Ключ к бессмертию

Я дрожала под одеялом. Тело било мелкой, мерзкой дрожью — не от холода. От чего-то другого. Отвратительного. Воздух был слишком тёплым, будто стоял. Слишком плотным — как будто пытался пролезть под кожу. Всё вокруг казалось чужим. Простыни липли к телу — навязчиво, неприятно. Подушка будто пахла чужим потом, как если бы кто-то уже лежал здесь, оставил себя — и теперь это всё прилипло ко мне. Мне всё ещё казалось, что меня держат. Щупают. Лезут. Чужие пальцы — грубые, вонючие, настырные… Я вздрогнула, судорожно дёрнув плечом, будто хотела стряхнуть их с себя, как насекомых. Руки не слушались. Казались чужими. Грудь саднила — там, где хватали, где смеялись, где цеплялись с тупой самодовольной силой, как за кусок мяса. Я вскрикнула — тихо, но резко. Рванула одеяло выше, закрываясь с головой, как будто ткань могла защитить. Бессмысленно. Всё равно было ощущение, что я остаюсь открытой. Словно кожа стала прозрачной. Уязвимой. И грязной. Очень грязной. Не снаружи — внутри. Будто что-то въелось под кожу и теперь не отдирается. Как будто я — это витрина. На которой кто-то оставил отпечатки рук. Мойра сидела рядом. Гладила меня по голове, шептала. Губы её шевелились — наверное, слова были добрые, утешающие. Но я их не слышала. Не могла. Не хотела. Всё, что она говорила, проходило мимо, как шум за окном. Без смысла. Без формы. Она вздохнула. Сжала мои пальцы — и просто встала. Вышла из комнаты, оставив меня одну. Совсем одну. И сразу стало хуже. Комната будто разрослась. Расползлась. Стала слишком большой, слишком пустой, слишком гулкой. В этой тишине не было покоя — только давящее беззвучие. Казалось, в углу кто-то стоит. Не шевелится. Просто смотрит. Молчит. Дышит. Где-то рядом. Я вжалась в матрас, натянула одеяло до подбородка, как будто могла спрятаться, стать невидимой. Мне хотелось исчезнуть. Раствориться в ткани. Уйти настолько глубоко, чтобы никто, никогда, нигде меня больше не нашёл. Слёзы снова потекли. Нервные, рваные, злые. Не от боли — от бессилия. От этой тошнотворной смеси страха и отвращения, которая никак не уходила. Казалось, что если открою глаза — он будет рядом. Один из них. Или все сразу. Те, кто смеялся. Те, кто лез. Те, чьи руки вламывались туда, где не было им места. Кто хватал не тело — а право на него. И вдруг — стук. Тихий. Почти вежливый. Я замерла. Сердце ухнуло вниз, а потом с новой силой ударило в грудную клетку, как пойманная птица, пытающаяся вырваться наружу. Висела гнетущая пауза. Потом — голос: — Элисон? Он прозвучал не громко — но отчётливо. Чуть глуховато, будто через толщу воздуха или из сна. Но я узнала его сразу. Крис. В одно мгновение всё сжалось в комок — и что-то внутри, как пружина, сорвалось. Я даже не думала. Просто вскрикнула: — Заходи! Он вошёл. Осторожно. Медленно. Будто боялся спугнуть. Закрыл за собой дверь и подошёл. Я не пыталась выглядеть нормально. Не пыталась спрятаться. Напротив — смотрела прямо, в глаза. Как утопающая, которая уже не просит, а просто тянется за последним шансом. Он ничего не сказал. Просто сел рядом. Смотрел. А потом — медленно, аккуратно — потянулся и укрыл меня одеялом плотнее. Ткани оказалось достаточно. Он не касался кожи. Только граница. Только тепло, которое не обжигало, не пугало, а наоборот — будто отделяло меня от остального мира. Даже стены, казалось, отступили. — Всё, — сказал он. Тихо. Уверенно. — Я здесь. Я кивнула. Резко, почти судорожно. Дёрнулась — и в следующую секунду уже почти уткнулась в его плечо. Он не отстранился. Не напрягся. Не замер, как делают все, кто не знает, что сказать. Просто обнял за плечи. Осторожно. Без нажима. Тепло. Спокойно. Я вцепилась в него, как в якорь. Как в спасение. И снова заплакала — но теперь не от страха. Не от ужаса. От того, что он был рядом. Он сидел молча. Только гладил меня по спине. Медленно. Ритмично. Как делают только с теми, кого действительно хотят успокоить. — Мне противно… — выдохнула я, едва слышно. — Я не могу… внутри всё… — Я знаю, — ответил он. Спокойно. Честно. — Это не пройдёт сразу. Но ты не одна. Никаких обещаний. Никакой лжи. Только это: ты не одна. Я сжалась сильнее. Зарылась в его плечо, будто хотела исчезнуть в нём. Спрятаться целиком. Уйти внутрь его тепла — и не возвращаться. Он остался. Он не ушёл. И в первый раз за весь этот вечер… мне стало хоть немного не страшно. *** Огонь в камине трещал глухо, как будто знал, что за окнами глухая ночь, и слишком яркий свет был бы неуместен. Тепло расходилось медленно — лениво, будто не желало тревожить тишину. В комнате пахло старым деревом, вином и спокойствием. Временем, которого у Ирвинга не было уже много лет. Герцог стоял у камина, не двигаясь. В одной руке — кубок, во второй — тонкий пергамент, почти прозрачный на просвет от пламени. Почерк Кристиана был, как всегда, ровным, чётким, почти сухим. Без излишних эмоций. Только факты. Но с каждым словом в груди у Ирвинга росла холодная тяжесть. Сначала это был глухой ком. Затем — едва ощутимый жар. Не страх. Не ярость. Что-то другое. Боль, закованная в сталь. Он читал дважды. Не потому, что не понял. Потому что не верил. Не хотел верить. «Целью была Элисон». Пальцы чуть сильнее сжали пергамент. Он не дрогнул. Не издал ни звука. Только глубже вдохнул — как человек, что готовится прыгнуть в ледяную воду. На балу в замке Хэвен Грегор уже протянул к ней руки. Теперь — улица столицы. Другая обстановка, другие лица, но попытка — та же. Только грубее. Жестче. Без прикрытия благородства. Если бы не Кристиан… Мысль оборвалась. Он не стал её заканчивать. Просто поднял руку — и бросил письмо в огонь. Бумага мгновенно вспыхнула, свернулась, забилась, сгорала стремительно, будто пыталась исчезнуть до того, как он передумает. — Всё в порядке? — прозвучало из полутьмы. Голос барона Кинлоха, как всегда, осторожен. Дипломатичен. Ненавязчив. Ирвинг не обернулся. — Пока да. Он смотрел, как догорает последний уголок пергамента, пока тот не рассыпался в золу. Там, где ещё мгновение назад были чёткие строки, теперь — только серая пыль. — Проблемы? — уточнил барон, подходя ближе, уже с кубками в руках. — Столица, — коротко отозвался герцог. — Привычный бардак. Только теперь Маккреи перешли ту черту, за которой заканчиваются игры. Он взял вино, отпил. Глаза по-прежнему не отрывались от огня. — Больше никаких интриг из тени, — продолжил он ровно. Спокойно. Слишком спокойно. — Теперь они действуют в открытую. Слишком уверенно. Слишком давно. Барон не ответил сразу. Поставил свой кубок на край камина. — Я говорил тебе об этом ещё три года назад. Они вросли в трон. Как плесень — не заметишь, пока не станет поздно. — Да, — почти шепотом. — Но теперь они влезли не в политику. В жизнь моей дочери. Он впервые обернулся. Взгляд был тяжёлым, как будто на него давила вся страна. Но в глазах — только одно: решимость. — Мы больше не станем довольствоваться наблюдением. Пора вытаскивать этих червей из сердца столицы. Он допил вино и поставил кубок обратно на мрамор. Пламя трепетало, отражаясь в его зрачках, будто пытаясь угадать, что он сделает дальше. И тогда, тихо, почти без интонации, он добавил: — И для начала я узнаю, какая роль устроит Хартвина: истинного короля… или вечной марионетки Гилласа. *** Солнце билось в стекло, будто напоминало, что пора бы уже жить, а не заниматься тем, чем Кристиан занимался весь день — то есть всем сразу. Он сидел за столом, щурясь — не от усталости, а от слишком рьяного света. Бумаги перед ним были разложены идеально, как всегда, но он уже в третий раз пытался дочитать один и тот же абзац и снова ловил себя на том, что уставился в пространство. Дверь тихо скрипнула. — Мэтр, — раздался хрипловатый, до боли знакомый голос. Капитан Аргайл. Прямой, собранный — до раздражения, особенно сейчас, на фоне жары и истощённого терпения. — Говорите, капитан, — не поднимая глаз, бросил Кристиан и перевернул страницу, даже не пытаясь вчитываться. — Предлагаю утроить охрану. Внешний периметр, внутренний двор и пост у лестницы. Миледи не выпускать без сопровождения. Никого не впускать без досмотра. И… — И желательно зацементировать окна, — маг наконец взглянул на него. — А ещё водрузить флаг с черепом и надписью «карантин». Чтобы ни у кого не возникло ложного ощущения безопасности. Аргайл сцепил руки за спиной. Лицо — как высеченное из камня. — Я не шучу, мэтр. Кристиан выпрямился, отложил бумаги, сцепил пальцы перед собой. — А я, капитан, и не пытаюсь. У нас с вами, считайте, беда общая. Пока миледи сидит тихо — это милость судьбы. Но как только она отойдёт, вспомнит, что ей, помимо прочего, хочется платья, шляпки, примерки и прогулки — ни вы, ни я, ни вся ваша доблестная стража её не удержим. Нам тогда обоим… будет весело. По-своему. — Герцог задерживается… — вздохнул Аргайл с плохо скрытым отчаянием. — У его светлости, быть может, и шансов побольше, — хмыкнул Кристиан. — Но пока придётся обходиться нашими с вами скромными силами. В этот момент в кабинет вошёл слуга с подносом. На нём — плотный конверт с гербом Гэлбрейтов: орёл над горами. — Письмо, мэтр. Кристиан взял конверт, мельком взглянул на печать, разорвал сургуч и развернул бумагу. Пробежал глазами строки. Аргайл постоял пару секунд, сообразил, что лучше не мешать, и уже повернулся к двери. — Не спешите, капитан, — тихо бросил Кристиан, не поднимая глаз. Он дочитал письмо, чуть вскинул брови, покачал головой и почти незаметно усмехнулся. — Ну конечно. «Уточни у алхимиков наличие огненного мха на случай неожиданно холодного лета». Очаровательно. Герцог, как всегда, оборачивает стратегию в заботу о климате. А ещё просит, цитирую: «заказать комплекты доспехов в расчёте на новых бойцов» и «наладить снабжение реагентами из западных провинций, пока не начались перебои». Всё это звучит… так мирно. Он поднял взгляд на Аргайла. — Выходит, всё хорошо. Настолько хорошо, что герцог советует готовиться к тому, что скоро станет гораздо хуже. Капитан чуть сжал челюсть. — Это… война? Крис встал, потянулся, прошёл к окну. Отдёрнул штору. Снаружи стояло пыльное столичное послеобеденное время — лошади, ящики, суетящиеся слуги, гудение кухни. Жарко. Жизнь шла своим чередом, будто не замечая, что в воздухе уже запахло чем-то… нехорошим. — Не война, — негромко сказал он. — Но и не мир. Что-то между. Герцог никогда не делает ни шага вперёд просто так. А тут — не шаги. Прыжки. Он обернулся, взглянул на капитана и лениво, криво улыбнулся. — Ну, вы держитесь со своей стражей. А я займусь мхом, доспехами и прочими радостями мирной жизни. Аргайл молча кивнул и вышел. Крис остался один — с кабинетом, бумагами и ощущением, что хаос уже подползает. Без грохота, без фанфар — как и положено настоящей катастрофе. Он посмотрел на письмо, повертел его в пальцах и пробормотал: — Холодное лето, чтоб его. Действительно… почему бы и нет? *** Если бы кто-то спросил Кейдена Финдлея, что такое нижний мир, он бы не стал перечислять мифических кваров и прочих чудищ. Наглядным примером нижнего мира мог вполне стать этот день. Когда Его Высочество Принц Грегор Оствейн встал с настроением, достойным полководца перед последней битвой, и решил — ни больше, ни меньше — произвести впечатление. Флорист, дрожащий как осиновый лист, стоял у стены с остовом некогда пышного букета. Принц в гневе ткнул в него пальцем, как обвинитель в суде: — Это? Ты считаешь это достойным для приветствия? Тут галларис, ты, проклятый безмозглый цветочник! Он растёт на могилах. Какой, по-твоему, посыл в этом букете? «Добро пожаловать в столицу, смерть на подходе»? Цветочник что-то пролепетал, будто извиняясь за сам факт своего рождения. Кейден старался не шевелиться. Он уже видел, как придворный повар однажды лишился работы — и, возможно, рассудка — после неудачной подачи запечённого фазана. С флористом может быть хуже. — Вон, — бросил Грегор, не глядя. — Замени. Срочно. И только посмей снова ошибиться... Флорист, едва касаясь пола ногами, торопливо покинул кабинет. Ювелир, видя разгром коллеги, вспотел. Лоб его поблёскивал, руки дрожали, как у юного скрипача перед премьерой. На бархатной ткани — россыпь украшений. Он говорил быстро, сбиваясь: — Здесь — кулон в форме слезы, работа южных мастерских, здесь — браслет с эмалевыми вставками, здесь — подвеска с рубином… — Кулоны и подвески — слишком скучно, — резко отрезал Грегор. — Кольца не предлагать. Я жениться не собираюсь. Браслеты — глупо. Неужели у вас нет ничего, что можно подарить леди и не выглядеть при этом ни любовником, ни дураком? Ювелир сглотнул. Он бледнел с каждым словом принца, как пергамент, оставленный на солнце. — Ваше высочество… есть… кое-что… но это редкость. Я… не сразу осмелился предложить. С этими словами он извлёк резную шкатулку, чёрное дерево, перламутр, тончайшая работа. Кейден наклонился чуть ближе, затаив дыхание. Внутри — веер. Тончайший паучий шёлк. На нём — яркие цветы, похожие на крылья диковинных бабочек, блестящие капли из крошечных бриллиантов, тончайшие спицы из резной кости. Всё вместе — изысканно, экзотично, абсолютно недопустимо для простого подарка… но по-своему — безупречно. Грегор долго молчал, рассматривая изделие. Потом произнёс тихо, почти с одобрением: — Вот это… интересно. Восточная работа? — Да, Ваше высочество. Раритет из портов Ха’Лийры. Такой — единственный. — То, что нужно. Ювелир незаметно выдохнул, мысленно, как понял Кейден, молясь Созерцающему за свою сохранённую жизнь. Через несколько минут появился флорист, осунувшийся, держащий в руках роскошный букет — с лёгкими ветвями глиморры — тонкого растения с хрупкими, как крылья мотылька, лепестками цвета утреннего неба, — вперемешку с серебристым папоротником и несколькими яркими точками иналиума — цветов-огоньков, которые легонько светились в полумраке. — Глиморра и иналиум, — кивнул Грегор. — Легкость и свет. Подойдёт. Затем принц взял лист плотной бумаги, выведя на нём резким, уверенным почерком: В знак приветствия. Добро пожаловать в столицу. Грегор. Свернув записку, он вложил её в шкатулку рядом с веером и взглянул на Кейдена. — Ты отнесёшь. Лично. От меня. Только ей, понял? Он молча шагнул вперёд и принял коробку и букет — с тем самым бесшумным уважением, на которое способны только люди, выросшие рядом с властью, но не отравленные ею. — Я всё устрою, Ваше высочество. Кейден развернулся, шагая прочь, ощущая в руках тяжесть не только подарка, но и смысловой ноши, которая, по сути, являлась началом чего-то большего. Этим жестом Грегор начал не просто свою игру — он вовлёк в неё и тех, кто теперь должен был стать частью этого театра. И Кейден уже знал, что в этом деле не бывает простых шагов. С лёгким вздохом он прошёл через двери и вышел на двор, где ждала его лошадь. Как бы там ни было, он не мог избавиться от мысли, что послание от Грегора — некий первый акт в процессе, который далеко не обещал быть простым. *** Кристиан почти дотянулся до чашки. Остыла. Горький настой уже не грел, не бодрил, но хотя бы не вопил, не размахивал бумагами и не пытался вломиться в кабинет без предупреждения. Это уже было что-то. Он обхватил ладонью тонкий фарфор, намереваясь, может быть, сделать глоток — или просто подержать. И, как по заказу, в дверь тут же постучали. Маг не удивился. Даже не рассердился — для этого должна была быть энергия, а у него её больше не было. — Входите, — сказал он спокойно, почти лениво. — Но учтите: это худшее из возможных решений на сегодня. Дверь отворилась. На пороге стоял молодой стражник, лицо бледное, взгляд дёргается. — Мэтр, — выдавил он. — Капитан Аргайл просит вас в приёмную. Срочно. Прибыл человек с… с подарком. Не говорит от кого и требует передать только лично миледи в руки. Кристиан молча поставил чашку обратно на стол, потом, передумав, снова взял. Не сказал ни слова. Вышел, прихватив её с собой — с ленивой барственной небрежностью, как если бы держал не напиток, а право на личное пространство. На ходу отметил: охрана удвоена, нет — утроена. Стража у приёмной напряжена до предела, шаги по мозаике гулкие, как в пустом зале перед битвой. Аргайл стоял у двери — неподвижный, как бастион, с выражением «всё плохо, но я уже выбрал, где нас похоронят». У окна стоял посланник. Молодой, хорошо одетый, не из тех, кто будет мяться или пытаться произвести впечатление. Камзол дорогой, сдержанный. Вкус есть, но без нарочитости. Держится уверенно, но без вызова. Манеры — приглушенные, как у того, кто привык говорить мало, но в нужный момент. В руках — резная шкатулка. Восточная работа: лак, перламутр, углы гладкие, как обкатанный камень. Букет — глиморра, иналиум, серебристый папоротник. Цветы подобраны с уязвляющей точностью. Не «милый жест». Сообщение. С подтекстом. Всё это было слишком точно, слишком своевременно. — От принца? — спросил Кристиан. Вопрос прозвучал, как диагноз. Без интереса. Без попытки уточнить. Просто факт, озвученный вслух. Молчание повисло — тёплое, плотное. За его спиной Аргайл замер. Посланник вздрогнул, едва заметно, но этого было достаточно. Кристиан сделал глоток. Настой остался чуть тёплым. Или он перестал это замечать. — Миледи не принимает, — сказал он. — Так что «в руки» — отменяется. Не трать своё и моё время. Он подошёл ближе. Без спешки. Взял шкатулку аккуратно, сдержанно, за край — не как подарок, а как потенциально опасную вещь. Букет — не тронул. Развернулся и пошёл к двери. Быстро. Потому что знал: если задержится здесь хоть на минуту — появится желание сказать то, что потом придётся стирать из чужой памяти. У самого порога, почти не оборачиваясь, он бросил: — Передай Его Высочеству… — короткая пауза, — …что жест оценили. Особенно момент. Очень в тему. Он вышел. Коридор всё ещё был тих. Аргайл сдвинулся на полшага — как будто хотел что-то сказать, но передумал. И правильно сделал. Кристиан не смотрел по сторонам. Шёл ровно, без суеты. В одной руке — чашка. В другой — подарок. Принц сделал ход. Всё по правилам: вежливо, красиво, с оттенком уважения. Только вот ход этот был слишком хорошо рассчитан — и до отвращения вовремя. Он чуть крепче сжал шкатулку. Та едва слышно заскрипела, словно протестуя. Элисон, конечно, обрадуется. В её глазах это знак. Забота. Внимание. Иллюзия, которой она хочет верить. А ему… ему досталась новая головная боль. Он вошёл в кабинет, закрыл дверь. Поставил шкатулку рядом с бумагами, отступил на шаг, посмотрел на неё и подошёл к окну. За стеклом — двор. Покойный, тихий, как перед бурей. Люди ходят, говорят, делают вид, что всё как обычно. Только он-то знал — ничего обычного уже не будет. Он сделал ещё глоток. Настой был почти холодным. Но сейчас — плевать. Принц начал игру. Хуже того — начал грамотно. *** — Передал? — спросил Грегор, даже не обернувшись. Смотрел в окно. Серое небо, сдержанный свет. — Передал, ваше высочество, — отозвался Кейден. — Но не лично. Грегор медленно повернул голову. В голосе не было злости — но напряжение появилось. — Я вроде как сказал — в руки. Лично. —Да там все вообще параноики, — недовольно выдохнул Кейден, будто оправдываясь. — Я еле прошёл. Капитан стражи сказал, что позовёт кого-то уполномоченного решать подобные вопросы, и… сам остался наблюдать. От меня не отходил. Словно я не подарок принёс, а что-то ядовитое. Грегор молчал. Он, конечно, ожидал осторожности. Но не такой. Значит, вчерашнее нападение не сочли случайным. И кто-то — явно не идиот — уже начал складывать картину. — Потом пришёл… не знаю, кто он, — продолжил Кейден, чуть пожав плечами. — Не представился. Но точно не стражник. Выглядел безупречно, взгляд — колкий. Просто глянул на цветы, шкатулку — и сразу сказал: «От принца». Я, естественно, не подтверждал. Но он будто и не ждал. Сказал, что лично в руки передать не получится — мол, миледи не принимает никого. Но забрал. Обещал передать. — И всё? — Грегор всё так же стоял у окна, но голос стал чуть тише. — Не совсем, — запнулся Кейден. — Он просил передать, что жест… оценён. Особенно момент. Сказал, это было… очень в тему. Так что… я передаю, хоть и не понимаю, к чему это, ваше высочество. Странный он, если честно. Какой-то… — Слишком умный, — отозвался Грегор глухо. — Вот что. Проницательный ублюдок, подумал он. Без лишней бравады. И явно не случайный человек рядом с Элисон. — Точно не военный? — уточнил он. — Не похож. Скорее… аристократ. Спокойный. Не улыбается. Не лебезит. И не боится. Совсем. — Ладно, — коротко бросил Грегор. — Главное, что передано. Кейден кивнул и вышел. Принц остался один. Подошёл к столу, налил вино. Рубиновая жидкость — густая, тягучая. Он долго смотрел, как она колышется в бокале. Гиллас ничего не знает. Снова. Сначала упустил присутствие мага. Теперь — то, что она под опекой кого-то серьёзного. Не просто стража. Не просто служанки. Кто-то рядом с ней читает ходы. Спокойно. Точно. И, судя по всему, уже начал их закрывать. Он сделал глоток. Терпкое. Может, стоило выждать пару дней? Но где гарантия, что за это время дядя не выкинет ещё что-то. Очередную подлость. Очередной «ход». Нет. Теперь — не только Гиллас играет. Теперь он тоже игрок. Он должен покорить Элисон. Не потому, что хочет — хотя, возможно, и это тоже. Но потому что через неё можно приблизиться к герцогу. Если уж Маккрей боится его настолько — значит, Ирвинг может стать союзником. Влиятельным. Нужным. И вот тут — самое важное: кто рядом с ней? Кто этот человек, что глядит сквозь и говорит намёками? И как, карх побери, с ним заговорить так, чтобы он хотя бы выслушал… Грегор допил вино. Бокал мягко звякнул о стол. Его партия началась. *** Я лежала, уставившись в потолок. Всё казалось блеклым. Не тусклым — именно выцветшим. Как старая простыня, которую сто раз стирали — осталась только ткань, а рисунка уже нет. Внутри — тишина. Даже не боль. Не злость. Просто… ничего. Когда в дверь постучали, я не ответила. Зачем? Всё равно же откроют. И открыли. Кристиан, как всегда ледяной и невозмутимый, вошёл без приглашения, в руках — букет цветов и небольшая шкатулка. Я даже не пошевелилась. Он подошёл, поставил всё на столик у окна и сказал почти равнодушно: — Принесли для тебя. Я села. В комнате будто стало светлее. Цветы… они были не просто красивыми — они были прекрасны. Глиморра — бледно-голубая, почти прозрачная, как утренний лёд на поверхности воды. Серебристые листья папоротника отражали свет, будто затянутые пылью зеркала. А среди них — иналиум. Малыши-огоньки, мерцавшие так нежно, что сердце будто сжалось. Я коснулась лепестков — тонких, прохладных. Это был не просто букет — это был сон. Кто бы ни прислал… он знал. Знал, как важно именно сейчас напомнить, что я — не только пустота. Что во мне ещё живо что-то, к чему тянется красота. Я прижала букет к груди, как ребёнок игрушку, и прошептала: — Спасибо… — не ему, просто — в пространство. В мир, который вдруг отозвался. Теперь — шкатулка. Восточный стиль. Чёрное дерево, перламутр. Я осторожно открыла её - поверх тонкой ткани лежала записка. Маленькая, сложенная вчетверо. Я взяла её, развернула. «В знак приветствия. Добро пожаловать в столицу. Грегор.» Я замерла. Он. Он написал. Помнит. Для меня. Это — мне. Я вдруг вся ушла в эти слова. В почерк. В ощущение, что он где-то рядом — не здесь, но помнит. И не важно, что в шкатулке. — Даже не интересно, что он подарил? — ехидно заметил Кристиан, глядя на меня из-под полуприкрытых век. — Принц прислал, — сказала рассеянно. — Значит, это что-то прекрасное. И достойное меня. — Ты ему так веришь? Я резко подняла голову. Он стоял спокойно, как всегда, только в голосе было то же, что я слышала от Дэниела. Та же неприязнь. — Да что с вами такое? В замке — Дэн, теперь ты… Что принц вам всем сделал? — Нам? — Кристиан усмехнулся уголком губ. — Нам — ничего. — Тогда не смей портить мне настроение своими глупыми придирками к нему, — отрезала я. — Мне было плохо. Очень. А сейчас… Я посмотрела на записку, скользнула пальцем по строкам. — Сейчас я снова могу дышать. Он ничего не ответил. Просто развернулся и ушёл. Тихо. Как всегда. А я осталась. С цветами. С запиской. И с чувством, что внутри будто кто-то включил свет. Не яркий. Ещё слабый. Но… он есть. И мне, впервые за это время, не хотелось проваливаться обратно в темноту.