Махбуб

Неловкость висела над столом плотным, непроглядным туманом. Звуки барабанов, казалось, разбивались о стену этой тишины, не в силах ее пробить. Никто не знал, куда деть взгляд. Даже Виктор молча крутил в пальцах ножку бокала, потеряв свою обычную находчивость. И в этот момент ритм изменился. К гипнотической дроби присоединились пронзительная зурна и бархатистый уд. Все взгляды устремились к сцене, где появились танцоры, звеня сагатами. Но Арми смотрел не на них. Он смотрел на Тимоти. Тот сидел, застыв, его лицо исказила гримаса настоящей, физической боли. По щекам, подсвеченным огнями, беззвучно текли слезы. Он смотрел на танец не как зритель, а как изгнанник, взирающий на родной дом из-за запретной черты. Арми почувствовал в груди знакомый скрежет — острый стыд и беспомощность. Тимоти резко встал. Стул с шумом отъехал назад. Все вздрогнули. Талор инстинктивно потянулась его остановить, но Арми твердо положил руку ей на запястье. — Оставьте его, — прошептал он. Он видел, куда был нацелен этот взгляд. Не на выход. В самую гущу музыки. Тимоти, не видя и не слыша ничего прошел сквозь зал, как аутодафе, идущее на костер. Он встал на свободном месте перед сценой, и его тело отозвалось. Он повторил первое движение танцоров — точь-в-точь, как на сцене. Но если их движения были отточенными, техничными и… пустыми, то его — были тем же самым заклинанием, но произнесенным с истинной, сокрушительной силой. Там, где они грациозно взмахивали руками, его кисти выписывали в воздухе историю всей его жизни — мольбу, страсть, отчаяние. Там, где они ритмично встряхивали бедрами, его таз выбивал из себя боль, унижение и ярость, каждый удар был криком, каждое кружение — падением и возрождением. Его прогибы были на грани человеческого возможного. Казалось, позвоночник вот-вот сломается под давлением невыносимой эмоции, вырывающейся наружу. Он не танцевал технично — он исповедовался. Он проживал каждую ноту, каждый такт. Он был музыкой, обретшей плоть. Гости замерли. Официанты застыли с подносами. Танцоры на сцене потеряли всех своих зрителей, они были заводными игрушками рядом с самой жизнью. Потому что можно быть идеальным в исполнении функции, но лишь прочувствовав боль, можно стать настоящим человеком и истинным художником, творцом, существование которого невозможно игнорировать. Лука, Виктор, Элио и Талор вынуждены были привстать, а после и вовсе подняться в след за всеми гостями ресторана стекающимися вокруг Тимоти, закрывающими своими фигурами обзор, увлеченные гипнотической силой этого зрелища. Это был не танец для кого-то: для хозяина, для гостей. Это был танец для себя. Он использовал свой язык — язык тела — не для соблазнения или услужения, а для выплеска накопившейся боли, тоски, гнева и воспоминаний. Каждое движение — слово в его немой исповеди— очищение через страдание и искусство. Он не исполнял танец, он проживал его. Люди вставали образовывая живое кольцо вокруг него. И когда музыка смолкла, Тимоти не замер. Он сделал еще несколько замедленных, затухающих движений, будто эхо все еще звучало в нем одном. Он остановился, тяжело дыша. И только тогда увидел море восторженных лиц, оглушительные аплодисменты. Он моргнул, ошеломленно озираясь, словно только что вынырнул из глубины океана и не понимал, где находится. Его щеки были мокрыми. Со сцены к нему стремительно спустился один из музыкантов, молодой парень с горящими глазами. Он что-то быстро и взволнованно говорил ему на фарси, жестикулируя в сторону закулисья. Тимоти, все еще в прострации, кивал, смущенно утирая лицо. Парень, не скрывая восторга, схватил его за руку и бережно повел за собой. Увел его не как слугу, а как артиста. Его аплодируют. Аплодируют не как объекту вожделения, а как творцу, подтверждая его новую, хрупкую идентичность. Он не невидимый раб; его видят и признают его талант и его человечность. Его существование. Виктор все еще аплодировал, сраженный наповал. Элио и Талор молча наблюдали, как Тимоти уводят. — Они… они его забрали? — задыхаясь с нескрываемой тревогой спросил Лука, в голосе смешались эмоциональное возбуждение и дикий восторг. В каком обычно прибывают люди пережившие адреналиновый опыт сродни прыжку с огромной высоты. Арми лишь догадливо дернул плечом, следя за скрывшейся фигурой. — Похоже на то, — глухо произнес он. — Дайте это ему, - зачарованно ответил Виктор, все еще продолжая хлопать. - Это его стихия! Талор переглянувшись с Арми гордо улыбнулась.