Махбуб

Как только дверь закрылась, его поведение радикально изменилось. Воздух в комнате мгновенно изменился, стал густым, наэлектризованным. Исчез покорный раб, появилось оно древнее почти мифическое существо. Арми насторожился, чувствуя на себе тяжелый, хищный взгляд. Взгляд, движения, уверенность — всё демонстрировало, что настоящая власть в этой комнате сейчас принадлежит не альфе. Омега больше не ждал милости. Арми медленно обошел его кругом, изучая . Бача тоже не стоял на месте — он двигался, медленно, грациозно, описывая встречный круг, его зеленые глаза не мигая следили за Арми, поймали его взгляд и не отпускали. Ни чета той покорности, что он демонстрировал ранее. Арми подошел ближе, его мозг лихорадочно пытался выудить из памяти хоть какие-то слова на фарси, но все они разбежались. Он только смог произнести: — Махбуб... Тот подошел вплотную, глядя снизу вверх с вызовом без страха. Омега уперся ладонями в грудь Арми и легким, но уверенным толчком заставил его отступить и сесть на край кровати. Арми поддался, не сопротивляясь. — Мусиқӣ (Музыка), — тихо, но отчетливо произнес омега. Арми знал это слово. Он кивнул. — Мусиқӣ? Кадому мусиқӣ? (Музыка? Какую музыку?) — попытался он спросить. Омега, не понимая слов, уловил суть. Он повторил, растягивая слова, вкладывая в них чарующее звучание: — Мусиқӣ... Ожьес Эси... (Музыка... Ожьес Эси...) — Ожьес Эси? — переспросил Арми. — Надеюсь, это название группы, а не проклятие. Он обратился к умной колонке. — Сири, играй Ожьес Эси. Из динамиков полилась чувственная, томная восточная мелодия с гипнотическим ритмом барабанов и завыванием струнных. Омега вздрогнул, нервно озираясь, пытаясь найти источник голоса и музыки. Арми не сдержал легкой усмешки. Омега поймал его взгляд и его собственную губа дрогнула в ответ, и в этот миг его тело уже само начало двигаться будто впитывая в себя мелодию. Это не был танец. Это было воплощенное искушение. Его бедра начали описывать восьмерки, медленные и плавные, заставляя монеты на его поясе звенеть тихо, но настойчиво, сливаясь с ритмом. Каждое движение было идеально выверено, каждая мышца играла, струилась. Он был как жидкая ртуть, как пластичная змея, кошка, извивающаяся в ритме какого то первобытного заклинания. Он то опускался низко, почти касаясь пола, то взмывал вверх, выгибая спину так, что казалось, вот-вот хрустнут позвонки. Каждое движение было рассчитано на возбуждение. Он не просто танцевал, он вел невербальный диалог: демонстрировал, дразнил, предлагал. Его взгляд не отрывался от Арми. Он был томным, тяжелым, полным такого сладострастия и обещаний, что у Арми перехватило дыхание. Весь его мозг, все мысли, все контракты и правки — все разом утекло вниз, оставив лишь животный, пульсирующий восторг. Сначала омега танцевал на расстоянии, дразня и соблазняя. Но потом, на очередном низком проходе, он подполз к Арми и припал к его ногам, как течная кошка, потираясь щекой о его колену, внутреннюю часть бедра, издавая тихие, мурлыкающие звуки. Он перетек на колени альфы, взял ладони Арми и, продолжая плавно двигаться на колене альфы, будто имитируя половой акт повел ими по своему телу — заставляя его ладони скользить под шелк, по своим упругим ягодицам, по внутренней стороне бедра, вверх по голому плоскому, горячему животу, к твердеющим набухшим соскам. Он не просто возбуждал Арми, он заставлял его желать прикоснуться, делал его соучастником своего же соблазнения. Он откинул голову, обнажив горло, и томным вздохом, без слов, пригласил его поцеловать себя. Арми, уже не помня себя, наклонился и приник губами к его шее, вдыхая пьянящий сладкий запах его кожи. Бача страстно ответил на поцелуй, его язык был горячим и умелым. Он стащил Арми на пол, на ковер, и оказался сверху, продолжая двигаться, потираясь бедрами, погружая их обоих в пучину нарастающего возбуждения. В какой-то момент Арми увидел их отражение в огромном зеркале на шкафу — переплетенные тела, его загорелые руки на фарфоровой коже омеги, его лицо, искаженное страстью. Зрелище было до неприличия эротичным и распаляло его еще сильнее. Он перевернул омегу, срывая с него остатки одежды. Тот покорно и даже жадно подчинялся, руководя процессом стонами, взглядами, гибкими движениями. Казалось, он обладал сверхъестественной силой, читал каждое его желание, предугадывал каждое движение. Он был суккубом, демоном-искусителем, вытягивающим из него все соки. Они трахались всю ночь, сходясь и расходясь, меняя позы, любуясь собой в зеркало и встречаяясь взглядами в отражении. В один из моментов бача стоял перед ним на коленях, его губы страстно обхватили его член, а глаза, полные сладкой муки, смотрели снизу вверх. Арми, сходя с ума от наслаждения, протянул руку и начал массировать его ягодицы, горячее, упругое колечко, готовя его к себе. Он видел это в зеркале — свою руку на его теле, его губы на себе — и это сводило его с ума. Это был транс. Полный, абсолютный уход от реальности. Арми не управлял собой — им управляла та дикая, первобытная сила, что исходила от этого хрупкого создания. Тимоти околдовал его, затянул в воронку плоти и страсти, из которой он не хотел вырываться. *** Арми лежал на спине, раскинувшись на смятых простынях, в состоянии тяжелой, густой полудрёмы. За окном сизая предрассветная мгла медленно серела, наполняясь первым холодным светом. Воздух в комнате был спёртым, насыщенным сладковато-горьким запахом пота, секса и дорогого парфюма, который теперь пах совсем иначе. Он чувствовал приятную, гудящую боль во всём теле, будто его долго и старательно молотили — каждую мышцу, каждую связку. Он был голый, ноги широко раздвинуты, и на внутренней стороне бедра, почти у самого паха, медленно сползали пятна засосов. В полумраке комнаты двигалась тонкая, почти прозрачная фигура. Бача, тоже абсолютно голый, его молочно-белая кожа, усыпанная веснушками, родинками, мерцала в сумерках, как мрамор. Он двигался бесшумно, подобно кошке, собирая с пола разбросанную одежду браслеты, шаровары, цепочки. Казалось, ночная вакханалия не оставила на нём ни следа, кроме лёгкой влажности на висках и тёмных засосов на шее и груди. Собрав вещи, он так же бесшумно скользнул к двери и исчез, не обернувшись, не сказав ни слова. Арми остался один. Он закрыл глаза, и под веки хлынул калейдоскоп безумных, откровенных картин. Его мозг, отключённый от всякой логики, выдавал обрывки воспоминаний, как вспышки магния — ослепительные и выжигающие. Он видел себя сзади, входящего в омегу, который стоял на коленях, опираясь о край кровати, его спина выгнута, а голова запрокинута в немом стоне. Вспышка — бача на нём сверху, откинувшийся назад, его тонкая талия, его член, твёрдый и влажный, подрагивающий в такт их движению. Он сам держит его за бёдра, помогая ему двигаться, впиваясь пальцами в нежную кожу. Вспышка — омега на полу, раскинувшийся, как распятый, а он накрывает его собой, грубо, по-звериному, чувствуя, как тот обнимает его ногами, притягивая к себе глубже. Он вспомнил вкус его кожи. Вспомнил, как омега, извиваясь, сосал его член, затягивал рот мошонку, лизал его анус, а он корчился от непривычного, ошеломляющего удовольствия, вцепляясь пальцами в кудри бачи. Как потом он сделал то же самое ему, чувствуя под языком напряжение каждого мускула, слыша его прерывистые, задыхающиеся стоны. Он водил своим членом по нежному лицу бачи, по губам, а омега смотрел на него снизу горящими, абсолютно покорными глазами и широко открывал рот, принимая его. вспышкой промелькнуло воспоминание как Арми кончил ему в рот, и омега проглотил, не моргнув, а потом, во второй раз, он размазал сперму по плоскому животу, по щекам, и омега улыбался, сверкая омутами своих бездонных глаз, вытирая её пальцами и облизывая их. Они были везде. В душе, прижавшись к мокрой холодной плитке. На балконе. В кровати. На полу. Он задирал ноги худые стройные ноги, сгибал гибкое тело как лук, находил новые углы, новые позы, доводя того до исступления, чувствуя под руками каждое ребро, каждый позвонок. И сейчас, лежа в постели, Арманд думал лишь одно: какая же, какого чёрта, какая муха его укусила? Он просто сорвался с цепи. В эту ночь не было ни Арманда Хаммера, успешного европейского бизнесмена, ни его принципов, ни его сдержанности. Был только животный инстинкт, слепая, всепоглощающая жажда обладания этим телом, этой душой, этим диким, прекрасным существом. Он опустошил себя в него всего, без остатка, и теперь лежал пустой, разбитый и абсолютно, до дрожи в коленях, удовлетворённый. И вместе с удовлетворением на душу медленно наползал холодный, тяжёлый вопрос: что же будет дальше? Арми усмехнулся. Да, безусловно, Махбуб соблазнил Арманда. И это был не простой, примитивный соблазн, это была сверхъестественная, животная притягательность. Всё было под его контролем. Он выбрал музыку, задал темп, руководил их переходом на пол, направлял Арми к зеркалу, чтобы тот видел себя в этом действе и его возбуждение умножалось. Он не просто отдался Арми. Он поглотил его. Его покорность в сексе была активной, руководящей, он предугадывал желания и предлагал новые, ещё более острые ощущения. Он позволил Арми ощутить себя богом, повелителем, но при этом сам оставался тем, кто дергает за ниточки. Он дал Арми возможность сорваться с цепи, сбросить цивилизованную личину и утонуть в чистой, животной страсти, в которой только Тимоти чувствовал себя как рыба в воде. Арми думал, что он хозяин положения, но на самом деле он стал пленником искусно расставленных сетей соблазна. Его взгляд — тяжелый, томный, полный обещаний. Губы — идеальной формы, словно созданные для поцелуев и других, более откровенных вещей. Ох…