Махбуб

— Устод... Это что-то вроде учителя? — с интересом протянул он, вглядываясь в лицо юноши. — Расскажи поподробнее. Ты родился бачой? Или ими как-то становятся? Талор озвучила вопрос на фарси. Тимоти, уперевшись ладонями в колени, воззрил взгляд в потолок, обдумывая, как ответить. Это была не та скованность, что обычно парализовала его от страха, а глубокая, тяжёлая задумчивость человека, не знающего, с чего начать. Талор и Арми переглянулись, ожидая. Их знания об этой практике были смутными, отрывочными. Арми, чья жизнь проходила в мире контрактов и юридических норм, не мог до конца осознать эту реальность. Есть ли у таких, как Тимоти, светлые воспоминания? Детство с играми, шалостями, с любящими взрослыми? Пусть бедное, но своё? Или их с пелёнок отнимают у матерей и начинают обучать науке угождения и ублажения? Талор, видя его затруднение, мягко спросила на фарси: - Аз чанд солаги худро дар ёд дорӣ? [С каких лет ты себя помнишь?] - Ман… каме, пораҳо. Аз шаш солагӣ. [Я… немного, отрывками. С шести лет.]* — тихо ответил Тимоти. Талор перевела. — А ты помнишь своего омегу-папу? — спросил Арми. — Он был свободным? Или тоже раб? - Не. Омега-папа… вафот кард, вақте ки ман таваллуд шудам. Хеле хун.» [Нет. Омега-папа… умер, когда я родился. Очень много крови.] — Почему? — не понял Арми. - Врачей не было, чтобы помочь? Талор переспросила. Тимоти опустил глаза. - Ӯ шикамро пинҳон мекард. Ин шарм буд. Солдате ӯро зӯркорӣ карда буд. Бачаҳо бе шавҳар—шарм. Ӯ шикамро пинҳон мекард ва мехост… пас аз таваллуди ман, маро бикушад. Ба ӯ насиб нашуду ман ӯро куштам. [Он прятал живот. Это был позор. Солдат его изнасиловал. Дети без мужа — стыдно. Он прятал живот и хотел… после моего рождения, убить меня. Ему не повезло, и я убил его.] В комнате повисла гнетущая тишина. — Твой альфа-отец… солдат? Откуда ты знаешь? — наконец выдавил Арми. Тимоти сначала горько усмехнулся. - Ман сафедӣ ҳастам.» [Я белый. — как будто это всё объясняло. Потом добавил. - Дар деҳаи мо… наздики Кобул, лашкариёни амрикоӣ, алфаҳо ва бетаҳо, ист мекарданд. Онҳо бисёреро… зӯркорӣ мекарданд. Вале оилаҳо пинҳон мекарданд. Зеро шарм. Ва ҳеҷ кас занеро ё ҷавони омегаро, ки аллакай як бор аз ҷониби сарбозе бад олуда шудааст, намехоҳад. Пас аз марги папа… бобо мехост маро бихобад. Аммо Амӯ Али нагузошт. Ӯ маро аз вое харід. Барояш мол… чун бараки навзод. [В нашем поселке… недалеко от Кабула, останавливались американские военные, альфы и беты. Они многих… насиловали. Но семьи прятали это. Потому что позор. И никто не захочет женщину или юношу-омегу, которые уже испачканы, да ещё солдатом враждебной армии. После смерти папы… дедушка хотел удавить меня. Но дядя Али увидел какой я белый и не дал. Он купил меня у дедушки. Я был для него товаром… как новорожденный барашек.] — Дядя Али… тот самый устод? — уточнил Арми, чувствуя, как у него холодеет внутри. Тимоти кивнул. — Он твой дядя по крови? — Дуюни хун. — кивнул Тимоти. - Вторая кровь, - перевела Талор используя местное выражение для двоюродного родства. — То есть, твой собственный дядя купил тебя у твоего деда, и ты стал его рабом с младенчества? Талор хмуро выдохнула, очевидно зная ответ на этот вопрос, но смиренно перевела его для Тимоти. — Бале. [Да.] — И как… проходит детство раба? — с трудом подбирая слова, спросил Арми. Талор озвучила его вопрос на фарси. - Ман бачарии худро комилан дар ёд надорам. Пораҳо… аз шаш солагӣ. Мо ҳама дар ошхона кӯмак мекардем: хамир, лепёшка, тозе кардан, об овардан, чорво обёрӣ кардан ва чаронидани гӯсфандон. [Я совсем не помню своего детства. Обрывки… с шести лет. Мы все помогали на кухне: тесто, лепешки, уборка, носили воду, поили скот, убирали дерьмо и пасли овец, помогали в забое и бритье.] Талор кивнула и пояснила услышанное для Арми. Арми тут же насторожился «мы». — Вас было много? — Бачаҳои калонтар, бачаҳои раққос… панҷ нафар буданд. Онҳо ҷудо зиндагӣ мекарданд, бо Амӯ Али сафар мекарданд, пул меоварданд. Мо, хурдҳо… мо низ панҷ нафар будем. Мо танҳо корҳои хонагӣ ва коҳишро мекардем: тозе кардани хона, пухтани нони бачаҳо, шустани либосҳои онҳо, дукоҳ додан ба костюмҳои онҳо…» [Старшие мальчики, бачи-танцоры… их было пятеро. Они жили отдельно, ездили с дядей Али на выступления, приносили деньги. Мы, младшие… нас тоже было пятеро. Мы просто делали работу по дому и грязную работу: убирали дом, пекли лепешки для бачей, стирали их одежду, расшивали их костюмы…] Талор перевела, а после фыркнула и сказала Арми: - Вот откуда у него такие таланты к шитью и штопке! — И дядя Али решал, кого оставить при доме, а кого сделать бачой? — уточнил Арми. — Бале. — Наверное, все хотели остаться в доме? — предположил Арми. Тимоти покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то вроде жалости к непониманию Арми. - Не. Хеле не. Хола Нарҷа моҳ бо чӯб мезад барои ҳар хато. Ҳама мехостанд бача шаванд. Бача — ғуломҳои бузург дар хона. Онҳо пул меоваранд, рӯи қолии нарм мехобанд, ғалёни нони хуб мехуранд. Ғуломӣ ғалёни боқимондаи бачаҳоро мехӯрад. Ман… ман мехостам бача шавам. Онҳо зебо буданд. Чун худоён мераксиданд. Наметавонистӣ чашм аз онҳо бигардонӣ. Ман мехостам бираксам. [Нет. Очень нет. Тетя Нарджа била нас палкой за любую провинность. Все хотели стать бачей. Бача — уважаемый раб в доме. Они приносят деньги, спят на мягких коврах, едят свежие лепешки. Раб ест то, что осталось после бачей и спит на холодном полу. Я… я хотел стать бачей. Они были красивыми. Танцевали как боги. Так что глаз не оторвать. Я хотел танцевать.] Арми был сбит с толку таким ответом. - Ты понимал, что бача это не только танцы? - Бале. Конечно, понимал. Это Арми не понимал. И этот его вопрос показывал всю глубину пропасти между восприятием мира Тимоти и нормального человека. Да, он понимал, но это понимание было абсолютно искажено системой ценностей, в которой он рос. Для 10-летнего Тимоти мечта стать бачей была мечтой о спасении, успехе и уважении, и сексуальное обслуживание было неотъемлемой, логичной частью этого «успеха». Тимоти не разделял танец и секс как две отдельные категории. Для него это были части единого целого — «искусства быть бачей». Танец — это публичная, красивая часть, предназначенная для многих. Секс — это приватная, интимная часть служения, предназначенная для одного избранного клиента, купившего ночь. И то, и другое — работа, которая приносит деньги и одобрение Устода. Потребности ребенка, выросшего в таких условиях, расположены в обратном порядке по сравнению с обычным ребенком: Выживание: Избегать побоев, иметь достаточно еды. Безопасность: Иметь крышу над головой. Уважение и статус: Быть не последним рабом, объедающим объедки, а «уважаемым» бачей, который спит на ковре и ест свежие лепешки. Секс был платой за переход на высшую ступень этой пирамиды. Он видел, как живут старшие бачи, и готов был заплатить эту цену. С самого раннего детства его тело не принадлежало ему. Его били, на него кричали, его использовали для тяжелой работы. У него не было концепции «моего тела, до которого никто не имеет права дотрагиваться». Поэтому идея о том, что его тело можно будет использовать иным способом, но за это будут кормить, хвалить и уважать, не казалась ему ужасной. Она казалась ему логичным повышением по службе. — И как дядя решал, кого выбрать? — голос Арми стал тише. Талор с неменьшим любопытством перевела вопрос. Тимоти услышав вопрошание ответил: - Вақте ки ҳамаи мо даҳсола шудем, ӯ моро ба ҳуҷраи бачаҳо бурд. Ӯ мӯзика мезад, мо мераксидем, ва бачаҳои куҳна ба мо нигоҳ мекарданд. Ман хеле кӯшиш кардам… ва маро интихоб карданд. [Когда нам всем исполнилось десять, он привел нас в комнату к бачам. Он играл, мы танцевали, а старшие бачи смотрели на нас. Я очень старался… и меня выбрали.] Его выбрали! Стать бачей — значит быть избранным. Не каждого берут. Его тело, его внешность, его способности сочли достаточно хорошими, чтобы служить важным господам: полевым командирам, состоятельным торговцам, политикам, состоятельным гостям из других стран. В его мире это было высшей формой признания ценности. То, что Арми видел как насилие и унижение, маленький Тимоти воспринимал как достижение и доказательство своей полезности. Он мечтал о том, чтобы его перестали бить, хорошо кормили и на него смотрели с восхищением и стать бачой было естественным, желанным и почетным следующим шагом на пути к лучшей жизни, которую он мог себе представить. — И что было дальше? — Ду сол. Ду соли омӯзиши рақс. Ва омӯзиши… лаззат. Устод меомузонад. [Два года. Два года обучения танцу. И обучения… утехам. Устод учит.] Арми от неловкости прочистил горло. — Твой дядя… учил тебя ублажать альф? Тимоти кивнул с той же естественностью, с какой можно кивнуть на вопрос «учил ли тебя кто-нибудь читать?». В его ответе не было ни капли стыда или брезгливости, лишь констатация факта. — Он… он был альфой? — с надеждой, что ошибся, спросил Арми. Тимоти выслушав перевод вопроса кивнул, будто это было само собой разумеющимся. - Албатта. Дигар кӣ метавонад омегаро барои хизмат ба алфа омӯзад, агар худаш алф набошад?» [Конечно. Кто же ещё может научить омегу ублажать альфу, если не сам альфа?] — Сколько… сколько ему было лет? — сдавленно спросил Арми. — Панҷоҳу чор. [Пятьдесят четыре.] — И он… он делал это с тобой? Всё то, что… мы делали по ночам? Талор поморщилась, но перевела. — Бале, албатта. Ӯ ҳама чизро ба ман омӯзонд. Ду сол, ҳар шаб, Амӯ Али бо ман кор мекард. Ӯ устоди хеле хуб буд. Ман ҳанӯз ҳам бисёр чизҳои дигар медонам. Маро нафурӯшед… ман аз ӯ беҳтарам. [Да, конечно. Он научил меня всему. Два года, каждую ночь, дядя Али занимался со мной. Он очень хороший учитель. Я ещё много всего умею. Не нужно меня продавать… я лучше, чем она.] — Тимоти кивнул в сторону кухни, где суетилась Приянка. Арми был ошеломлён. Талор, видя его состояние, взяла инициативу на себя. — А когда обучение закончилось, что началось? — спросила она. Тимоти пожал плечами. - Зиндагӣ. Намоишҳо. Рақс. Шаби лаззат дар хайма бо меҳмонҳо. [Жизнь. Выступления. Танцы. Ночные утехи с гостями в шатре.] — Много… гостей у тебя было? — тихо спросил Арми. — Бисёр. Ман ҳисоб намекардам. [Много. Я не считал.] — Ты мог отказаться? Если кто-то тебе не нравился? Тимоти услышав перевод вопроса от Талор, посмотрел на него с искренним непониманием. - Он касе, ки шабро харидааст, соҳиби ман аст. Оё соҳиб метавонад ба наметавонад маъқул набошад? [Тот, кто купил ночь, мой хозяин. Разве хозяин может не нравиться?] — Конечно, может! — воскликнул Арми. Талор с чувством перевела ответ. Тимоти лишь пожал плечами, всем видом показывая, что не понимает этой логики, но как положено рабу готов согласиться. - Пас, метавонад, соҳиб. [Значит, может, хозяин.] — Как долго дядя Али был твоим хозяином? — сменил тему Арми, чувствуя, как подступает тошнота. — Вақте ки ман ҳафдаҳсола шудам, Раҳим маро аз ӯ харид. Ӯ мӯзикант буд, дар ҳузури Толибон қадрдонӣ мешуд. Ман бо ӯ намоиш медодам. Шаш моҳ пеш… Султон маро харид. [Когда мне исполнилось семнадцать, Рахим купил меня у него. Рахим был музыкантом, его ценили среди талибов. Я выступал с ним. Полгода назад… Султан меня выкупил.] — Ты… обслуживал его? — Бача бояд ба соҳибаш хизмат кунад. Вале… чизе ба ӯ маъқул наомад, ва ӯ шуморо ба ҳадя ба шумо дод. [Бача должен служить хозяину. Но… что-то ему не понравилось, и он передарил меня вам.] Арми шумно вздохнул, проводя рукой по лицу. Тимоти, истолковав этот жест как недовольство собой, опустил голову, и его голос стал сдавленным, полным паники. - Маро нафурӯшед. Ман ҳама чизеро, ки мехоҳед, хоҳам кард. Ман дигар пешоб намеӯшам, агар намехоҳед. Агар намехоҳед, ман дигар ба наздики шумо намеоям. Лутфан… [Не продавайте меня. Я буду делать всё, что вы хотите. Я больше не буду пить мочу, если вам не нравится. Если вам не нравится, я больше не буду приходить. Пожалуйста…] Талор шумно выдохнула и перевела Арми его речь. — Ты можешь приходить, — резко перебил его Арми. — В моей комнате стоит тахта. Она для тебя. Но ты не действуешь без моего разрешения. Понял? Талор переводила эти слова практически в унисон с Арми. Тимоти послушно закивал, бормоча: - Умедворам, бахшӣшед, бахшӣшед, ман танҳо мехостам ба шумо хизмат кунам, соҳиб… [Простите, простите, я лишь хотел служить вам, хозяин…] — И не называй меня больше «сохиб»! — раздражённо фыркнул Арми. В глазах Тимоти вспыхнула чистая, животная паника. Он потерял последний ориентир. И распереживался, что снова делает что то не так раз хозяин не хочет чтобы его звали хозяином. Значит хочет… избавиться? — Называй меня Арми. Просто Арми. Талор перевела и Тимоти нервно кивнул, сжимая и разжимая кулаки на коленях. — А теперь спокойной ночи, — Арми поднялся, прощаясь с Талор и кивнув Тимоти. — Можешь спать у себя. Можешь прийти на тахту. Но помни: без моего разрешения ты ко мне не прикасаешься. - Бале, Арми-сахиб, — быстро, по привычке, ответил Тимоти, снова опуская голову в поклоне. Арми лишь покачал головой и вышел, оставив их в комнате, наполненной тяжестью услышанного.