дышать. Существовать. — Умничка. — Тихо. Почти шёпотом, будто награда. Тепло разлилось внутри. От одного этого слова. Кейт чуть подалась вперёд. Пальцы — под подбородок Элисы. Подняла её взгляд. Их глаза встретились. — Помнишь, зачем мы здесь? — Да, Госпожа. Чтобы провести сессию. Публично. Элиса проглотила волнение. — Чтобы Вы показали, что я — Ваша. Чтобы я… не стыдилась этого. Гордилось этим. — Именно. Кейт чуть наклонилась, её голос — тише, почти интимный. — Ты будешь слушаться меня сегодня, как никогда. Ты покажешь им, как может сиять сабмиссив. Как может сиять та, кто принадлежит мне. — Я… я постараюсь, Госпожа. — Нет. Пальцы мягко, но уверенно зафиксировали её лицо. — Ты не постараешься. Ты справишься. Потому что ты моя. А мои — не сдаются. Сердце Элисы стучало как сумасшедшее. Она чувствовала, как ей тепло. Как возбуждение и гордость смешиваются в один сладкий коктейль. Как между её ног становится влажно — просто от этого взгляда, от этого тембра. В этот момент Тэхен слегка коснулся плеча Чонгука, тот сразу поднялся с колен и подошёл ближе, усаживаясь чуть поодаль, по-прежнему ниже Господина, но так, чтобы видеть. — Её первый раз на публике? — уточнил он, с доброй полуулыбкой. Кейт кивнула, и Элиса почувствовала — между этими двумя Домами витает уважение. Даже нежность. Не в телах — в силе. Кейт провела большим пальцем по её губам. — Не улыбайся никому. Не отвечай. Не ищи глазами. Только я. Только мой голос, мой взгляд, мои касания. Я — твой мир. Поняла? — Да, Госпожа. И они пошли. Тихо. Без слов. Только их шаги по деревянной лестнице — будто удары сердца. И каждый новый метр вниз — глубже внутрь её подчинения. Внизу не было вспышек или взглядов. Никто не таращился. Все знали, кого ведёт Кейт. ВИП-зона была затемнённой, с бархатными ширмами, в центре — тот самый мягкий ковёр, как будто ждал только её. Плетёный канат. Ошейник. Маска. И два браслета для лодыжек — всё черное, матовое, без блеска. Скромно. Красиво. Без показухи. Кейт мягко сжала запястье Элисы и прошептала: — Встань перед ковром. Раздеваться не нужно. Пока. Просто замри. Элиса встала. Сердце билось в ушах. Она слышала музыку, чужие голоса, шёпоты — и всё это стало фоном. Стерлось. Позади — Её шаги. Госпожи. — Ты так прекрасна. Это прозвучало не как комплимент. Как констатация. Кейт встала сзади и прижалась телом, не крепко, просто коснувшись. А затем обняла её. Ладони легли на живот. Осторожно. Бережно. Пальцы скользнули чуть ниже… не внутрь — только по ткани. — Я так рада, что ты моя, — шёпотом. И это была первая команда. И первый удар. Самый нежный. Самый сильный. Кейт всё ещё стояла за ней. Не прижималась — просто касалась. Но этой близости было достаточно, чтобы всё внутри Элисы загорелось. Медленно, как тонкая свеча. Она не дрожала. Не краснела. Просто позволяла себе чувствовать. Ты моя. Эти слова не звучали больше в комнате. Они звучали внутри — в сердце, в груди, в каждой клетке. Элиса не знала, можно ли так ощущать себя… цельной. Она не играла. Не притворялась. Не примеряла роль. Это её роль. Это её тело. Это её Госпожа. Это её подчинение. И она чувствовала — как становится пустой. Но не в плохом смысле. А как сосуд, который Госпожа сейчас будет наполнять. Своим голосом. Своими прикосновениями. Своими решениями. Я ничего не контролирую. И это прекрасно. В этот момент Элиса почувствовала, как Кейт слегка коснулась её шеи. Пальцы прошлись по коже — и всё внутри у Элисы расплылось. Это было не возбуждение, даже не желание. Это была… покорность. Чистая, тёплая, свободная. И тут она краем глаза увидела Чонгука. Он тоже смотрел вниз. Спокойно. Без борьбы. Но — с той же внутренней наполненностью, что и она. Его Господин не держал его поводок — он лежал рядом, как символ, не как оковы. Но Чонгук не сдвинулся ни на миллиметр. Он не хотел свободы. Он был счастлив здесь, у ног. С любовью. С доверием. И с тем удивительным, почти непередаваемым сиянием в глазах, которое появляется только у тех, кто нашёл своего. Элиса поняла: в этом месте нет боли без смысла. Нет страха, который тебя ломает. Здесь тебя держат. И любят. Так, как ты выбрала. Так, как ты нуждаешься. Она чуть прикрыла глаза. Я — у неё. Я — её. И в этом всё, что мне нужно. Кейт наклонилась и прошептала у самого уха: — На колени, малышка. И всё стало на свои места. Зал был почти беззвучным, как перед началом спектакля. VIP-пространство — тёплый свет, мягкий пол, кресла полукругом. Всего десять человек, включая Тэхена и Чонгука. Кто-то в строгом чёрном, кто-то — с кожаным ошейником на шее, с обнажёнными плечами, со взглядом, в котором не было ни капли стыда. Мужчины, женщины, пара в возрасте, молодая домина — все разные, но объединённые атмосферой: внимательной, плотной, интимной. Они смотрели. На неё. Элиса стояла в самом центре, на коленях. Маленькая, почти хрупкая, с браслетами на запястьях, с лентой-ошейником. Ощущение — как будто тебя раздевают взглядом, не грубо, но до самой сути. И ты не можешь прикрыться. Она пылала от стыда. Щёки горели. Плечи были напряжены. Она чувствовала каждый миллиметр кожи — как будто её разом коснулись десятью парами глаз. Даже волосы на затылке дрожали. Хотелось исчезнуть… но ещё больше — оставаться. Потому что от этого напряжения, от чужих взглядов и собственной покорности внутри начало всё вибрировать. Будто тело знало, где его место. И это место — у ног. Элиса не ожидала, что сам факт наблюдения так возбудит её. Без прикосновений. Без слов. Просто: она стоит здесь. Публично принадлежит. И где-то в этом унижении — родилось счастье. Здесь не было зевак. Только допущенные. Те, кто понимал. Элиса стояла на коленях, в широком чёрном пиджаке, с идеально прямой спиной и руками за спиной. Волосы — убраны. Тело — закрыто. Но каждая линия, каждая дрожь кожи говорила громче, чем нагота. Кейт подошла, обошла её, осмотрела с холодным вниманием, как скульптор перед тем, как сделать первый удар по мрамору. — Встать. Голос Госпожи был как ледяной ток. Элиса поднялась на ноги, не встречаясь с её взглядом. — Расстегни и сними пиджак. Медленно. Элиса подчинилась. Пальцы чуть дрожали. Каждое движение — будто под рентгеном. С каждым сантиметром открывалось тело, обтянутое чёрным закрытым купальником, строгим и сдержанным. Ни грамма сексуализированной вульгарности. Только эстетика подчинения. Когда пиджак лёг на пол, Кейт приблизилась. Дыхание Элисы сбилось, но она стояла, как велено. Ровно. С горящими щеками. — Запомните, — Кейт обратилась к аудитории, не глядя на них. — Это тело не для вас. Ни один сантиметр. Вы не имеете права желать её. Вы — только свидетели. Не участники. Вы видите не плоть, а подчинение. Не девочку — моё творение. И затем — поворот головы Элисы на миллиметр выше, непроизвольно. Ошибка. Хлоп. Пощёчина разрезала воздух. Звонко. И в этой звенящей тишине Элиса охнула. Щека вспыхнула, ноги предательски дрогнули. — Глаза в пол, — ровно. — Ты даже смотреть не имеешь права, пока не разрешу. Элиса опустилась на колени снова. Быстро. Покорно. Уничтоженная и возведённая на пьедестал одним движением. Кейт обошла её, встала рядом с Тэхеном. Он не сказал ни слова — только кивнул коротко, признавая то, что видел: настоящую власть. — Именно ради этого мы создали Красный ДОМ, — тихо сказала Кейт. — Чтобы мир наконец понял: подчинение — это не развлечение. Это искусство. И Элиса… она дрожала на коленях, чувствуя, как каждый взгляд на ней — не похоть. Это было уважение. Обожествление. И только Госпожа имела право сломать её — и снова собрать из осколков. Кейт подошла сзади. Молчала. Лишь тяжело дышала, как будто сдерживала ярость — или возбуждение. Её пальцы скользнули вдоль плеч Элисы. Медленно. Мерзко-ласково. Элиса вздрогнула — слишком резко, и тут же получила: Хлёсткий щелчок по внутренней стороне бедра. — Не дёргаться. Или я отведу тебя вниз, к зеркалам, и накажу так, что ты будешь молить, чтобы я закончила хотя бы через час. Её голос был холодный, стальной. Но пальцы уже спустились ниже — вдоль рук, по бокам тела, дотронулись до талии. — Я спрашивала тебя вчера… — прошептала Кейт, наклоняясь к уху. — Ты ведь умоляла. Слёзно. На полу. Чтобы я была с тобой строже. Чтобы рвала тебя. Чтобы делала из тебя ничто. Ногти Госпожи впились в кожу Элисы сквозь ткань купальника — не до крови, но до огня. — Так теперь — не ной. Не скули. А докажи, что стоишь моего внимания. Рот приоткрыт, дыхание ровное. Колени шире. Спина — ровная. Элиса подчинилась. Мгновенно. Не сдержала лёгкий стон. Госпожа знала её насквозь. Знала, где страшно… и где хочется. — Ты будешь течь, пока не сможешь дышать. Но оргазм? — короткий смешок. — Забудь. Сегодня ты — трофей. Для меня. Для моего искусства. Рука Кейт скользнула по внутренней стороне бедра, почти не касаясь. Словно пламя, которое обжигает, не оставляя следов. — Скажи вслух, кто ты здесь. Для всех. Элиса дрожала. Зал молчал. Даже Тэхен, даже Чонгук — замерли. — Я… — голос хриплый. — Я Ваша, Госпожа. Только Ваша. Без права на мысль, прикосновение, желание. — Ниже, — и Кейт положила ладонь на затылок, вынуждая Элису опуститься лицом почти к полу. — Вот так. Умничка. И её голос стал почти шепотом: — Моя девочка. Моя грязная, красивая, ненасытная вещь. И это возбуждало Кейт больше, чем любое тело. Она чувствовала, как напряжены мышцы её бедер, как жар тяжело пульсирует внутри. И всё это — от того, что Элиса была внизу. Ниже всех. Ниже неё. И принадлежала ей. Без остатка. — Я хочу слышать, как ты молишь, чтобы я не останавливалась, — произнесла Кейт. — Но сначала… — она отпустила волосы и щёлкнула пальцами, — ляг на спину. Покажи им, как может сиять моя собственность. Без капли стыда. Только с верой в мою волю. Тэхен, наблюдая за этим, провёл языком по внутренней стороне щеки и снова откинулся в кресле, положив руку на плечо Чонгука — как бы напоминая: вот как выглядит настоящая власть. Элиса легла медленно. Неуклюже даже — непривычно, неловко, как будто тело не слушалось, будто под этими взглядами оно больше не принадлежало ей. Но именно это было истиной. Потому что оно действительно было не её. Госпожа забрала это тело. Каждый изгиб, каждый вдох, каждый стон. Кейт стояла над ней, высокая, как небесная кара. В туфлях на каблуке, с резким прищуром глаз — и властью, от которой хотелось и бежать, и раствориться под подошвами. — Руки вдоль тела, ноги — вместе, — произнесла она ровно, будто читала инструкцию. — Ты не извиваешься, не поправляешься, не думаешь. Ты — полотно. Я — кисть. Элиса застыла. Госпожа сделала первый шаг. Подошва туфли коснулась ребра Элисы. Лёгкое давление — почти ничего. Но кожа тут же загорелась, как от ожога. От унижения, от силы. От осознания: на ней — нога её Госпожи. — Посмотри, — Кейт повернулась к зрителям. — Что может быть изяществом? Сила. Контроль. Без грубости. Без раздвинутых ног и пошлости. Только точка давления — и отклик. Только тонкий жест — и полное повиновение. И она двинулась дальше. Медленно переступила, поставив другую туфлю на живот Элисы. Уже сильнее. Весом. Продавила. Элиса сжала губы — и всё равно выдох сорвался. Тихий. Слабый. Громкий внутри неё. Кейт увидела это. Улыбнулась краем губ. — Вот она, — прошептала она вниз. — Пронзительно красива, когда давят. Не от боли — от подчинения. Я ведь знаю тебя, девочка моя. Ты умоляешь внутри, чтобы я не остановилась. Скажи. — П-пожалуйста… — голос Элисы сорвался. — Не останавливайтесь, Госпожа. — Громче. Пусть слышат. — Прошу… не останавливайтесь, Госпожа. Давите меня. Я… я Ваша. На лице Кейт — свечение. Ни капли похоти. Только восторг. Власть — это искусство. Подчинение — её шедевр. Тэхен, уже почти лениво скользя рукой по волосам Чонгука, позволил себе короткий кивок. Даже он — мужчина, прожжённый сценами и дисциплиной — не мог оторваться. Потому что это была не сессия. Это было откровение. Туфля резко опустилась на грудь. — Лежать. Элиса застыла. Вздох сбился — короткий, сдавленный, как будто ей выбили воздух. Вторая нога — ниже. На живот. Вес — твёрдый, уверенный. Кейт смотрела сверху вниз, глаза ледяные. — Раздвинь ноги. Пауза. Лёгкое дрожание бёдер. Но послушалась. Медленно. Словно стыдно — но подчинилась. — Дыши. Пусть слышат. Элиса застонала. Не в силах сдержать звук. Всё тело пульсировало от желания и унижения. Кейт медленно опустилась на колени рядом. Рука скользнула по бедру — и резко ударила. Шлёп. Пальцы — сильные, точные, оставили след. — Считай. — О-один, Госпожа… Второй удар — по другому бедру. Элиса всхлипнула. — Д-два… Третий — сильнее. На том же месте. Глухой звук по коже. Горячее пятно. И вместе с ним — стон. Кейт прикусила губу. Ладонь снова поднялась — и снова удар. Резкий. По внутренней стороне бедра. — Ах… тр-ри… — Элиса задыхалась. Голова запрокинута, спина выгнулась. Кейт схватила её за челюсть, сжала. — Ты моя картина. Не забывайся. Пощёчина. Не сильная — но унизительно резкая. Пощёчина не для боли — для власти. — Прости, Госпожа… прости… — шёпот, почти без дыхания. Кейт улыбнулась уголком губ. Рука легла между бёдрами Элисы, не проникая — просто ощущая жар. — Ещё одно слово без приказа — и я оставлю тебя здесь. Готовую. Незаконченной. Элиса всхлипнула, зажмурилась. И застонала ещё раз, сдерживая себя. Со стороны — слышался только её хриплый, прерывистый выдох. Зал будто замер. Чонгук застыл у кресла, едва дыша. Его подбородок всё ещё лежал на бедре Господина, но взгляд — был прикован к Элисе. Она лежала внизу, раскинувшись, с покрасневшими бёдрами, с лицом, искаженным от стыда, боли, желания — и всё это под контролем одной женщины, которая владела ей до кончиков пальцев. И Чонгук… ах, он чувствовал это каждой клеткой. Ему даже не нужно было прикасаться к себе. Всё происходящее касалось его глубже, чем прикосновения. — Она красивая, Господин, — прошептал он, едва повернув голову. — Такая… сломанная. Но в этом — её форма. Знаете, как будто из неё высекают нечто чистое… как из камня. Тэхен не ответил сразу. Только положил ладонь на затылок Чонгука, утвердительно, тяжело. И тот выдохнул с трепетом, будто получил разрешение просто чувствовать. — Я бы… — Чонгук сглотнул, голос дрогнул, — я бы умер за такую боль. За такой взгляд. За одну фразу… так, как она это делает для своей Госпожи. Он говорил не громко, но с такой искренностью, что в этих словах не было ни капли театра. Только суть. — Она слушается, как будто это молитва. — Он закрыл глаза. — Это… это свято. Тэхен слегка усмехнулся, глядя вперёд, туда, где Кейт продолжала свой контроль. Не отрывая взгляда от сцены, он наклонился и тихо, почти ласково, сказал: — Ты тоже — искусство, Чонгук. И в этом была их связь. Признание, что может быть понято только между теми, кто умеет принадлежать. Кейт смотрела на свою девочку сверху вниз — в прямом смысле, и в самом главном. Элиса лежала раскинувшись, послушная, дрожащая… но в этом дрожании не было страха. Там была преданность. Чистая, горячая, животная, — и такая настоящая, что в горле у Кейт чуть пересохло. Она провела взглядом по бледной коже, по следам на бёдрах — своей руке, своей власти, своему вкусу. Элиса даже сейчас держалась — не хватала, не тянула, не плакала. Только принимала. Как будто бы… умоляла молча: “ещё”. И Кейт почувствовала, как её собственные мышцы напряглись. Низ живота отозвался, чуть пульсируя. Она стиснула челюсть. Быть холодной. Стальной. Не сорваться. Но Элиса застонала. Тихо. Только чуть приоткрытые губы, глаза закрыты — но этот стон был как искра. Глубокий, пропитанный желанием. И Кейт не выдержала — не внутри. Она наклонилась, туфля всё ещё стояла на теле сабмиссивы, и прошептала, почти в ухо: — Ты так красива, когда дрожишь подо мной. Элиса вздрогнула — всем телом. Не дернулась. Не сдвинулась. Но откликнулась. И Кейт поняла — да. Это не просто её девочка. Это доказательство того, как правильно она умеет ломать. И собирать обратно. И от этого она сама была готова сгореть. Кейт поднялась — медленно, как будто воздух стал плотнее. Её каблуки щёлкнули по полу, но не в бешенстве — в ритме. В уверенности. Она сошла с тела Элисы… но только чтобы сильнее на него вернуться. Коленом — между бёдер. Ладонью — в грудь, прижимая вниз, в пол, к сцене, к грани. — Не двигайся, — прошептала она. Губы касались щеки, но голос был стальной. — Не смей закрываться от меня. Я хочу видеть всё. Элиса не смогла ответить. Даже не всхлипнула. Она только кивнула, часто дыша, не в силах поверить, что чувствует это — что она выбрана быть объектом такой ярости, такого желания. От Госпожи. Кейт провела пальцами по животу, оставляя влажный след. — Посмотри, как ты течёшь. Ты горишь только от того, что тебя смотрят. Грязная… моя. Она ударила по бедру — открытой ладонью. Резко. И тут же провела по коже, будто стирая боль — нет, помечая. Запоминая. Тэхен в кресле только усмехнулся — в этот раз шире. Откинулся, провёл пальцем по виски и бросил взгляд на Чонгука: — Смотри внимательно. Так выглядит совершенство. И Чонгук посмотрел. Глаза расширены, дыхание сбито. Он дрожал от желания, не тронутый, не касаемый — но как будто бы участвующий. Потому что видел то, что видят только избранные. И понимал: Элиса — не просто сабмиссива. Она — демонстрация. Праздник. Свидетельство того, каково это — быть сломанной правильно. Ещё один удар — по другому бедру. Элиса дернулась, но не посмела закрыться. Кейт улыбнулась. Не тепло — одобрительно, властно. Как учитель, чей ученик превосходит ожидания. — Хорошо, — её голос стал ниже. Густой, тёмный. — Ты слушаешься. Но я хочу большего. Кейт скользнула рукой вниз — по животу, по внутренней стороне бедра. Не спеша, дразня, будто бы и не трогала вовсе. Только касалась. Только поднимала жар. Затем — каблук. Осторожно, но намеренно — она поставила носок туфли на низ живота Элисы. Слегка надавила. Не больно — ощутимо. — Вот так. Замри. Элиса задохнулась. Грудь тяжело поднялась, голова запрокинулась. Её тело подчинялось, но душа… горела. И в этом огне не было ни капли страха. Только страсть. Только преданность. Только желание быть полностью во власти этой Женщины. Кейт провела ладонью по своему бедру — чувствуя, как сама становится влажной. — Ты доводишь меня до греха, — прошептала она, склонившись. — Твоя покорность — наркотик. Элиса не выдержала. Открыла глаза. Влажные, сияющие. — Пожалуйста… — голос сорвался. Почти не слышно. — Пожалуйста, сделайте со мной всё. Я не хочу быть ничем, кроме как вашей. — Всё? — Госпожа не повысила голос, но в нём что-то защёлкнуло. Как замок на ошейнике. Как клик наручников, что не оставляют шанса. Её каблук всё так же лежал на теле Элисы. Уверенно. Властно. Как печать. Элиса закивала — почти судорожно. — Всё… пожалуйста… — Глупенькая, — выдохнула Кейт. — Ты уже стала моим «всё». Теперь тебя ждёт только то, что я захочу. И в этот момент, где-то сбоку, в тишине, порезанной стоном Элисы, Чонгук будто не выдержал. Спина ровная, глаза опущены, но внутри всё пульсировало, как в огне. Он не говорил больше. Только выдыхал. Голову опустил ещё ниже — лбом к полу, к стопам Тэхена. Молча молился кожей, телом. Он будто не дышал — он просил. Без слов. И Тэхен почувствовал всё. Медленно, неторопливо, как будто наслаждаясь весом момента, он двинул ногой — лёгким нажимом, носком туфли — подтолкнул Чонгука ближе. Тот подался вперёд, затаив дыхание, и замер… между ног Господина. Там, где чувствовал себя на месте. — Вот так, — выдохнул Тэхен, скользя пальцами по его груди — через ткань рубашки, медленно, уверенно. Ладонь скользнула чуть выше — в область ключиц, затем снова вниз. Не лаская. Властвуя. — Ты хотел быть ближе? Голос был тихим, но каждое слово — как ток. — Мой чувствующий мальчик. Такой горячий… ты дрожишь даже от моей обуви. Чонгук выдохнул резко. Грудь сжалась под пальцами Господина. Он не шевелился. Только губы чуть разошлись. Он сгорел бы от прикосновений, если бы не знал, что это всего лишь начало. — Ты получишь всё. Всё, о чём мечтаешь, — Тэхен наклонился чуть вперёд, едва не касаясь его волос. — Но не потому что ты хочешь. А потому что я решу, когда ты готов быть разорван мной. И в этот момент, где-то рядом, Элиса застонала снова — под властью своей Госпожи. А Чонгук склонился ещё ниже, медленно, как в молитве, прижимая губы к коже на обуви Тэхена. Он жил в этом моменте. И Господин знал: его мальчик — самый преданный. Самый страстный. Самый красивый в своей покорности. Тэхен склонился к Чонгуку и тихо, почти шёпотом сказал: — Видишь, как она течёт под её ногой? Это не слом, это совершенный танец. Чонгук едва заметно кивнул, прижимая губы к ткани брючин Господина, словно и сам пытаясь вобрать в себя всю эту силу. Его сердце билось в унисон с рёбрами Элисы, его дыхание сбивалось от одной мысли, что совсем скоро он будет испытывать нечто подобное. Вдруг Элиса застонала громче, и в этом звуке Тэхен уловил собственное возбуждение: стон — это аплодисменты для истинного мастера. Он улыбнулся уголком губ и дал Чонгуку понять, что тот первым получит награду за свою искренность и преданность. Полчаса казались вечностью. Тусклый свет бархатного VIP‑зала подчёркивал капли пота на лбу Элисы и ломало блики на затёкших волосах. Её дыхание стало громче, но разум словно замедлился: каждая команда Госпожи звучала как эхо в пустом зале, а тело под её туфлей жило своей тайной жизнью, независимой от воли. Внутри возникло лёгкое головокружение — сабспейс, когда всё, что важно, уже не мысли и не страх, а одно только доверие. Элиса чувствовала, как холодный контроль Кейт переплетается с тёплым приливом, и мир вокруг расплывался: растягивались минуты, затягивались вздохи, бились в унисон сердце и собственные стоны, которые она тут же зажимала по приказу. Глаза её были влажны, ресницы тяжели от напряжения, но душа летела куда‑то далеко вверх, туда, где не было ничего, кроме этого момента. Со стороны кресел Тэхен и Чонгук наблюдали молча. Тэхен, лениво скрестив руки на груди, видел, как Госпожа мягко наклонилась к Элисе, слова её — «Тише… только дыши со мной» — звучали едва уловимо, но удерживали всю власть в зале. А Чонгук, забыв о себе, тоже глубоко дышал: он узнал это состояние — когда граница между болью и блаженством растворяется, и единственной реальностью становится доверие к доминанту. В этот миг Элиса простонала едва слышно, оттого ещё ярче, и сразу заткнула рот, выполнив приказ. Но в стонах её было не просто напряжение или возбуждение — в них плыл благодарный восторг от того, что её сильная Госпожа не отпустит и не подведёт, даже когда разум совсем отязвлён. Она подошла сзади, завязав волосы Элисы за шею одной рукой, словно держала нить, по которой сабмиссива вела в глубины subspace. Другая ладонь легла на грудь — не стискивая, но оставляя чуть ощутимый след тепла сквозь ткань купальника. — Дыши ровно, — прошептала Кейт в ухо, — я здесь. Дыши со мной. Элиса пыталась сосредоточиться на вдохе‑выдохе, но вся внутренняя сигнализация подняла красные флажки: тело начало дрожать мелкой дрожью, руки сами сжимались в кулаки. Её колени слегка подогнулись, спина выгнулась, а губы сами приоткрылись — хоть Госпожа и велела молчать. Кейт провела пальцами по ключице, затем медленно переключила руку на живот, мягко надавливая. Каждое движение — как лёгкий прилив волны, которая накатывала всё сильнее. Без эксцесса, без пошлости, но с тем ощущением, что всё тело — это единый нервный узел, который Госпожа знает в деталях. — Хорошо… — тихо одобрила она, — еще немного. Седая туфля теперь скользнула по бедру, чуть прижимаясь, и Элиса не выдержала — весь её корпус судорожно вздрогнул, из горла вырвался негромкий стон. Она тут же прикрыла рот, насупилась — но Госпожа лишь улыбнулась и провела по её виску пальцем: — Пусть тело говорит само за себя. И тогда, когда казалось, что дальше уже некуда, Кейт опустилась на колени лицом к Элисе, завороженно глядя ей в глаза. Она провела по её локтям, а потом, почти невесомо, скользнула ладонью по внутренней стороне запястья — туда, где кожа тоньше всего. Волна тепла от прикосновения прошла по руке сабмиссивы и опустилась ниже, к бёдрам, где тело впервые за всю сессию переполнилось ощущением. Элиса зажмурилась, с трудом контролируя дрожь — от удовольствия без прикосновений, от того, что Госпожа решила держать её на пределе. Её плечи медленно опускались‑поднимались в такт вздохам, и каждый вдох становился всё громче, хотя она старалась шептеть тише. Кейт наклонилась и прошептала: — Ты трясёшься… и это прекрасно. Их взгляды встретились: в глазах Госпожи играла тихая гордость и собственное, затаённое острое желание. Потому что именно этим мастерским контролем она выводила своего сабмиссива из-под сознания, шлифуя их связь до состояния чистой, почти безмолвной эйфории. Элиса лежала на спине, её тело дрожало под тяжестью взгляда Госпожи. Пот стекал по шее, ладони сжаты в кулаки, ноги подрагивали. Воздуха не хватало — не от боли, не от страха, от того, что внутри всё сжималось в один невыносимый, пульсирующий ком. — Г-госпожа… — голос сорвался в тихий всхлип. — Пожалуйста… можно?.. Кейт остановилась. Ни шагов, ни жестов — только ледяная тишина и взгляд, пронзающий, как игла. — Можно… что? — голос ровный, сухой. Элиса судорожно сглотнула. — Кончить, Госпожа… Чонгук не отрывал взгляда от сцены. Элиса лежала на полу, выгнутая, как арка — в теле сплошной огонь, в горле — сдержанный хрип. Влажные волосы прилипли к вискам, губы дрожали, но она не произносила ни слова. Слишком громко дышала, слишком откровенно. Кейт не смотрела на неё. Она знала — Элиса на пределе. Тело выдаёт её с головой. — …можно… — едва слышный шепот, неуверенный, затерянный. Она не могла говорить громче. И не смела. Кейт чуть склонилась, холодный каблук медленно скользнул по ребрам Элисы — вверх, к груди, останавливаясь у ключицы. — Повтори. Громче. Элиса выдохнула. Это был не стон — скорее, рыдание в попытке сдержаться. Голос едва держался. — Разрешите… Госпожа… пожалуйста… можно?.. Пауза. Пустота. Тишина между молнией и раскатом грома. — Мы только начали, детка. Один тон. Ни эмоций, ни милости. — И если ты сейчас сорвёшься — получишь пустоту. Ни одного касания больше. Не подведи меня. Элиса прикусила губу, её ноги дрожали, в животе — судорога. Она знала — Госпожа держит её на грани специально, без пощады. Это было не про ласку. Это было про право. Чонгук смотрел, не моргая. — Господин, — голос рвался наружу, захлебываясь, — если бы Вы… вот так, сжимали меня в голосе. Я бы выл. Я бы молчал под Вашей ногой, пока не заслужу даже слово. Тэхен не отвечал сразу. Он только подался вперёд, ладонью коснулся его подбородка, поднял взгляд мальчика вверх. Тихо. — Тогда молчи. И слушай. Запоминай, как ломают по-настоящему. — На колени. — Голос Госпожи был ровным, без эмоций. Как будто она озвучила не команду, а неизбежность. Элиса повиновалась сразу. Опустилась, чувствуя, как пол под ней будто становится тверже, холоднее. Её бёдра дрожали, руки легли на бёдра — идеально, как её учили. Госпожа прошла мимо, не глядя. Всё внимание зала было приковано к этой немой сцепке власти и подчинения. Кейт встала с корточек — грациозно, как будто ей наскучило наблюдать за чем-то слишком простым. Туфли чётко отбивали ритм по деревянному полу, когда она подошла к стеклянной витрине сбоку от сцены. Там, под освещённым стеклом, хранились артефакты — каждая вещь была не просто предметом, а символом: её правила, её власть, её эстетика. Кейт приоткрыла витрину. Из всех идеальных линий и темного бархата она выбрала чёрный кожаный поводок. Он был тяжёлым, с широким кольцом, гладким и подчёркнуто строгим. Развернулась. Элиса сидела на коленях — идеально, как по линейке. Только дыхание выдаёт напряжение. Госпожа подошла, и Элиса почти не подняла глаз, но её тело отреагировало — дыхание сбилось, бёдра дрогнули. — Ты же просила, — начала Кейт холодно. — Чтобы я рвала тебя и собирала заново. Чтобы всё было строже. Глубже. Больнее. Поводок — в руке. Госпожа опустилась и закрепила кольцо ошейника. Быстро, без эмоций. Щелчок. Металл на месте. Она встала. И потянула. Голова Элисы откинулась назад. Спина выгнулась. Тело повиновалось без остатка. — Так ты всё ещё хочешь, чтобы я была мягкой с тобой? — её голос был холоден, как лёд, с тенью сарказма. — Н-нет… — прошептала Элиса, униженно и восхищённо одновременно. — Ты хочешь, чтобы я гладила тебя, пока ты ноешь? Она дёрнула поводок чуть сильнее. Стон — короткий, сдавленный, непроизвольный. Влажный блеск на глазах. Щёки пылают. — Или ты хочешь быть моей дрожащей, терпеливой девочкой… пока я не решу, что ты заслужила? Молчание. Только дыхание. Только взгляд снизу вверх. Кейт наклонилась и прошептала ей в ухо: — Говори. — Я хочу быть Вашей… до конца… — едва слышно. Она будто тонет в собственных ощущениях. Кейт медленно выпрямилась, лицо её оставалось спокойным, почти скучающим. Только глаза блестели от удовольствия. — Тогда тишина, детка. Всё остальное — слабость. Дёрнула поводок назад — не до боли, а до полного подчинения. Элиса застонала вновь. Мягко, с надрывом. И замерла — всё тело под контролем. Не её. Госпожи. Кейт смотрела на Элису сверху вниз, как на вещь. Не на женщину. Не на любимую. На принадлежащее. На объект. — Посмотри на себя, — сухо, с презрением. — Вся дрожишь, текёшь, стоишь на коленях полностью без воли. Она подошла ближе, зажала подбородок Элисы пальцами, крепко. Без нежности. Та инстинктивно застонала от боли и возбуждения, не в силах говорить. — Жалкая, мокрая тварь. Ты даже дышишь, когда я позволяю. Элиса закрыла глаза — она тряслась, вся в слезах, но не от обиды. От того, как сильно это её ломает и заводит. Она чувствовала себя ничем — и это было блаженством. Кейт резко ударила её по щеке. Не сильно, но достаточно, чтобы та дёрнулась и задышала чаще. — Не смей закрывать глаза. Я хочу, чтобы ты видела, кто тобой владеет. Рука снова скользнула вниз. Но не для ласки — для контроля. Она прижала ладонь к промежности, чуть сдавила. Элиса всхлипнула, вся сжалась, но не двинулась ни на миллиметр. — Вся мокрая. От моего голоса, от моих слов, от того, что я тебя опустила. Ты гордишься этим? — Д-да… Госпожа… — выдохнула Элиса, с трудом, почти беззвучно. — Сильнее. — Да, Госпожа! — чуть громче, дрожащим голосом, слабо, но отчаянно стараясь угодить. Кейт встала за её спиной, схватила за волосы и потянула голову назад, обнажая шею, ломая линию тела. Грудь Элисы приподнялась, дыхание стало хриплым. — Я могла бы взять тебя прямо сейчас, на глазах у всех. Ты бы это проглотила с удовольствием, как послушная сука, не так ли? — Да… я бы… умоляла, Госпожа… — Ты не умоляешь. Ты ждёшь. И терпишь. Потому что тебе не принадлежит ни твоя воля, ни твоё возбуждение, ни твоё тело. Всё это — моё. Она впилась ногтями в её бёдра, оставляя следы. Элиса закусила губу до крови, но не закричала. Она была на грани — и это было видно всем. Она вся вибрировала. Слёзы, слюни, пот — она утопала в бессилии, в унижении. И это было её местом. Кейт провела пальцами по шее, давя, затем сунула их Элисе в рот. — Соси. Покажи всем, какая ты голодная сучка. Элиса послушно, жадно обхватила их губами. Госпожа смотрела на неё, вены на шее пульсировали от возбуждения, но лицо оставалось холодным, отстранённым. Внутри — пожар, сдержанный только силой воли. — Ты вся выучена, выдрессирована, вылизана. И ты будешь держаться, пока я не решу, что ты достойна. А может, и не решу. Кейт вытащила пальцы изо рта Элисы, вытерла их об её щёку, унизительно, как тряпку. Глаза Элисы закатились от ощущения. — Тебе это нравится? — Да… Госпожа… — Ты отвратительна. И я тобой горжусь. И тут же — резкий, почти жестокий рывок за поводок. Элиса упала лицом вниз, руки за спиной, колени разъехались. Поза полнейшего унижения. Зрители в зале затаили дыхание — напряжение достигло апогея. А Кейт… Кейт стояла, спокойно, с приподнятым подбородком и влажными глазами. Возбуждённая до безумия, но неприступная. Она ещё не дала разрешения. Потому что власть — в её руках. Всегда. Она смотрела, как тело Элисы обмякло на полу — почти безвольное, лишь слабо дрожащее. Униженное. Прекрасное. Она медленно обошла её, как хищница, изучающая свою собственность. И в каждом шаге была демонстрация силы. Она позволяла ей висеть на краю, только чтобы ломать ещё глубже. — Смотри на себя. Раскинулась, как дешёвая дрянь, — голос был ледяной, ровный. — И ты ещё хочешь, чтобы я прикоснулась к тебе с лаской? Она подняла плётку. Звук хлёста воздуха разорвал тишину. Один чёткий удар — по заднице. Элиса вскрикнула, хрипло, словно воздух вырвали из её груди. Но не сдвинулась. Второй. Третий. Следы проступили сразу — яркие, алые, как печать принадлежности. Элиса начала стонать, низко, грязно, судорожно. И Кейт улыбнулась уголком губ. — Вот и хорошо. Покажи всем, как ты стонешь, когда я тебя ломаю. Пусть запомнят, как звучит твой позор. Она перешла на шлепки ладонью — с хлёсткими ударами по бёдрам, по ягодицам, по спине. Каждый звук — громче предыдущего. А Элиса… уже не пыталась сдерживаться. Она стонала, плакала, дёргалась, но не просила. Только впилась щекой в пол, будто сама хотела раствориться в нём от стыда. В момент, когда Госпожа остановилась — всего на пару секунд — Элиса поскользнулась вперёд, подползая, неуверенно, почти инстинктивно, и уткнулась лбом в её ногу. Потёрлась щекой о лакированный носок туфель, зацепилась пальцами за каблук, как за спасение. — Пожалуйста… Госпожа… — почти нечленораздельно, всхлипывая. Кейт отреагировала мгновенно — резким, отстранённым жестом вырвала ногу, и тело Элисы повалилось в сторону, как тряпичное. Без устойчивости. Без центра. Без смысла — без касания Госпожи. — Не лезь ко мне, пока не разрешу, — отрывисто. — Тебе даже этого не положено. Ты не достойна касаться меня в таком состоянии. И — щёлк. Пощёчина. Громкая, сухая, хлёсткая. Элиса захлебнулась собственным стоном, запрокинула голову, из глаз хлынули новые слёзы. Она тряслась всем телом, как в конвульсиях. Это не было страдание. Это было экстаз. — Я не касаюсь грязи. Я приказываю ей, — холодно прошептала Кейт, наклонившись к её уху. — И если ты будешь выть достаточно мерзко, я, может быть, позволю тебе испачкать пол под собой. Элиса захныкала громче, издавая звуки, которые уже и словами не были. Стоны, шёпоты, жалкие всхлипы — всё вырывалось на волю, не имея права быть красивым. Только грязным. Только под ней. Кейт выпрямилась. Плётка снова в руке. — Готова молить? Или будешь надеяться, что я всё-таки сжалюсь над тобой? Элиса не ответила. Она застонала — громко, стыдно, вслух, уткнувшись лбом в пол, вытянув руки вперёд, как будто молится. Как будто знает: только это и может спасти её от полного распада. И Кейт смотрела сверху, вся сжата от возбуждения, но даже не касалась себя. Она наслаждалась. Это был контроль. Это было искусство. Это была власть. Плётка снова опустилась. Глухой хлёст — по внутренней стороне бедра. Рывок всего тела. Элиса больше не сдерживалась. Она стонала громко, низко, без остатка достоинства. Влажные пятна на полу под ней уже не могли быть скрыты. Это было позорище. Это было блаженство. — Все смотрят, как ты себя ведёшь, — голос Кейт ровный, почти скучающий. — Жалкая сучка в луже своей похоти. Она пнула её бедро, заставляя раздвинуться шире, полностью раскрывая униженную позу. — Думаешь, ты можешь заслужить что-то, стонущая так? Ты только доказываешь, насколько ты дешева. Элиса вползла ближе, снова, почти ползком, всё ещё дрожа, снова тянулась к туфле Госпожи — не с дерзостью, с отчаянием. — Пожалуйста… Госпожа… Пожалуйста, я… я больше не могу… — голос сорвался в хрип, в вой. И снова — Госпожа выдёргивает ногу. Безжалостно. Резко. Элиса падает, ударяется плечом, лицом, неважно. Стыд становится плотью. Возбуждение захлёстывает её так сильно, что она едва в себе. Кейт подошла ближе, взяла её за волосы, подняла голову вверх, чтобы все видели лицо — мокрое, размазанное, потное, слезливое. И красивое — в своей абсолютной сломленности. — Ты дрожишь, как сучка в течке. — Шёпот в лицо. — Не заслуживаешь ни ласки, ни поощрения. Но, может быть… ты заслуживаешь позора. Она отпустила голову и, не говоря ни слова, поставила каблук прямо на ладонь Элисы, прижимая её к полу. — Держи. Элиса сдавленно захныкала. Держала. Слёзы текли ручьём, и вместе с ними — полное подчинение. Полное слияние с ролью. Кейт медленно прошлась плёткой по спине Элисы. Не била. Просто касалась. Как напоминание. Как предвкушение. И в каждом её шаге сквозило возбуждение, сдерживаемое силой характера. Ей хотелось. О, как ей хотелось. Но желание — не повод для милости. Госпожа контролирует и себя. И её. — Если ты действительно хочешь разрешения, ты знаешь, как его заслужить. Элиса прижалась щекой к туфле. Поцеловала. Руки всё ещё дрожали. Она целовала с истеричной покорностью. Без гордости. Без мысли. На глазах у всех. В луже собственного стыда. Кейт смотрела вниз с наслаждением. Сердце билось быстрее. Глаза блестели. Она опустилась на корточки, взяла Элизу за подбородок. Подняла лицо. — Говори. Ты хочешь кончить? — Да… Госпожа… очень… очень хочу… я… вся Ваша… вся… сделайте, что хотите… только… пожалуйста… Кейт наклонилась ближе, в лицо, чтобы только она слышала: — Тогда кончи. Громко. Грязно. Чтобы все знали, какая ты моя. Пальцы Госпожи — чёткие, грубые, хищные — скользнули туда, где плоть уже не выдерживала. Под ткань купальника, которая была уже мокрой. Пара движений — быстрых, унизительных, жестких. И Элиса… взорвалась. Закричала. Закинула голову. Извивалась, стонала, билась телом, как в лихорадке. Слёзы текли ручьями, а звуки, вырывающиеся из неё, не оставляли ни капли сомнения: она кончила. Сильно. Беспомощно. Стыдно. А Кейт… Кейт вытерла пальцы об щеку Элисы. — Хорошая девочка, — ровно. Почти хищно. — Теперь оближи. Элиса облизала пальцы, дрожа, с мокрыми глазами, с лицом, на котором не осталось ничего — ни гордости, ни границ. Только сырое, обнажённое удовольствие. Только подчинение. Только любовь, выраженная через грязь, стоны и боль. Она думала, что теперь — всё. Что Госпожа даст ей упасть, выдохнуть, отойти. Но Кейт не шевелилась. — Ты думаешь, это был конец? — голос ровный, бесцветный. И от этого — страшный. Элиса не ответила. Она лежала, всё ещё в слабом дрожании после оргазма, будто каждый нерв не мог успокоиться. И всё же — подняла голову. — Я… я не знаю… — хрипло. — Простите… Кейт подняла плётку, не торопясь. Провела ею по телу — по груди, по животу, между ног, где всё было мокрым, трепещущим, сверхчувствительным. — Ты не имеешь права думать. Ты не имеешь права решать, когда конец. Даже если твоё тело взрывается — моё решение выше. Поняла? — Да… Госпожа… — Хорошо. Тогда покажи всем, что ты можешь больше. — Щёлк. Один удар — не сильный, но по низу живота. Элиса всхлипнула. — Покажи, что даже после того, как ты испачкала пол своим унижением… ты всё ещё способна подчиняться. Всё ещё моя. Она потянула за поводок, и Элиса, будто зомбированная, поползла вперёд — ближе к краю подиума. Где были зрители. Где были чужие взгляды. — Встань на колени. Спину ровно. Грудь вперёд. Покажи, что значит быть моей. Элиса медленно встала, пошатываясь. Слёзы не успели высохнуть, на внутренней стороне бедра всё ещё текло. Она выпрямилась, как могла. Лицо — красное, разбитое. Но глаза — в обожании. Кейт подошла сзади. Поставила каблук между ног, прижала к телу. Смотрела на неё, на толпу, на их молчание, полное возбуждения. — Вот она. Моё послушное ничтожество. Кончившая, униженная, дрожащая… и готовая на большее. Ради меня. Ради приказа. Она ударила плёткой по соску. Сильнее. И Элиса всхлипнула, задрожала. Второй удар — по спине. Третий — по бедру. Все слышали. Все видели. Она не молчала. Она стонала. И ей было всё равно. Потому что Кейт стояла рядом. Потому что она принадлежала Ей. — Пока ты дышишь — ты служишь. Поняла? — Да, Госпожа… — дрожащим, захлёбывающимся голосом. — Я служу… до последнего вздоха… Кейт ухмыльнулась. Наклонилась к уху: — И не вздумай умирать без разрешения. — Ко мне. Повернись. Голос Кейт прорезал воздух — холодный, властный. Элиса, всё ещё стоя на четвереньках, послушно развернулась, лицом к Госпоже. Глаза её дрожали, тело трясло, но подчинение вытеснило страх. Только желание остаться Её. Кейт резко дёрнула за поводок — вверх. Ошейник впился в горло, и Элиса всхлипнула, вскинулась на колени, задыхаясь. — Встань. Ноги её подкосились. Тело дрожало крупно, почти судорожно. Она поднялась — тяжело, покорно, как будто не могла, но должна. Она не могла не повиноваться. — Руки. Вверх. Элиса повиновалась. Дрожащие запястья вытянулись над головой, будто она сдавалась, предавалась полностью. Кейт молча схватила её за эти запястья одной рукой — крепко, не отпуская, будто заковывала в свою волю. Другой — прижала к себе, за талию, вплотную, плотно. Грудь к груди. Живот к животу. Бёдра к бёдрам. Контакт был тотальным. И она поцеловала её. Не резко. Не хищно. А медленно. Уверенно. Почти нежно — но не от слабости. От власти. Язык Кейт прорвался вглубь — властно, жадно, точно зная, что это её право. Элиса застонала в поцелуй, почти захлебнулась от того, как Госпожа брала её — даже губами. Даже дыханием. Руки Кейт скользнули вниз. По дрожащим рукам. По рёбрам. По талии. Ниже — по бёдрам, ягодицам. И снова вверх — вдоль позвоночника, ощущая каждый изгиб. Каждую дрожь. Элиса обмякла, почти потеряла равновесие, если бы не хватка на её запястьях. Она не стояла. Она висела в руках Госпожи, как покорная кукла. Стонала прямо в поцелуй, терялась в нём, растворялась. Кейт оторвалась от губ — медленно. Смотрела в глаза снизу вверх, чуть приподняв лицо Элисы за подбородок. — Чувствуешь это? — прошептала. — Это власть. Это твоё место. Это — я. В тебе. Элиса кивнула, бессильно. Почти всхлипывала от чувства. Не от боли — от принадлежности. — А теперь… поклонись мне. Как ты должна. Госпожа отпустила запястья. Но Элиса уже не могла стоять. Она медленно опустилась — не просто на колени, а в поклон. Лбом к полу. Руки вытянуты вперёд. Покорная. Возбуждённая. Сломанная. Счастливая. А Кейт — стояла над ней. И знала: она её девочку сломала. И собрала заново. Такой, как хотела. И та молилась о том, чтобы это никогда не кончилось. Кейт стояла над ней — ровная, будто не участвовала ни в чём грязном, будто вся сцена была лишь демонстрацией контроля, а не обоюдного горения. Она посмотрела на толпу. На этих возбуждённых, ошарашенных, затаивших дыхание людей. Потом — снова вниз, на свою дрожащую девочку. И выдохнула: — Сессия окончена. Холодно. Отстранённо. Без капли эмоций — для всех остальных. Но не для неё. Она наклонилась и медленно, с намерением, с чувством, подняла Элису за подбородок, заставляя посмотреть вверх. Глаза Элисы были мокрыми, затуманенными, но там была абсолютная преданность. Кейт нежно, но уверенно выпрямила её тело. Придержала за талию. Расстегнула ошейник, словно снимая кандалы… но не отпуская. Нет. И впилась в её губы. На этот раз — лениво. Властно. Собственнически. Как будто теперь никто в зале не существовал. Только они. Только Кейт, забирающая то, что принадлежит ей. Поцелуй тянулся долго. Язык скользил с чувством — не торопясь. Она не брала. Она наслаждалась. Элиса застонала в этот поцелуй, вся — уже рассыпавшаяся, но всё ещё стоящая, пока держит Госпожа. Кейт оторвалась от губ, с тенью улыбки. И встала. Элиса пошатнулась — хотела последовать за Ней, как всегда. Но ноги не держали. Она запнулась, дрожь прошла по всему телу, и она почти упала. Кейт без единого слова нагнулась, подхватила её за бёдра. Подняла. Легко. Как будто весила она меньше воздуха. Элиса автоматически обвила руками шею Кейт. Ногами — талию. Прильнула к телу, к аромату — резкому, сильному, безупречному. Дыхание сбивалось. Но она шептала в шею — тихо, нежно, почти бессознательно: — Я тебя люблю, детка… Кейт чуть сжала её в объятиях. Провела рукой по спине. Придвинула ближе. И прошептала в ответ: — Моя. Навсегда. Она шла через зал — уверенно, ровно, высоко подняв голову. Как будто несла трофей. Нет — не трофей. Собственную женщину. Толпа расступалась. Никто не осмеливался говорить. Никто — кроме двух пар ошарашенных глаз, смотрящих из глубины: Чонгук и Тэхен. В недоумении. В восхищении. В лёгком шоке. — Они… вместе? — пробормотал Чонгук. Тэхён только выдохнул: — Госпожа и саб… да. Но это… это нечто большее. Это… любовь. Чистая и дикая. Кейт не обернулась. Просто ушла, держа свою девочку на руках, крепко, уверенно. Как будто уносила всё, что было её. И никто не мог это оспорить. Комната Тэхена была огромной, с мягким светом, окнами до пола и широким диваном в центре. Кейт открыла дверь ногой, неся Элису на руках. Та прильнула к ней, щекой к шее, глаза прикрыты, дыхание медленное и неровное. Она была где-то между реальностью и вечностью, полностью растворённая в том, что только что произошло. Кейт подошла к дивану и аккуратно опустила Элису — не просто уложила, а почти уложила на алтарь. Осторожно. Почтительно. — Тише… — выдохнула она, проводя ладонью по лбу девочки. — Ты хорошо справилась. Очень хорошо. Элиса лишь тихо застонала в ответ, слабо дёрнувшись, как будто хотела снова прижаться. Кейт улыбнулась чуть заметно, быстро — и ушла в сторону. Из соседней комнаты она вернулась с бутылкой воды и упаковкой влажных салфеток. Опустилась на колени рядом, открыла воду и поднесла ко рту Элисы. — Глотни, котёнок. Элиса едва приоткрыла губы, глотнула пару раз. Кейт вытерла капли, что скатились по подбородку. Потом достала салфетку. Осторожно, нежно, но основательно стала стирать следы — слюны, слёз, возбуждения, капель на коже. Сначала лицо. Щёки. Шея. Пальцы Кейт были тёплыми, уверенными. Она говорила тихо, ровным тоном, который мог загипнотизировать: — Такая покорная… такая моя. — Всё сделала, как я сказала. Даже больше. — Ты знаешь, как я тобой горжусь, правда?.. Она вытерла шею, грудь, внутреннюю сторону бёдер. Медленно, будто не просто очищала — а возвращала Элису к себе. Смывала всё, что было на показ. Оставляя только то, что было их. Кейт коснулась пальцами её щеки, провела по волосам, убирая прядь за ухо. — Я тебя люблю, Элиса. Глубоко. Безвозвратно. И сейчас — ты в безопасности. Ты дома. Элиса всхлипнула, почти без звука. Слёзы на ресницах. Но не от боли. От переполняющего чувства. Кейт подняла плед с дивана, укрыла её, и села рядом, продолжая гладить — плечи, руку, живот. Медленно, по кругу. — Дыши. Просто дыши. Я с тобой. Никакой роли. Никакой публики. Никакой игры. Только Госпожа и её девочка. В самой мягкой тишине. Дверь постучала мягко, но настойчиво. Звуки проникли в комнату, словно напоминание о том, что снаружи всё ещё продолжалась жизнь, события, и работа. Кейт прижала пальцы к губам, спокойно и твердо сказав: — Войдите. Мужчина в строгом костюме появился в дверях, держа в руках сложенную одежду. — Госпожа, Господин Тэхен попросил передать эту одежду, которая осталась на сцене, — сказал он, не осмеливаясь поднять взгляд на неё, поскольку знал, насколько важно было не нарушать её личное пространство в такие моменты. Кейт кивнула, и мужчина тихо вышел, оставив одежду на кресле. Она вернулась к своей девочке. Элиса всё ещё лежала на диване, едва открывая глаза, как будто её сознание было затуманено остатками сабспейса. Кейт медленно подошла к ней. Задержала взгляд на её лице — на том, как её глаза были полны сонной беспомощности. Она взяла одежду в руки. Не спеша, с уважением и вниманием, словно это была не просто вещь, а часть самого Элисы. Кейт осторожно одела её. Сначала она надела пиджак, пропуская руки Элисы через рукава, поддерживая её, затем приподняла бедра, надевая широкие брюки в том же стиле. Как будто в этом действии было что-то большее, чем просто возвращение к внешнему миру. Она гладила её, словно пытаясь забрать остатки боли и усталости, нежно прижимала ткань к её телу, закутывая в её покой. Кейт шептала тихо, только для Элисы: — Ты сделала всё так, как я просила. Ты моя. Я горжусь тобой. Затем она прикоснулась к руке Элисы, медленно, нежно. Склонилась, и, не в силах сдержать желание, поцеловала её запястье, слабо и почтительно. Как будто её рука была самой ценой вещью, которую она могла коснуться. — Ты заслуживаешь только лучшего. И я буду рядом, чтобы ты это получила. Кейт провела рукой по её волосам, продолжая возвращать её на землю, потихоньку выводя из сабспейса, впитывая всю её напряжённость, медленно и без спешки. Она гладила её живот, бедра, уверенная, что каждый её жест — это возвращение к реальности. Элиса закрыла глаза, её тело расслабилось. Она чувствовала, как её мир восстанавливается — не жёстко, не грубо, а с этой мягкой, тёплой заботой, которая пронизывала каждый её жест. В её душе было ощущение полного спокойствия, надежды, её верности. Кейт осторожно взяла её за подбородок, снова смотря в глаза. — Всё будет хорошо. Я рядом. И в этот момент, среди тихого дыхания и мягкости, Кейт почувствовала, как снова наполняется теплом. Тихо шепча: — Моя девочка. Моя любовь. Элиса подняла глаза и взглянула на Кейт, взгляд был полон благодарности и нежности. Её губы приподнялись в слабой, но искренней улыбке, а глаза сияли. Она не могла сдержать эту искреннюю радость, которая заполняла её — ту радость, которую она никогда не ожидала почувствовать, ту, что была настолько глубокой, что охватывала её целиком. — Вы… вы — это всё, о чём я когда-либо мечтала, — прошептала она, её голос дрожал, но звучал с такой искренностью, что каждый звук казался настоящим откровением. — Это… это лучше, чем я могла себе представить, и я даже не знала, что можно так быть счастливыми. Она слегка поднялась, подставив голову к груди Кейт, чувствовала её дыхание, её тепло. Эти простые моменты казались величайшими сокровищами. — Я никогда не думала, что встречу такую… такую силу, такую… нежность в одном человеке. Вы дали мне всё — и физически, и эмоционально. Всё, что я чувствую, это правильно, потому что вы — моя Госпожа. И я знаю, что мне не нужно ничего другого, кроме Вас. Элиса положила руку на талию Кейт, её пальцы обвивали её стройное тело, как будто пытаясь выразить все свои чувства через прикосновения. Она продолжала, её слова почти сливались с тихим дыханием: — Вы даёте мне то, что я искала. Вы — моя вселенная. Я… я не могу представить себя без Вас. Всё, что вы мне даёшь, — это больше, чем я когда-либо могла ожидать. Это всё настоящее, всё так… правильно. Она закрыла глаза и наклонила голову, позволив себе раствориться в ощущениях, в том комфорте, который давала ей Госпожа. Никакой боли. Никакой тревоги. Только чувство принадлежности, уверенности и бесконечной благодарности. — Спасибо Вам. За всё. Я люблю Вас. Слова едва шевелились на её губах, но в них было столько силы, что это ощущалось на уровне всего её существа. В её глазах горели искры, искренности и любви, она снова посмотрела на Кейт, её взгляд был полон восхищения, как будто она всё ещё не могла поверить, что она нашла такую женщину. — Вы — всё для меня, Госпожа. В дверь постучали — два чётких, коротких удара. Кейт не обернулась, только голосом обозначила: — Войдите. Дверь отворилась, и в проёме появились Тэхен и Чонгук. Взгляд Тэхена скользнул по Кейт, потом на Элису, всё ещё укутанную в одеяло и почти растворённую в своей Госпоже. — Кейт, — начал Тэхен с лёгкой полуулыбкой. — Мы не могли просто уйти. Это было… чертовски сильно. Даже для Красного ДОМа. Чонгук засмеялся коротко, почти смущённо, и вставил: — Я всё ещё отойти не могу. Ты — как всегда, Кейт. Но Элиса… Господи. Мы ведь её не знали раньше. Тэхен кивнул, переводя внимательный взгляд на Элису: — Ты только посмотри. Покорность в каждом миллиметре. Ты будто родилась для неё. Чонгук чуть улыбнулся, не сводя взгляда с Кейт: — Я в какой-то момент просто перестал дышать. Шептал Тэхену, что хочу быть на месте Элисы. Сломленным, в нужном положении… — он сглотнул, зрачки расширились. Тэхен скосил на него взгляд, губы дрогнули в хищной усмешке: — На колени. Чонгук, будто ждал, немедленно подчинился. Медленно, с грацией — опускаясь, словно в молитве. Колени коснулись пола, руки ушли за спину, подбородок по команде опустился. Послушание было в каждой клетке его тела. — Спину выпрями. Голову ниже. — Голос Тэхена был ленивым, но внутри — сталь. Он посмотрел на Кейт и хмыкнул: — Ты сводишь с ума не только сабмиссивов, но и Домов. Это было безупречно. Ты владеешь сценой как стихией. Но с Элисой… ты не просто доминировала. Ты жгла. — Не льсти, — спокойно бросила Кейт, но в голосе звучало удовлетворение. Она погладила волосы Элисы, та тихо застонала от ласки, всё ещё растворяясь в тёплом остатке подчинения. — Нет, — не отступил Тэхен, — это был эталон. И да… — он усмехнулся. — Ты только посмотри на Чонгука. Он весь вечер был в напряжении. А теперь просто счастлив в ногах. Чонгук выдохнул и улыбнулся, не поднимая головы: — Спасибо, Господин. Это было… вдохновляюще. — Мы не будем мешать, — сказал Тэхен, делая шаг назад. — Просто хотели выразить восхищение. Кейт. Элиса. — Спасибо, Тэхен, — коротко кивнула Кейт, всё так же не отпуская свою девочку. Дверь захлопнулась за ними, и снова — тишина. Только дыхание Элисы, только тепло Кейт. Госпожа склонилась ближе и прошептала: — Ты слышала? Элиса кивнула еле заметно, глаза влажные от счастья и перенапряжения. — Они увидели. Увидели, как ты подчиняешься. Как ты принадлежишь мне. Элиса прильнула к ней крепче. Словно мир сократился до одного сердца. Одной власти. Одной любви. Кейт аккуратно вытерла последние следы со щёк Элисы, провела пальцами по её волосам, позволила себе задержать взгляд на лице, таком умиротворённо-опустошённом. — Сможешь идти сама? — спокойно, без снисхождения. Просто вопрос. Она знала ответ, но хотела услышать его. Элиса подняла взгляд снизу вверх, кивнула. — Да, Госпожа… я справлюсь. Она попыталась встать. Дрожащие мышцы предали почти сразу — колени подвели, и она чуть не упала бы, если бы не твёрдая рука Госпожи, поймавшая её мгновенно. — Конечно, справишься, — усмехнулась Кейт, легко подхватывая её на руки. — Просто не сегодня. Элиса вздохнула, почти стон, и тут же прижалась к ней, как кольцо к пальцу, замыкаясь в её теле. Её руки обвили шею Кейт, щёка прижалась к плечу. Она знала это тело. Оно было её опорой, её властью, её счастьем. — Вы… такие сильные, — выдохнула она, еле слышно. — Не знаю, что бы я без Вас… Кейт ничего не ответила. Только губами коснулась её виска, и понесла через коридоры клуба, словно трофей. Но не вещь — принадлежность. Своё. То, что заслужено. Дверь в «Красный ДОМ» отворилась перед ними. Персонал даже не рискнул встретиться с Кейт взглядом. Кто-то шептал — “это та самая”, “посмотри, она её несёт, как богиню”, “та сцена… я думал, такое только на легендах”. Они привыкли ко многому — к боли, подчинению, и безумию желания. Но то, что сделала Кейт… было выше. Прохожие — даже те, кто работал тут каждый день, провожали её взглядами. Некоторые опускали головы. А кто-то просто замер, в уважении. Кейт не смотрела ни на кого. Только вперёд. Только на свою цель — машину. Когда они подошли к авто, она аккуратно открыла пассажирскую дверь и бережно опустила Элису на сиденье, словно фарфор. Та тихо застонала от усталости и нежности. Кейт наклонилась и поцеловала её в лоб — не ласково, а собственнически. — Твоя безопасность — мой приоритет, — сказала она, и аккуратно закрыла дверь. Через несколько секунд Кейт уже сидела за рулём. Она не включила мотор сразу — сначала потянулась вперёд, пристегнула ремень Элисе, её лицо на сантиметры приблизилось к лицу девочки. Лёгкое касание запаха духов, дыхания, взгляда. Элиса даже не смогла сдержать дрожь — это близко, это вожделенно. — Госпожа… — выдохнула она, почти не открывая рта, — мне так хорошо… Кейт усмехнулась, запуская двигатель. — Конечно, хорошо, — спокойно. — Ты принадлежишь мне. Машина плавно тронулась, растворяя ночь в гуле шин. В этой тишине и движении был оргазм покоя. Всё остальное не имело значения. Мотор гудел ровно, как пульс уравновешенного хищника. Город проносился за окнами — огни, неон, ночь. В салоне было тепло, приглушённо, и пахло кожей и парфюмом Кейт — знакомым, возбуждающим, безопасным. Элиса почти спала, её глаза закрывались каждые несколько секунд. Щека прижата к спинке сиденья, дыхание ровное, но с лёгкой дрожью. Выбита до последней капли, до предела — и физически, и эмоционально. Рука Кейт — уверенно и по привычке — легла на её бедро. Пальцы начали медленно двигаться по внутренней стороне, нежно, без давления. Просто касание. Просто “ты моя”. — Ты была великолепна, — раздалось тихо, в полумраке машины. Голос Кейт был глубоким, мягким. — Не просто послушная. Ты… идеальная. Элиса чуть улыбнулась, не открывая глаз. — Спасибо… Госпожа… — выдохнула она, — Я… я чувствовала себя Вашей. До конца. — Ты и есть моя. До конца. Кейт провела пальцами чуть выше — под ткань, по мягкой коже. Не с целью возбудить. С целью заякорить. Убедить. Подтвердить. — Я горжусь тобой, Элиса, — сказала она. Без снисхождения. Просто факт. — Не все способны пройти через это. Не все умеют так отдаваться. Так честно, так… красиво. Элиса дрожала под её ладонью. — Я… никогда не думала, что это может быть так… правильно. Чисто. Даже когда… унижена. Это… как будто больше, чем я. Больше, чем секс. Это… всё. Кейт слегка сжала бедро. — Потому что ты чувствуешь правильно. Умница. Несколько секунд — только дорога, только свет фонарей на лице Элисы, её едва заметная улыбка. — Я люблю Вас, — прошептала она почти неразборчиво, — даже когда Вы жёсткая… особенно тогда… Кейт рассмеялась коротко, низко, и провела ладонью от бедра до кисти, переплетая пальцы с её рукой. — А я люблю, когда ты вся подо мной. Вся в трепете, вся в огне. Она посмотрела вперёд. — И я люблю тебя. Такая, какая ты есть. Без фильтров. Без масок. Элиса зажала её пальцы чуть крепче, уже почти не соображая. И машина ехала дальше. Домой. В их пространство. Где они были не Госпожа и сабмиссива. А просто — они. Машина мягко притормозила у их дома. Элиса, едва приоткрыв глаза, зевнула, щёку всё ещё не отрывая от кожаного сиденья. Кейт не стала её торопить — просто обошла машину и открыла пассажирскую дверь. Лёгкий ветер ночи скользнул внутрь. — Пошли, девочка. Почти дома, — прошептала она, касаясь тыльной стороной пальцев её щеки. Элиса кивнула, как-то вяло, но взгляд был преданный, как всегда. Попыталась выпрямиться, сделать шаг… и почти упала бы, если бы Кейт не подхватила. — Конечно же нет, — усмехнулась та, легко поднимая её на руки. Элиса чуть слышно рассмеялась, положив голову ей на плечо. — Простите, я… я вроде говорила, что могу… — Говорить — не значит делать, — ответила Кейт и, крепко прижав её к себе, двинулась к подъезду. Они поднялись на лифте, и всё это время Элиса тихо бормотала что-то себе под нос, неразборчиво — об ощущениях, о том, как она любит её, и как будто бы даже про какие-то облака, то ли во сне, то ли в мыслях. Кейт слушала молча, слегка улыбаясь, крепче сжимая её в объятиях. Дверь в квартиру открылась. Внутри — тишина, мягкий свет, их место. Без ожиданий. Только принадлежность. Кейт поставила её на ноги у порога. — Душ. Сейчас же. — Голос был мягкий, но не оставлял места для споров. Элиса послушно кивнула и двинулась, шатаясь, к ванной комнате. Открыла стеклянную дверь душевой кабины, зашла внутрь… — Не туда, — раздалось позади. — В джакузи. Элиса обернулась, сбитая с толку, с усталым лицом и расширенными зрачками. — Госпожа… Я… Простите, я не… соображаю. — Я знаю, детка. Я всё сделаю, — прозвучало спокойно, даже с теплом. Кейт подошла к джакузи, набрала воду, проверяя температуру кончиками пальцев. Добавила немного масла — аромат лаванды наполнил комнату. Тихо. Уютно. — Заходи. Элиса медленно разделась, оставляя одежду на полу, и неуверенно залезла в воду. Опустилась с приглушённым стоном — горячая жидкость обволакивала, уносила усталость. Она не сразу подняла глаза, когда услышала движение ткани позади. Но когда подняла — увидела Кейт, уже без одежды. Уверенная. Без стеснения. Без суеты. Госпожа была прекрасна, как всегда — сильная, грациозная, и, казалось, всё ещё несущая в себе ту же власть, что и на сцене. Кейт шагнула в воду, опускаясь напротив. Их взгляды встретились. Ни слов, ни игры. Только безмолвная близость. Элиса чуть сжалась, не от страха — от благоговения. От нежности к ней в этот момент. — Спасибо, что Вы… остались, — выдохнула она, и взгляд её затуманился снова. Кейт чуть наклонилась вперёд и положила ладони на её колени. — Я всегда остаюсь, — прошептала она, глядя прямо в глаза. — После сессии — я твоя. Пока ты моя. Элиса кивнула, приоткрывая губы для вдоха. А потом просто позволила себе раствориться в тепле, в воде, в ней — в своей Госпоже. Кейт направила струю воды чуть в сторону, отложила душ, и, набрав в ладонь тёплый гель, начала уверенными движениями омывать тело своей девочки. Мягкая мочалка скользила по плечам, груди, талии. Всё сдержанно, чётко. Без лишней нежности — только власть и уход. — Спинку, — короткий приказ, и Элиса, слабо дрогнув, подчинилась. Она чуть вздрогнула, когда Кейт прошлась по позвоночнику, между лопатками, ниже — к пояснице. Чисто. Тщательно. Госпожа не терпела небрежности даже в уходе. — Раздвинь ноги, — голос был низким, спокойным, но не терпящим возражений. Элиса подчинилась, щеки полыхали от стыда, но в этом унижении была её гордость. Госпожа заботилась — по-своему. Без жалости. Без излишней нежности. И именно в этом была её любовь. Тёплая вода, строгие пальцы, уверенные движения. Элиса тихо застонала — непроизвольно. Кейт усмехнулась уголком губ, не прекращая. — Возбудилась, детка? — прозвучало почти насмешливо, почти с нежностью, но в голосе всё ещё было то самое: контроль, хищное спокойствие. — П-пожалуйста… — Элиса прошептала, не договорив. Слишком стыдно было просить вслух. Или слишком сладко — в этой покорности. — Нет, — коротко, чётко. — Тебе нужен отдых. Закрой глаза. Элиса подчинилась, и Кейт бережно провела тёплой водой по её лицу. Пальцы мягко убирали с кожи всё: соль, пот, чужие взгляды. Она очистила её от всего — оставляя только покой, только принадлежность. Она вытерла лицо девушки медленным движением, провела по шее, задержалась у ключиц. Власть сменилась чем-то другим — более личным. И Элиса почувствовала это, даже не открывая глаз. Кейт стояла, вытирая волосы полотенцем, и на мгновение замерла, наблюдая за Элисой — её девочка лежала в джакузи, с прикрытыми глазами, чуть дрожа от остаточного напряжения и тёплой воды. В этом хрупком, полуобессиленном теле жила абсолютная преданность. Госпожа вышла из ванной, завернувшись в полотенце, и в спальне взяла мягкие, свободные комплекты одежды для них обеих. Вернувшись, аккуратно поставила свёрток на тумбу, и подошла к Элисе. Тёплая вода уже начинала остывать. — Вставай, детка, — мягко сказала она. Элиса подняла на неё затуманенный взгляд. Попыталась встать, но ноги предали — и Кейт тут же подставила руку, крепко и уверенно поддерживая. — Я здесь. — Голос Госпожи был спокоен и твёрд, будто якорь, возвращающий к реальности. Она помогла ей подняться, взяла ручной душ и смыла остатки мыла с её тела. Потом взяла полотенце, начала вытирать её с тем же вниманием, с которым раньше касалась плетью. Никакой спешки, только властная забота. Элиса, всё ещё обнажённая, обвила талию Госпожи и судорожно вдохнула её аромат. Она уткнулась в её шею, тихо выдохнула: — Госпожа… вы… — голос дрожал, но был полон благодарности, любви и, несмотря на усталость, — желания быть рядом, быть хорошей. Кейт не отстранилась. Она знала — сейчас это не про страсть. Это про близость. Про связь, выстроенную на подчинении и обожании. — Тише, — прошептала она, поглаживая её по спине. — Не нужно слов. Я тебя слышу. Словно оберегая её, Кейт завернула Элису в полотенце и мягко подтолкнула к креслу, где та могла сесть и перевести дух. Сама она оделась быстро, а потом — принесла Элисе одежду и помогла натянуть футболку, потом мягкие шорты. Никаких лишних движений. Никакой суеты. И только когда они обе были одеты и готовы к отдыху, Элиса снова потянулась к ней, прижавшись лбом к её груди. — Спасибо… Это было… больше, чем я могла мечтать. Она потянулась — руки на талии Кейт, сжав крепко, будто боялась, что та уйдёт. Потянулась вверх, сама дрожащая, почти падающая от переутомления, но целеустремлённая — и впилась в губы. Госпожа ответила сразу. Умело. С жадностью, но без поспешности. Губы Кейт властно сомкнулись о её, и Элиса застонала в поцелуй — низко, срываясь, болезненно сладко. И Кейт снова, и снова втягивала её в это ощущение — будто мир остановился, будто всё позволено, пока она держит её. Целоваться с Госпожой — было как падать. Как тонуть в огне. И Элиса тонула. Губы, язык, дыхание, стоны — всё в унисон, всё как надо. Часто, прерывисто, будто вот-вот… Но Кейт первой отстранилась. — Тише, — выдохнула она, её руки скользнули по плечам Элисы, потом вверх — к её лицу. Пальцы гладили щёки, смахивали капли воды. — Не сейчас, детка. Поцелуи стали мягче, уносились от губ — в щеки, на лоб, в макушку. Каждое касание было обещанием: “я рядом”, “я вернусь”, “я всё держу под контролем”. — Тебе нужен отдых. И ты его получишь, — сказала Кейт, уже ровным, тихим голосом, поднимаясь с колен и выходя из ванной. Элиса стояла пару секунд, дыша неровно. Она не злилась. Не обижалась. Она была в том редком состоянии, когда её обнажённая душа принимала власть не как наказание, а как лучшее, что могла бы получить. Потому что Госпожа знала лучше. Она последовала за ней — медленно, всё ещё дрожа, но с лёгкой улыбкой, блаженной. Состояние, которое бывает только у тех, кто чувствует себя… полностью принадлежащей. И любимой.