Ключ к бессмертию

***

Кристиан полулежал в глубоком кресле, обитом вытертой кожей, рассеянно вертя в пальцах кубик льда. Тонкая паутина трещин оплела прозрачную поверхность, влага холодила кончики пальцев, но маг, казалось, этого не чувствовал. В камине, сложенном из грубого камня, лениво потрескивал огонь. Пляшущие тени разбегались по стенам, увешанным старинными гобеленами, изображающими сцены героических битв. Полумрак и стужа давно стали его верными спутниками — неотъемлемой частью его самого. Дверь распахнулась с таким грохотом, что пламя в камине шарахнулось в сторону, чуть не погаснув. Кристиан даже не шелохнулся. — Я понял! — голос Дэниэла звучал сбивчиво и возбуждённо, словно тот пробежал долгий путь. Он был слишком живым, слишком громким для этой комнаты, пропитанной тишиной и тенью. — Всё это время я был слеп! Не видел, какая она на самом деле. Кристиан приподнял бровь. В его голосе сквозило равнодушие, словно речь шла о погоде. Пальцы, однако, сжали бокал чуть сильнее: — Вот как? И кто же она? Та леди с медовыми локонами, что весь вечер бросала на тебя томные взгляды, надеясь на танец? Или, может, та, что смеялась слишком звонко, пытаясь привлечь твоё внимание? — Нет! — Дэниэл сделал несколько шагов вперёд, его глаза горели неистовым пламенем. — Это Элисон. Казалось, треск пламени в камине стих, заглушённый тишиной, обрушившейся на комнату. Или это замерло дыхание самого Кристиана? Маг не моргнул. Не двинулся. Только лёд в его пальцах начал таять быстрее, словно под палящим солнцем. — О… — прошептал он едва слышно. Мир вокруг Кристиана задрожал, словно его пытались сломать и перекроить заново. Он стиснул зубы, удержавшись на месте, упрямо застыв в прежней позе. Каждая мышца в его теле напряглась, словно струна, готовая лопнуть. — Я сам не ожидал! — Дэниэл, не замечая царящей вокруг него тишины, нетерпеливо махнул рукой. — Но вдруг понял… Я словно был ослеплён! Не видел, какая она есть на самом деле. А теперь… теперь мне этого мало. Я хочу быть с ней. Кристиан прикрыл глаза на мгновение. Короткий вдох, медленный выдох. Стекло в его руке казалось обманчиво хрупким. Он поставил бокал на стол, не глядя, боясь раздавить его в ладони, оставив острые осколки на коже. — А что скажет твой отец? — спросил он ровным, бесстрастным голосом. Дэниел отшатнулся, словно получив пощёчину. Его пальцы дрогнули, сжимаясь в бессильные кулаки. — Причём тут отец? Я не ребёнок! Я сам вправе выбирать, кого мне любить! — Ты волен выбирать, — Кристиан слегка склонил голову, пряча взгляд в отблесках пламени. — Но прежде чем завоёвывать сердце Элисон, не лучше ли узнать, какое будущее для неё уготовил герцог? Пауза. Тяжёлая, давящая, как гнёт вековых стен замка. — Ты же не хочешь причинить ей боль? — тихо добавил Кристиан, словно задавал вопрос самому себе. — Нет… конечно нет, — голос Дэниэла звучал теперь приглушённо, потерянно. — Тогда сначала — разговор с отцом. — Кристиан, наконец, поднял на него взгляд. Холодный, спокойный, разумный. Единственно верный выход в этой ситуации. — А уж потом можно строить планы. И ещё… не говори пока ничего Элисон. Не стоит делать то, что может разбить ей сердце… Дэниэл долго молчал, словно борясь с собой. В этой тишине Кристиан слышал лишь собственное, ставшее каким-то чужим, дыхание. — Ты прав, — наконец произнёс друг, сломленный. — Сперва отец. — Разумно. — Кристиан снова взял бокал, машинально, хотя он был пуст, словно его собственная душа. Дэниел ещё немного постоял, не решаясь что-либо сказать, затем развернулся и вышел, оставив после себя лишь затихающие шаги в коридоре. Кристиан не двигался. Только смотрел на холодное стекло в руке, на капли влаги, оставшиеся от растаявшего льда. Всё правильно. Всё логично. Всё так, как и должно быть. Маг откинулся на спинку кресла, провёл усталой ладонью по лицу. — Любовь — это роскошь, — выдохнул он в пустоту. В этих словах не было ни насмешки, ни горечи. Только запредельная усталость. *** Герцог Гэлбрейт сидел за массивным письменным столом, просматривая бумаги, когда дверь его кабинета с шумом распахнулась. Он даже не вздрогнул поскольку привык к неожиданностям, хотя от Дэниела их ожидал меньше всего. Но выражение лица сына — напряжённое, полное решимости и чего-то ещё… отчаяния — говорило само за себя: разговор предстоит серьёзный. — Отец, — голос Дэниела звучал напряжённо, но уверенно. — Я должен поговорить с тобой. Ирвинг отложил перо, словно освобождаясь от последнего якоря. Сцепил пальцы в замок, чтобы не выдать волнения. И кивнул, позволяя сыну продолжить. — Я хочу жениться на Элисон. В комнате повисла тишина. Давящая, словно надвигающаяся буря. Гэлбрейт медленно выдохнул, накрывая слова молчанием. Он знал, что сейчас каждое слово может стать роковым. Несколько секунд тянулись мучительно долго, пока он подбирал ответ. Внутри всё холодело. Он чувствовал, как рушится мир, который так тщательно выстраивал. — Нет, — наконец сказал он ровно. Но в глубине души надеялся, что сын не услышит отчаяния, прозвучавшего в этом слове. Дэниел моргнул. — Что? — Ты не женишься на Элисон, — повторил Ирвинг, стараясь придать голосу твёрдость, которой не чувствовал. — Это… Это из-за её положения? Отец, но ты сам дал ей место в семье! Сам признал её! Или… Или ты считаешь, что она недостойна? — Это не имеет значения, — отрезал Гэлбрейт, с трудом сохраняя лицо. — Ваш брак невозможен. Ни сейчас, ни когда-либо. — Почему?! — Дэниэл шагнул вперёд, сжимая кулаки. — Это потому, что ты хочешь выдать её за кого-то другого? И теперь боишься, что наш союз разрушит твои политические планы? Объясни мне! Ирвинг устало провёл рукой по лицу. О, если бы всё было так просто. Если бы это была только политика… — Ты забываешь, что случилось с замком Хорхенхолл, — произнёс он тихо, словно открывая старую рану. Дэниел замер. Он не забыл. Никто не мог забыть. Ту ночь, когда целый род был стёрт с лица земли. Когда маленькая девочка, единственная выжившая, стала приёмной дочерью герцога. — Но… — он судорожно сглотнул. — Что это меняет? — Всё, — Гэлбрейт поднял на него тяжёлый взгляд. — Потому что Элисон не просто моя приёмная дочь. Она… моя родная дочь. Дэниел побледнел и отступил на шаг, словно от удара. — Ты… Ты лжёшь, — выдохнул он. Его голос дрогнул. — Нет, — Ирвинг покачал головой. — Я скрывал это много лет. Ради её безопасности. Ради безопасности всех нас. В комнате воцарилась звенящая тишина. Он видел, как сын закрыл глаза, как тяжело он дышит. — Значит… всё это время ты знал? Знал — но не сказал? — И буду хранить эту тайну до конца своих дней, если потребуется, — холодно произнёс Ирвинг. — И ты тоже. Никто не должен узнать. Дэниел провёл рукой по волосам, будто пытаясь удержаться на плаву. — Теперь ты понимаешь, почему я сказал «нет»? — тихо спросил Гэлбрейт. Дэниел резко развернулся, схватившись за виски. — Почему ты… не сказал мне… Почему?! Если бы я знал… — Выйди, Дэниел, — наконец сказал Ирвинг. — Нам обоим нужно остыть. Если это вообще возможно… Но сын уже его не слышал. Он развернулся и вышел, оставив за собой пустоту. Ирвинг откинулся в кресле и прикрыл глаза. Тяжесть правды давила на грудь. Он не чувствовал облегчения — только вину. Он защитил их обоих. Но какой ценой? Его взгляд упал на стул, где только что сидел сын. Он знал: возможно, только что потерял нечто большее, чем доверие Дэниела. Возможно, он потерял его самого. *** Кристиан сидел в темноте, сгорбившись в кресле, сжимая в пальцах опустевшую бутылку. Горло жгло — он больше не чувствовал вкуса вина, только пепел. Пепел его надежд. Но разве это имело значение? Давно уже ничего не имело. Глупо. Невыносимо глупо. Он столько раз уверял себя, что ему достаточно просто быть рядом. Слушать её голос, видеть её улыбку, знать, что она в безопасности. Что бы ни происходило, он всегда находил способ быть поблизости, помогать незаметно, не выдаваясь. Как привидение, обречённое вечно бродить рядом с живыми. И этого хватало. Он отчаянно пытался себя убедить, что этого хватало. Должно было хватать. Но это была ложь. Жестокая и беспощадная. А потом пришёл Дэниел. Дэн с его ясным, простым признанием: «Я люблю её». Эти слова вонзились в него, как кинжал, отравленный ядом. Ядом правды. Он осознал, что был слеп. Что его маленький, уютный самообман — лишь жалкая иллюзия. Хрупкая, как лёд. И теперь она рассыпалась в прах, погребая под собой остатки его надежд. Он не сможет вечно оставаться в тени. Рано или поздно появится тот, кто захочет большего, и она уйдёт. Навсегда. В мир, где ему никогда не будет места. И пусть не Дэн… но ведь сегодня Кристиан видел, как Пол Рэмсей навещал её. Видел, как мило они болтали на террасе, выходящей в сад. Видел этот влюблённый взгляд молодого графа. Да, он заметил, что Элисон вроде как не проявляла эмоций в ответ. Но что, если она выберет его? Судя по тому, что визит Пола явно был с разрешения герцога, Ирвинг не против такой партии для своей приёмной дочери. Это была реальность, к которой он никогда не сможет привыкнуть. Ещё утром всё казалось неизменным, привычным, предсказуемым. А сейчас? Сейчас он видел, как рушится его мир. Как он летит в бездну, без шанса на спасение. Её мир станет без него. Без его заботы. Без его защиты. Она даже не заметит его исчезновения. Он сам вложил в неё силу, уверенность, понимание своей ценности. Он сам указал ей место в этом мире. В мире, который всегда будет ему чужим. И за это он теперь заплатит. Ценой своего счастья. Кристиан закрыл глаза и провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него печать проклятия. Усталость накатила волной, смывая последние остатки надежды. Кархово сердце. Карховы эмоции. Какой в этом смысл? Он всегда знал своё место. Сейчас герцог Гэлбрейт его защищает, но что будет потом? Что ждёт его в будущем? Он устал. Устал от вечного притворства, от клейма, от сознания, что, как бы ни старался, магом он останется навсегда. Что он может предложить Элисон, даже если она вдруг увидит в нём не только друга? Ничего. Пустоту. Боль. Лишь боль и проклятие магии, которая навсегда отделила его от неё. Но ведь он тоже человек… Разве нет? Разве не имеет права на чувства? На мимолётное прикосновение перед вечной тьмой? Разве он не заслуживает счастья? Нет. Он заслуживает лишь забвения. И боли. Её тепло, вес её тела в его руках, когда она, доверившись ему, уснула… Он помнил запах её волос, лёгкий и сладкий… Воспоминание вспыхнуло так ярко, что он невольно сжал пальцы, словно мог снова ощутить её. Он чувствовал, как билось её сердце. Чувствовал, как её дыхание стало ровным. Он чувствовал себя живым. И это было самой жестокой пыткой. И тогда он понял, что погиб. Потому что никто и никогда не сможет занять её место. Кристиан сжал зубы до боли. Стоп. Первое правило Академии. Оно отпечаталось в памяти, словно выжженное на коже клеймо: «Мы — никто. Мы — лишь послушные орудия воли церкви». Сколько раз он это слышал? Сколько повторял сам, глядя в глаза младшим ученикам? Он и так победил судьбу, сбежав сюда, получив имя, место, защиту. Не слишком ли он многого хочет? Нет. Он просто любит её. Любит. И это его проклятие. Его вечная мука. Его трясло. От ненависти к себе, от этой безысходности, от знания, что ему ничего не изменить. Признал — и хватит. Довольно. Хватит распускаться. Где его хладнокровие? Где разум? Если он потеряет контроль — пострадают все. Он не может себе этого позволить. Он не имеет права поддаваться слабости. Он должен быть сильнее. Хоть ради кого-то, если не ради себя. Стук в дверь. — Мэтр Крейг? — голос был приглушённым, но он услышал его сквозь туман в голове. — Простите, что беспокою, но герцог велел вас непременно разбудить, если вы спите, и попросить зайти к нему в кабинет. Кристиан скрипнул зубами. Именно этого не хватало. Как не вовремя. Но его желания никого не интересуют. Он медленно встал, запустил пальцы в волосы, пытаясь хоть немного прийти в себя. Всё, хватит. Время возвращаться в реальность. Пора надевать маску. Маску безразличия. Маску, скрывающую его сломленную душу. — Скажи его светлости, что я понял, — выдавил он. Голос звучал хрипло, словно из могилы. Протрезветь. Срочно. Чтобы не выдать свою слабость. Магия вспыхнула — и мир рухнул на него ледяным молотом. Боль ударила в виски, как если бы его голова разлетелась на части. Но он лишь выдохнул, выпрямился, одёрнул одежду. Он снова Кристиан Крейг, хладнокровный маг, верный слуга герцога. Когда зовут среди ночи — ничего хорошего не жди. Но он был готов. Он всегда готов. *** Дэниел шагал по коридору, как по краю пропасти, в каждом шаге — падение в бездну. Под ногами разверзлась могила, и он не знал, как не утонуть в этом гнилом болоте. Всё, что ещё недавно казалось правдой, теперь стало отвратительной ложью. Его мир, построенный на иллюзиях, рассыпался в прах, и в этой трещине пульсировала ядовитая мысль: Она — твоя родная сестра. Элисон. Нет. Это проклятие. Как будто в сердце воткнули нож. Его Элисон. Его свет. Теперь она была тенью. Чистота чувств, что ещё недавно согревала его, расползалась, обнажая когти. Страшные, постыдные, невыносимые. В груди выла пустота, и в ней не было ни надежды, ни покоя. Всё внутри требовало не спасения, а разрушения. Ворвался в свою комнату, как зверь, раненный в сердце и ищущий укромное место, чтобы сдохнуть. Схватил первую попавшуюся бутылку, силясь вырвать пробку, как будто она удерживала его от падения в пропасть. Горло обожгло. Ядовитый пламень, но он не почувствовал облегчения. Он пил не вино, а свой собственный страх. Отчаяние. Бессилие. Надежду на то, что хоть один глоток вытянет всю эту гадость из него, оставив только пустое, безразличное тело. Бутылка катнулась по полу, обрывая последнюю грань. Он упал в кресло, в глубине души желая исчезнуть, раствориться в темноте. Но скрип двери разорвал тишину. Служанка. Молодая, симпатичная, с покорным взглядом. Она пробралась в комнату, как воровка в ночи, нарушая его одиночество. Но в её глазах было что-то расчётливое, липкое — полная готовность исполнять любой каприз, лишь бы заслужить его внимание. Он не сказал ни слова. Не было нужды. Просто шагнул к ней, ведомый не разумом, а отчаянием, схватил за плечи и грубо прижал к себе. Поцелуй — не от желания, а от бессильной ярости. Он рвал её платье, не замечая, как ткани распадаются под его пальцами, как всё, что он делает, становится пустым, жестоким. Она не отстранилась. Напротив, отдала своё тело в ответ, не скрывая, что готова угодить любому его капризу. Он не видел её. Не слышал. Он был поглощён своим внутренним вихрем — рвал, ломал, срывал. Он был пуст, жаждущий только боли. Причинить её или почувствовать это самому — стало безразлично. Когда он поднял её, как куклу, то с ужасом осознал, что его тело предает его, откликаясь на этот постыдный акт. Он швырнул её на кровать. Она была его безумием, его отвратительным, жалким побегом. Его тело накрыло её, но в этот момент его взгляд зацепился за её глаза. Серые. Как у Элисон. Глаза, которые внезапно открыли ему правду о самом себе, и от этого открытия стало тошно. Внезапный холод, жгучий, проникающий в самую душу, сжёг всё, что оставалось внутри. Глядя в эти глаза, он не мог не понять: это не она. Но он был готов растерзать её за то, что она осмелилась напомнить ему о той, кого он потерял навсегда. Он отстранился, отшвырнув её в сторону, как отравленную вещь. — Милорд?.. — её голос был тихим, почти беззвучным, но в нём не было ни капли страха. Только непонимание. — Убирайся, — его голос вырвался хрипло, словно его душили. Он презирал себя за это. Она замерла, ожидая, что он передумает. Но Дэн уже захлебывался от отвращения. Не к ней. К себе. К своей слабости. К своей похоти. К тому, что он так глупо и самонадеянно называл любовью. — Вон! — его крик оглушил его самого. Он не узнал себя в этом звуке, но не мог остановиться. Он боялся себя больше, чем кого-либо на свете. Когда она ушла, не оглянувшись, дверь захлопнулась, отрезая его от мира, где он ещё мог надеяться на прощение. В мире осталась лишь эта комната — полная удушающей тишины, как предсмертный стон. Он был заперт внутри самого себя. Один. Совсем один. Тело горело от унижения. Сердце колотилось, как раненый зверь, отчаянно пытаясь вырваться из груди. Он заслужил это. Он заслужил всё, что с ним произошло. Ему нужна Элисон. Эта мысль, словно удар кнута, пронзила его мозг. Это было не простое признание. Это было проклятие, приговор, вынесенный им самим себе. Он любил её. Он жаждал её. И эта любовь отныне была его вечной мукой. Он вскочил, как одержимый, и вылетел из комнаты, надеясь убежать от этих мыслей. Но сад встретил его ледяным холодом. Ночь была безлунной, мёртвой. Идеальная для его агонии. Он пытался дышать, глотая ледяной воздух, надеясь хоть немного унять этот пожар, бушующий в его крови. Но она стояла перед глазами. Элисон. Насмехаясь над ним. Как спит. Как её волосы рассыпаны по подушке. Как край простыни едва прикрывает её плечо, манящее и недоступное. Он закрыл глаза, стиснул зубы, пытаясь вырвать из памяти эти образы. Тщетно. Желание жгло его изнутри, отравляя каждую мысль, каждое движение. Он не имел права. Он не смел даже думать об этом. И тогда, словно помимо воли, ноги сами понесли его к нужной двери. Он не думал. Он не колебался. Он просто открыл её, не постучав, в поисках хоть какого-то спасения. Комната Кристиана встретила его полумраком, густым запахом вина, отчаяния и одиночества. Бутылки на столе — пустые и полные — громоздились, как баррикада, защищающая от внешнего мира. И это почему-то не удивило Дэниела. Напротив, он почувствовал дикое облегчение. Он был не один. Он схватил первую попавшуюся бутылку, сорвал пробку и жадно припал к горлышку, надеясь утопить в вине свою боль, свою вину, свою похоть, свой стыд. Потом рухнул в кресло и запрокинул голову, глядя в потолок, словно в беспросветную тьму. Он будет ждать. Потому что знал: когда Кристиан вернётся, он выслушает. Не осудит. Поймёт. И может быть, только может быть, поможет ему не сойти с ума. Иначе — он сгорит. Иначе — тьма поглотит его без остатка. И тогда не останется ничего. Даже пепла. *** Герцог Ирвинг Гэлбрейт стоял у окна, глядя в ночную темноту. В камине тлели угли, отбрасывая на стены кабинета дрожащие тени. Как и в его душе. В его руках был запечатанный конверт — нераспечатанный, хотя он знал, что там написано. Решение принято, но что потом? Он не торопился его вскрывать. Эта ночь и без того была полна неприятных откровений. Недавний разговор с Дэниелом всё ещё отдавался эхом в мыслях. Сын не просто проявлял интерес к Элисон — он признался, что любит её и намерен жениться. Ирвингу пришлось остановить его, раскрыть правду. Это было больно, но необходимо. Реакция была ожидаемой — боль, потрясение, растерянность. Теперь Дэну нужно время, чтобы осознать и пережить этот удар. Он, как всегда, будет сдержан, но внутри бушует буря, которую он не покажет никому. И герцог знал, что этот разговор оставит шрам на сердце сына на долгие годы. Впрочем, нужно было двигаться дальше. Нельзя позволять чувствам затмевать разум. Он уже принял решение: Элисон должна поехать в столицу. Сменить обстановку, прогуляться по лавкам, выбрать новые наряды у лучших портных… Пусть привыкнет к жизни в городе, познакомится с высшим светом, а то, возможно, и с будущим мужем. Он должен думать о её будущем, даже если это причиняет боль. А что Дэн? Пусть остаётся в замке. Ему предстоит научиться не только владеть мечом, но и разбираться в делах управления. Пришло время стать наследником. И все же прежде чем привести план в действие, нужно было поговорить с тем, кому он мог доверить самое важное — безопасность Элисон. Ирвинг вспомнил, как в саду маг готов был защитить его дочь даже от него самого, если бы посчитал, что его действия причинят ей вред. Эта преданность восхищала и вызывала грусть. Ирвинг знал причину этой преданности… и искренне сочувствовал Кристиану. Он был бы прекрасным мужем для Элисон, но этот брак был невозможен. Судьба жестока. Маг это понимал. И всё же… Иногда «всё же» может разрушить даже самые твердые планы и устремления. В этот момент раздался стук в дверь. — Войдите, — сказал герцог, поворачиваясь. Дверь распахнулась, и в кабинет вошёл Кристиан. Его лицо было неизменно спокойным, но Ирвинг заметил едва уловимую напряжённость в его взгляде. Маг был настороже, это не могло не выдать его. — Садись, — кивнул герцог, жестом указывая на кресло напротив. Ирвинг наблюдал за магом, пытаясь понять причину его напряжённости. Впрочем, вариант был лишь один — Дэниел был у него до того как прийти к нему. Конечно, он первым рассказал всё другу. И Кристиан не мог бы пропустить возможность подтолкнуть его к решению, которое, впрочем, было ожидаемо — сначала спросить разрешения у отца. Герцог усмехнулся. — Дэниел был у меня недавно, — сказал он, взглянув на Кристиана с лёгкой усмешкой. — Твоих рук дело? Маг приподнял бровь, делая вид, что не понимает, о чём речь. Притворяется. Но зачем? — Осмелюсь уточнить, о чём именно идёт речь, ваша светлость? Герцог вздохнул, но не стал развивать тему. Он и так убедился в своей правоте. — Городская резиденция давно пустует, но там всё готово к приёму гостей. Пусть Элисон проведёт время в столице. Ей полезно сменить обстановку, познакомиться с высшим светом, прогуляться по лавкам, портным… — Ирвинг внимательно наблюдал за магом, пытаясь понять его мысли. Но тот лишь молчал с непроницаемым лицом. — Завтра утром, — повторил герцог, — ты отправишь её порталом. Он замолк, ожидая реакции. И не ошибся. Вот и прокол. — Одну? — Кристиан на мгновение сбросил маску безразличия, и в глазах его промелькнула тревога. — Нет, — герцог покачал головой. — Ты отправишься с ней. Для защиты. Я знаю, что ты её никогда не оставишь. Маг снова скрыл эмоции, промолчал, но Ирвинг знал, что за этим молчанием скрывается гораздо больше, чем просто принятие приказа. — Элисон юна, наивна и легкомысленна, — продолжил герцог. — Но я знаю, что ты сможешь проследить, чтобы она не оказалась в беде. Я доверяю её тебе. Кристиан кивнул, принимая распоряжение без возражений. Как и ожидалось. Герцог взял в руки бумаги, давая понять, что разговор окончен. Пора заканчивать этот спектакль. Маг поднялся и направился к дверям, но прежде чем он успел выйти, Ирвинг остановил его: — Кристиан… Маг обернулся. Ждёт. — Я знаю, что ты ради Элисон сделаешь всё возможное и невозможное. И я рад, что у неё есть такой защитник. Но… — его голос похолодел. — Я не хочу, чтобы она поняла твои чувства. Ты должен быть рядом, но оставаться в тени. Кристиан опустил взгляд, на долю секунды стиснув челюсти. Боль. — Это исключено, ваша светлость, — тихо ответил он, и в голосе его прозвучала едва уловимая горечь. — Я знаю своё место. — Ты ведь всё сам понимаешь… — Ирвинг вздохнул. — Почему ты мучаешь себя? Почему не можешь просто отпустить? Кристиан замер. Его маска треснула, обнажая истинные чувства. Безнадёжность. — Это сильнее меня… — голос мага был наполнен тоской. Он сжал пальцы на рукаве, словно пытаясь удержаться на краю пропасти. Он поклонился и вышел, оставив в кабинете лишь тишину. Герцог откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Для Кристиана не существовало других. Как и для него самого… когда-то. И он останется преданным ей до конца, обрекая себя на вечное одиночество. И это был его выбор. Выбор, который он понимал, как никто другой. *** Кристиан вошёл в покои и сразу почувствовал: что-то не так. Запах алкоголя ударил в лицо ещё с порога. Терпкий, тяжёлый, слишком насыщенный, чтобы остаться незамеченным. Маг хмуро огляделся. В тусклом полумраке комнаты Дэниел сидел в кресле, запрокинув голову, будто прислушивался к тишине. В пальцах болталась бутылка — почти пустая. Он не спал. Дышал неровно, губы были плотно сжаты, как будто он пытался удержать в себе что-то, что рвало изнутри. Крис шагнул внутрь, спокойно, почти лениво. Взгляд скользнул по комнате, отметил беспорядок, смятое покрывало, пустую посуду. И напряжённую фигуру наследника. — Кажется, кто-то решил обогнать меня в пьянстве, — произнёс он с насмешкой, и голос отозвался в тишине сухим эхом. Подошёл к столику, легко выхватил бутылку из пальцев Дэниела. Повернул в руке — привычное движение, как жест фокусника. — Поздравляю. Опередил. Дэниел приоткрыл глаза. Взгляд был мутным, но в нём полыхало — слишком живо, слишком ярко. Знакомый жар. Опасный. — Отец запретил, — проговорил он хрипло. Кристиан задержал дыхание. Тон был не про алкоголь. Не про вино. Он знал этот оттенок — надлома, горечи, злости. И сразу понял, куда ведёт разговор. — И ты пришёл ко мне жаловаться? — Голос был холоднее, чем хотелось. — Странный выбор. Я в таких делах не утешаю. Ответом стал резкий выдох. Дэниел вцепился в подлокотники, как будто они могли удержать его в этой реальности. — Он запретил мне даже думать о ней. Пауза. — А я… к карху всё. Я всё равно хочу её. Крис едва заметно вздрогнул. Слова вошли под кожу, острыми гранями. Слишком близко. Слишком по-настоящему. Элисон. Конечно. В этих словах было не просто влечение. Было то, что сам Кристиан не позволял себе назвать. — Ты пьян, — процедил он. Слишком резко. Слишком поздно. — Ложись. Пока не наговорил лишнего. — А если я пойду к ней? Кристиан знал, что должен ответить сразу. Жёстко. Однозначно. Но не смог. Он застыл. Смотрел, как Дэниел медленно поднимается, шатаясь, будто тело не поспевает за решимостью. Но в глазах — не было ни капли сомнений. Кристиан видел, как тот готов. К тому, что нельзя. К тому, что будет ошибкой. А главное — к тому, что могло ранить её. — Если я пойду… коснусь, поцелую. Если просто заберу её себе? И вот тогда пришёл гнев. Резкий, хлесткий, как раскат молнии. Он накрыл мгновенно — не из-за дерзости слов, а из-за того, что они были похожи на его собственные желания. И именно этого он не мог простить — ни Дэну, ни себе. — Сядь, — сказал он. — А если… — Сядь. Кристиан шагнул вперёд — ближе, чем нужно, чем позволительно. Пространства между ними не осталось. Он чувствовал, как в воздухе вибрирует напряжение, как дрожит челюсть Дэниела. Он был зол, пьян, уязвлён — и опасен. Но не для него. Для неё. — Ну это тебе легко говорить! — Дэн пьяно ухмыльнулся. — Тебе-то что? Ты никого не любишь, тебе девушки на шею вешаются — а ты их игнорируешь… Он ошибался. — Именно потому что люблю, — вырвалось. И сразу — тишина. Густая, вязкая, как липкая смола. Дэниел застыл. Губы приоткрылись, но слов не было. Кристиан проклял себя за эту слабость. За эту правду. И в ту же секунду — шагнул. Пальцы сомкнулись на плечах Дэниела, вдавливая его в кресло, заставляя остаться на месте. Там, где он не причинит вреда. — Мы похожи, Дэн, — тихо. Почти устало. — Мы не можем быть с теми, кого любим. Дэниел дышал часто, прерывисто. Взгляд метался — от гнева к боли, от страха к протесту. — Чушь… — голос сорвался. — Я хотя бы могу… — Нет, — маг смотрел ему в глаза. — Ты не можешь. Дэниел вздрогнул, сжал кулаки, попытался подняться, но Кристиан не дал ему это сделать. Мгновение — и весь жар, вся ярость схлынули, оставив за собой только глухую пустоту. Он осел в кресле, выдохнул сдавленно, почти со стоном. — Карх… — едва слышно вырвалось у него. Маг смотрел, как напряжение в нём стекает, как тяжелеет тело, как падают веки. И всё же он не отпускал — держал, пока не убедился: Дэниел уходит в пьяное забытьё. Кристиан выпрямился. Отступил. Налил себе — жестом отработанным, почти машинальным. Поднёс бокал к губам, задержался на миг. И выпил. Молча. Тишина в покоях была почти невыносимой. — Ты сказал, что хочешь её… — тихо произнёс он. Взгляд устремился в одну точку, как будто его слова могли бы найти отклик в пустоте, даже если собеседника рядом нет. — Я тебя понял. Но если хоть раз подумаешь о том, чтобы взять её… силой, давлением, шантажом — хоть чем-то, кроме её согласия, — я заставлю тебя заплатить за это. Кристиан замолчал, как будто на мгновение и сам в это не поверил. Проговаривал факты, но сам чувствовал, как они обрушаются на него. Это не была угроза. Это был факт. Простой, страшный. — Потому что ты её не любишь. — Слова вырвались, тяжёлые, как камни. — Ты просто её хочешь. Маг прислонился к столу, выпил ещё раз. Жадно, будто пытаясь утопить этот ужас внутри. — А я… я слишком люблю, чтобы позволить тебе разрушить её. Он устало закрыл глаза. И вот тогда — дрожь в руках. Кристиан смотрел в огонь, и всё вокруг вдруг показалось ему безнадежным. Он был слишком слаб, чтобы уйти сам. Криво усмехнулся, но без радости, без силы. — Вот и всё наше отличие. Кристиан чувствовал, как трясутся пальцы. И знал: этой ночью он не уснёт. Опять.