Махбуб

Три года. Песок в песочных часах его новой жизни сыпался медленно, но неумолимо. Никакой призрачно представляемой холодной Франции без крова и еды и с вопросом о том где его место и какая роль ему предстоит в новой жизни так и не случилось. Оман стал ему домом, а пещера-ресторан над океаном — храмом, где он был уже не случайным отчаявшимся гостем, а жрецом. Или по мнению некоторых гостей даже целым божеством. Жизнь была. Она была ровной, предсказуемой, своей. Он танцевал. Он получал за это деньги. Он мог купить себе еду, одежду, откладывал, правда еще не придумал на что, но откладывал. Он был свободен. Совершенно, абсолютно свободен. Программа адаптации осталась позади, и ее завершение не сопровождалось истерикой, лишь тихим, осознанным «спасибо» в адрес Фло и полной готовностью к сепарации от Арми. У него был план. Паспорт. Собственное, отстроенное по кирпичику «Я». И уже подписанный рабочий контракт. Арми лично отвез его в Оман, въехав на внедорожнике в пыльный двор общежития при том самом шикарном ресторане в гроте. Он прошел с ним в комнату, которую выделили Тимоти — небольшую, с двумя кроватями, одним шкафом на двоих, но с его собственной тумбочкой и видом на внутренний дворик. Арми обошел ее взглядом критичного управленца, щелкая выключателем и проверяя струю воды в крошечной раковине. — Необходимое докупим, — заявил он, уже доставая телефон, несмотря на вялые протесты Тимоти. — Холодильник тут маловат. И кондиционер шумит, как трактор. Поменяем. И он докупил. Небольшой, но бесшумный холодильник. Новый кондиционер и аптечку. Прощание было долгим и слезливым, таким каким наверное и должно быть прощание близких людей, разрывающих живую связь. Арми крепко, почти до хруста, обнял его, скрыв лицо у него в волосах, и Тимоти почувствовал на своей шее его шумное, тяжелое дыхание. Они не говорили ничего важного — лишь «береги себя», «звони», «ты всегда можешь…». И он смог отпустить его без паники, с горьким, но четким пониманием, что эта глава закончена. Первый год они были на связи. Тимоти приезжал в гости, они с Арми и Талор , Приянку благополучно выдворили после отъезда Тимоти, а Талор вернулась к своим изначальным обязанностям, выезжали кататься на багги в пустыню, гоняли все в месте по достопримечательным местам и со стороны это могло выглядеть как компания друзей или странная семья — хозяин, его домработница и его бывший раб, связанные сложной, запутанной историей, которую уже никто не мог распутать. Потом контракт Арми закончился, и он улетел во Францию. Расстояние сделало свое дело. Общение стало сходить на нет. Яркие всплески редких звонков сменились редкими, вежливыми сообщениями в мессенджерах. Виктор присылал длинные голосовые сообщения с расспросами о местных обычаях, просил присылать танцы, которые Тимоти исполняет и ставит. Лука интересовался его здоровьем и присылал поздравления на все праздники с Рождеством, Курбан-байрамом и даже днем независимости Никарагуа. Поздравления были постоянными и не требующими ответа, как обозначение я тут, всегда рядом, если что ты можешь ответить, а можешь не отвечать. С Талор, которая теперь работала в доме у дубайского шейха и наконец-то купила вторую квартиру на родине ( осталось еще две), он виделся после отъезда Арми пару раз. Но как!!! *** Они ездили в совместный отпуск сначала в Марокко потом а Египед. Вспышки чистого, ничем не омраченного света. Воспоминания о которых грели жарче солнца в самую холодную ночь. Они сбежали на неделю от всего. Воздух Марракеша был густым, как сироп, и сладким от запаха апельсинов, жасмина и дыма от жаровен с бараниной. Ярко-синее небо, ослепительно-белые стены медины и кричащие розовые бугенвиллии — мир будто сошел с уха от красок. И он, Тимоти, был частью этого безумия. Он стоял у подножия древнего сфинкса, чувствуя на своей коже живительный жар чужого солнца, и не мог поверить, что это реальность. Всего четыре года назад Махбубу, запертому в золотой клетке шатра, такое не могло присниться даже в самом бредовом, самом смелом кошмаре. Тогда «отпуск» разве что в ироническом смысле означал бы быть проданным на неделю новому, неизвестному хозяину в чужой стране, полной опасностей, где он — всего лишь вещь, за благополучие которой никто не несет ответственности. А сейчас? Сейчас же в отпуске он сам решал, в какую страну поехать, что съесть на завтрак. Сам торговался за безделушку на рынке. Сам покупал Талор свежевыжатый сок и смеялся, когда она кривилась от кислого вкуса. — Дай камеру! — скомандовала Талор, выхватывая у него телефон, прицеливаясь для совместного селфи на фоне сфинкса. Он, не задумываясь, прикрыл глаза и прижался губами к ее щеке в поцелуе. В ее глазах светилась чистая, ничем не отравленная радость. Щелчок. — Теперь дай мне! — рассмеялся он, забирая телефон. Талор, покрасневшая от солнца и счастья, тут же нацепила на нос огромные солнцезащитные очки в стиле «а-ля Джеки Кеннеди» и приняла вызывающую позу, уперев руки в бока. Тимоти поймал в кадре ее смеющееся лицо, пирамиды, древнего сфинкса и свое собственное счастливое отражение в стеклах ее очков — свободного человека, который просто был здесь. Просто туристом. Просто собой. Вот он, вкус свободы. Не громкий и не пафосный, а сладкий и простой, как спелый финик. Возможность быть легким, глупым и спонтанным, не опасаясь, что за этим последует наказание. Возможность доверять миру и надеяться только на себя — и знать, что этого достаточно. ** С Остином и Сиршей, с которыми занятия официально завершились год назад, он болтал о новых фильмах и музыке. Он не был обделен вниманием. После каждого выступления десятки альф целовали его руки. Ему присылали цветы, подарки, звали на свидания, были даже сумасшедшие туристы, плененные его танцами, что не зная о нем ничего, предлагали официально повязаться и жить долго и счастливо. Один безумец из Ванкувера другой из Буэнос-Айроса. Но он был одинок. Не от недостатка общения, а в том, что его сердце, казалось, все еще жило в том измерении, где стучали барабаны в гроте и где звучал голос Арми. Он думал, что чувство почти перегорело. Что осталась лишь тлеющая головешка под слоем пепла повседневности: репетиций с ансамблем, учебы на домашнем обучении он как раз закончил 9-й класс экстерном, бытовых разговоров с его соседом по комнате, танцором Хадидом. Пока среди ночи не зазвонил телефон. Громкая, вибрирующая трель пробилась сквозь посапывание Хадида. Тимоти вздрогнул, продирая глаза. В темноте он нащупал на тумбочке телефон, заваленный учебниками по алгебре, биологии и географии. Экран слепил. Бездумно, полусонный, он смахнул пальцем, поднося трубку к уху. — Да? — прохрипел он, голос был сдавленным от сна. В ответ — лишь тяжелое, прерывистое дыхание. И вдруг — стук его собственного сердца, который совпал с ритмом этого дыхания и превратился в те самые барабаны, что стучали у него в горле каждый раз при виде Арми. Он узнал это дыхание. Узнал, даже не видя номера. — Арми? — его собственный голос прозвучал тихо и неуверенно, уже полностью проснувшийся. — Я так скучаю. — Голос на том конце был низким, сдавленным, будто ему физически больно было говорить эти слова. — Просто жутко. Тимоти сел на кровати. Простыня сползла. Он почувствовал, как по его щекам катятся предательские горячие слезы. Он даже не пытался их смахнуть. — Я тоже, — выдохнул он. Это была правда. Внезапная, оголенная и абсолютная, сметающая три года тихого отдаления. С той стороны послышался шумный, сломанный вздох, будто Арми только что всплыл с огромной глубины. - Три года достаточный срок Чтобы не считать себя эксплуататором пользующимся травмированным омегой? Тимоти сглотнул ком в горле. - Я не раб твой. Он был больше не тем мальчиком, который ждал указаний. Он был взрослым. Он мог спросить. — Чего ты хочешь, Арми? Пауза. Потом тихий, чистый, без единой ноты сомнения ответ: — Просто тебя. Два слова. Всего два слова. Но в них было всё. Просто — ты. Со всей своей болью, своей историей, своим я, своей свободой, своими танцами, своими дурацкими учебниками по алгебре. Тимоти закрыл глаза. Он видел его. Таким, каким видел в последний раз с глазами, полными недосказанности, той же боли, что и сейчас звучала в его голосе. Он сделал свой выбор. И Тимоти сделал свой. Свободный, взрослый, осознанный выбор. — Ну так приезжай и забери меня, — тихо, но четко сказал Тимоти в трубку и положил ее на колени, не разрывая соединения. Ответ не заставил себя долго ждать. - Я вылечу ближайшим рейсом. Гудки…