vitrail

      "Фу, это так слащаво," Берзэ небрежно бросает буквы, и теплый ветерок подхватывает слова с ее идеально накрашенных губ. Помада свежая, нанесённая вот-вот только что вновь после чашечки горького кофе. Крайне горького. "Кто станет во взрослом возрасте мечтать о танцах? Так ещё и вечером в каком-то музее?.." Тонкая, острая дуга ее правой брови выгибается. Изящно, как-то слишком анатомически правильно, может быть, даже чересчур.       Прячу собственное смущение за улыбкой уголком губ и ободком фарфора белоснежной чашки. Лёгкая досада проглатывается вместе с мягкостью и сладостью моккачино. Сегодня даже для меня слишком сладкого, для Берзэ - и вовсе смертельно.       "Да, mamour," тихонько и тепло, хотя досада в сердце кренит куда-то вправо, кренит в обиду: такую детскую и глупую. "Глупо."       Для такой статной, важной и утопающей с головой в деловых бумагах женщины, как Берзэ, все действительно глупо. Слишком сладко и приторно. Нолики после единицы и сложные, сухие слова официально-делового стиля в договорах о продаже - вот это ей по вкусу. Горького и вяжуще язык.       Настолько досадно, что даже не притрагиваюсь к маленькой шоколадке "merci" с марципаном - шутливое напомните о родной России, что в маленькой кофейни Франции выглядит как добродушная шутка вселенной. Берзэ смотрит внимательно, но ничего не говорит. Каряя радужка глаз ее - две чашки двойного эспрессо, разбавленных разве что падающим из окна размашистым лучом солнца. Так похоже на кофе с молоком, видно зрачки, обычно полностью едва ли не тонущие в насыщенном карем оттенке.       "Ma trésor?" Бархат ее голоса снова шелестит. Получив новую аккуратную улыбку, она больше ничего не спрашивает, лишь отпускает взгляд на телефон, ловко выцепленный ее худыми пальцами из кармана собственного кашемирового пальто.       С новым глотком моккачино и разглаживанием краешка свитера, баюкаю собственного маленького ребенка, что в душе уже ножкой топает. Так, что о стенку сердца гулко ударяется. Глупо.       ×××       "Мне нравится Кабанель." Она улыбается, рассматривая одну из картин в позолоченной, рельефной раме. "Особенно, когда ты рассказываешь, ma trésor."       И скрыть вспыхнувшие по щелчку пальцев лёгким розовым цветом щёки не получается: она поворачивается через левое плечо, каблук ботинок на высоком каблуке выверенно цокнул. Глазами тут же цепляюсь за белый , винтажный медальончик на ее шее и оранжевую брошку в виде трёх ягод шиповника на воротнике кашемировом. На фоне чёрной рубашки и пальто выглядит контрастно, так на ней непривычно. Но красиво...       "Mamour," она оказывается близко так неожиданно, а я так глупо засматриваюсь, что замечаю только сейчас. Приходится слегка приподнять голову, чтобы смотреть в ее карие бездны. На каблуках она немного выше, совсем на чуть-чуть, но мне кажется, что метра на два так точно. Такая магическая аура властности.       "Oui?.." голос собственный чуть вздрагивает и хочется ударить себя ладонью по лбу.       Темно-алые губы ее складываются в росчерк. Как если бы дорогой шариковой ручкой провели по бумаге, вот только она по сердцу проводит. Так, что удар в груди пропускается, как при вдумчивом переходе на новую строчку разлиновонного листа. Те самые три секунды перед отступом и буквы с нового абзаца.       "Потанцуй со мной," она чуть наклоняется, чтоб едва шепот коснулся кончика уха. Тепло, пахнет тут же ее дорогим, древесным парфюмом с пудровой отдушкой.       "Что?.."       "Потанцуй со мной," теплый смешок. Она неторопливо снимает фетровые перчатки цвета манящего, корично-шоколадного, обнажая алебастр кожи своих аристократически худых ладоней. И в глаза не перестает смотреть.       "Музей уже закрывается..." Как-то слишком скомкано и смущённо на выдохе. Как же хочется провалится под пол, пролетев три этажа галереи. И вместе с тем остаться прямо тут, перед ней.       "Я договорилась с охраной," рука ее ложится на мое плечо, и я чувствую себя полнейшим болваном. Ни единой мысли в голове, и эта червоточина лишь закрепляется, когда она подмигивает. "У нас есть десять минут."       В мерном, круговом движении даже как-то не запоминаются детали: как она включила музыку? Как мы вообще начали танцевать? Какие картины, подвешенные на алом пространстве стены мелькают за ее спиной? Все как-то сумбурно сводится до приглушённой мелодии "Dernière Danse", звучащей через динамик ее телефона в кашемировом кармане пальто, алого оттенка стен и... Ее кофейных глаз. Чертовски особенно красивых кофейных глаз.       "Иногда я очень люблю сладкое," она шепчет, когда музыка заканчивается. Губы практически касаются завитка уха, вызывая мурашки. "Но только если это ты и твои мечты."       И на душе сразу становится сладко, до смеха и искренней улыбки. Ощущается как кофе без сахара, но в сочетании со сладким, сливочным марципаном тоненькой полоски шоколада. Американо и "merci".