Махбуб

Тимоти стоял, вжимаясь в холодную стену, его пальцы нервно перебирали край простой хлопковой рубашки. Он ловил каждый силуэт, возникающий из зоны таможенного контроля, и сердце его колотилось где-то в горле, сжимаясь от тревожного, сладкого предвкушения. И вот он появился. Не просто вышел — словно врезался в реальность Тимоти, рассекая толпу своим привычным, уверенным шагом. Арми. Немного уставший, но собранный, с дорожной сумкой через плечо. Зачесанные назад волосы золотые выбились из прически упав на лицо. Он пригладил их осматриваясь, взгляд его метнулся по залу, ища, и на секунду замер, найдя Тимоти. Время остановилось. Они стояли, разделенные метрами зала, и просто смотрели друг на друга, выпивая взглядами, сметая три года разлуки за долю секунды. И потом, как по сигналу, сорвались с места. Не бежали, а почти побежали, закрывая расстояние за несколько стремительных шагов. И вот он, этот момент: Арми широко раскрыл объятия, а Тимоти буквально впрыгнул в них, обвив его руками и ногами, как лиана. Арми подхватил его, крепко, уверенно, одной рукой обняв за спину, другой поддерживая под ягодицы, прижимая к себе так сильно, будто хотел вдавить в свое тело, сделать частью себя. Тимоти вжался в него всем телом, спрятав лицо в шею, в теплую, знакомую кожу, пахнущую дорожным мылом, свежим потом и теми же духами которыми альфа пользовался во времена их совместной жизни . Он с жадностью, почти животно, терся носом и губами о его щетинистую щеку, вдыхая этот забытый, сводящий с ума запах, издавая тихий, жалобный звук, похожий на стон потерявшегося и наконец-то найденного щенка. Арми делал то же самое, зарываясь лицом в его кудри, вдыхая запах его шампуня, кожи и сладковатого аромата ладана, который теперь всегда витал вокруг Тимоти. — Я так скучал, — хрипло прошептал Арми прямо ему в ухо, и голос его дрожал. — Так сильно скучал. Тимоти не мог вымолвить ни слова в ответ. Он лишь кивал, не отрываясь от его шеи, продолжая свое немое, отчаянное обтирание, как будто пытаясь стереть три года пустоты этим прикосновением. Через несколько вечных минут Арми, не отпуская его, отошел от потока людей и аккуратно, почти невесомо, опустил его на пол. Но Тимоти не отпускал. Он продолжал вжиматься в него, прижимаясь грудью к его груди, будто боялся, что стоит ослабить хватку, и Арми растворится, как мираж. Арми не торопил его. Он просто обнимал Тимоти одной рукой рисуя круги на его спине и попутно заказывал такси. Потом нежно поцеловал его в лоб, в переносицу, снова в лоб — бесконечно нежные, успокаивающие прикосновения. — Такси ждет, — тихо сказал Арми, через какое-то воемя, не переставая его гладить. — Я снял нам номер. На неделю. Пока решим вопрос с твоим контрактом... Тимоти снова лишь кивнул, ему было абсолютно все равно на номера, контракты и такси. Ему был важен только этот островок — тепло Арми, его запах, стук его сердца под ухом. Раздался настойчивый гудок. Таксист, терпеливо наблюдавший за этой сценой, дал знать о себе. Они сели на заднее сиденье, и мир снова сузился до пространства машины. Арми протянул деньги через перегородку, сказал название отеля и опустил темное стекло, отгораживающее их от водителя. В наступившей тишине и полумраке он повернулся к Тимоти. Медленно, давая тому время отстраниться, притянул его к себе. Большая теплая ладонь мягко придержала его подбородок, большой палец провел по его нижней губе. Тимоти притих неотрывно глядя на альфу. А затем Арми поцеловал его. Это был не стремительный, голодный поцелуй, а медленный, бесконечно нежный, вопрошающий. Поцелуй-воспоминание. Поцелуй-знакомство заново. И Тимоти... растаял. Вся его привычная пластика, его танцующая грация куда-то ушли. Он размяк в его руках, став аморфным, податливым и совершенно на себя непохожим. Он отвечал на поцелуи робко, почти невинно, без всякого искусства, которому его учили долгие годы. Только чистая, наивная, безусловная отдача. Как будто впервые. *** Дверь номера отеля закрылась с тихим щелчком, отгораживая их от всего мира. Тимоти замер у порога, словно врос в пол дорогим ковром. В его позе читалась дикая растерянность - будто не этот юноша одни своим взглядом мог распалить огонь в комнате где не было ни одного уголька . Арми отшвырнул сумку в угол и медленно подошел к нему. Он он слегка склонился, большие, теплые ладони легли на талию омеги, притягивая к себе. Пальцы Арми аккуратно подняли его подбородок, заставляя встретиться взглядом. В зеленых глазах Тимоти плескался целый океан страха, надежды и тоски. Их губы встретились. Сначала несмело, но затем Тимоти отозвался с готовностью, однако в процессе нелепо размяк в его объятиях, став податливым и безвольным. Арми усмехнулся прямо в его губы — тихим, счастливым, немного торжествующим звуком. Следующее, что почувствовал Тимоти, — это что его отрывают от пола. Арми легко подхватил его на руки, как ребенка, и, не прерывая поцелуя, понес к огромной кровати. Он опустил его на прохладный шелк покрывала и принялся раздевать, его движения были быстрыми, но не грубыми. Каждый сантиметр освобожденной кожи он запечатывал поцелуями, жадными и влажными. Тимоти лежал, зажмурившись, его тело выгибалось навстречу прикосновениям, как послушное, живое желе. Он пытался поймать губы Арми, тянулся к ним, но тот мягко уворачивался, продолжая свой неторопливый маршрут вниз — по шее, ключицам, груди, животу. Альфа не торопился. Его ладони, большие и теплые, плавно скользили по коже Тимоти по внутренней поверхности бедер Тимоти, заставляя кожу под ними покрываться мурашками. Каждый поцелуй, который он оставлял на нежной, почти прозрачной коже, был медленным, влажным. Он словно запечатывал своим прикосновением каждую пядь территории, вновь и вновь подтверждая ее принадлежность ему — не как хозяину, а как любовнику. Он навис над ним, и мир Тимоти сузился до этого могучего силуэта на фоне потолка. Арми взял его за щиколотки — его хватка была твердой, но не сковывающей, — и мягко приподнял, разводя ноги в стороны. Тимоти, покорный и завороженный, не сопротивлялся, позволяя делать с собой все что угодно, его взгляд был прикован к Арми. И тогда Арми начал целовать его ступни. Сначала тыльную часть, где проступали тонкие голубоватые жилки, затем нежно, почти благоговейно — каждый пальчик, смакуя хрупкость и совершенство. Для Тимоти, чье тело когда-то было лишь инструментом для услады других, это было актом невероятного обожания, переворачивающим все с ног на голову. Он видел свое отражение в зрачках Арми — желанное, обожествляемое. Но на этом ласки не заканчивались. Одна рука Арми продолжала держать его лодыжку, а пальцы другой начали свой неторопливый, мастерский путь. Они ласкали его член, скользили ниже, к напряженным яичкам, чтобы затем, медленно и влажно, круговыми движениями приняться готовить его анус к принятию. Арми смаковал каждый его отклик. Каждый тяжелый, прерывистый вздох, каждый захлебывающийся, невольный стон, вырывавшийся из груди Тимоти. Он дарил удовольствие и тут же пожинал его плоды: блаженствующий, потерянный взгляд и легкие, судорожные подрагивания стройного тела. Пальцы Тимоти сплелись в его светлых волосах, не тянули и не направляли, а просто цеплялись за них, как за единственную опору в нарастающем водовороте ощущений. А в его огромных, выразительных зеленых глазах стояла дымка нарастающего удовольствия и та самая бесконечная, всепоглощающая нежность, ради которой, казалось, и стоило пройти через все круги ада. Когда, горячий рот Арми наконец накрыл его губы Тимоти вздрогнул, э и издал тихий, прерывистый стон. Он увлекся поцелуем, совершенно забывшись, и не заметил, что Арми уже подготовил его. Поэтому, когда в него вошли, это было внезапно и остро. Тимоти широко раскрыл глаза и громко, сдавленно ахнул прямо в губы Арми, который снова накрыл его собой. И тогда началось оно первобытное и страстное. Жар, грубый ритм и животная потребность быть как можно ближе. Тимоти полностью отдался, превратившись в покорную, стонущую крольчиху, принимающую каждый удар, выбивавший из него воздух. Он был сконцентрирован только на ощущениях, на теле Арми над ним, на его запахе. В моменты, когда Арми входил в него особенно глубоко, Тимоти замирал, подобно птичке, прижавшейся к земле под тенью хищника, завороженной и парализованной страстным ожиданием следующего движения. А потом волна накатывала вновь, и он становился морской гладью во время шторма, вся его поверхность вздымалась и колыхалась под напором урагана, не пытаясь сопротивляться, а лишь принимая и отражая всю эту мощь в глухих, прерывистых стонах. Тимоти любовался Арми, этим альфой, завороженно следя за каждым движением его мышц при свете ночника. Арми был воплощением той силы и благородства, о которых Тимоти когда-то осваивая азы третьего класса школьной программы мог лишь робко тайно мечтать, прячась в тени своего рабского прошлого. Его лицо, обрамленное светлыми,ю волосами, казалось высеченным из мрамора — с резкими, аристократичными чертами, прямым носом и упрямым подбородком. Эту холодную красоту смягчали живые, ярко-голубые глаза, сейчас прикрытые полуопущенными веками, в которых плясали отблески страсти и нежности. Широкие скулы и сильная линия челюсти были тронуты легкой щетиной, которая колола нежную кожу Тимоти, когда Арми снова и снова склонялся к нему для поцелуя. Его плечи были широкими, а торс — мощным и рельефным, с рисунком волос на груди, сужающимся к плоскому, напряженному животу. Каждая мышца на его спине и руках играла под кожей, когда он двигался — плавно, но с не скрываемой, животной силой. Он был воплощением здоровой, зрелой мужской красоты — не грубой, не грязной, а собранной, контролируемой, что делало ее еще притягательнее. Для Тимоти он был не просто любовником. Он был живым символом всего, что казалось недостижимым: свободы, выбора, уважения и той чистой, равной любви, которую он теперь, трепетно и с невероятным благоговением, учился принимать. И каждый взгляд, каждое прикосновение Арми словно запечатывало в нем уверенность: он достоин этого. Достоин этого человека, этой жизни. Арми, чувствуя на себе его восторженный, пьянящий взгляд, усмехнулся — счастливо и немного смущенно. Он наклонился и поймал губы Тимоти в очередной поцелуй, глубокий и влажный, в котором тонули все мысли, оставляя лишь ощущение полного, безраздельного счастья и принадлежности друг другу. Арми молчал, тяжело дыша, лишь изредка издавая хриплые, одобрительные звуки. Он крепко держал его за бедра, приподнимая таз, чтобы войти глубже. А потом они лежали, соединенные, прижавшись друг к другу так плотно, будто пытались срастись. Их руки блуждали по спинам, плечам, ягодицам — сжимая, гладя, притягивая. Они целовались — шумно, голодно, как будто не могли напиться друг другом после долгой жажды. Впереди у них была долгая жизнь. Суета с досрочным разрывом контракта. Переезд Тимоти во Францию. Новая, еще одна адаптация, теперь уже в роли партнера, а не подопечного. Учеба, поиски себя, врачи. И дети. У них будет много детей, и совсем другие, новые проблемы. Но это будет другая история. А пока... а пока они просто хотели напиться друг другом. До дна. После они лежали, сплетясь конечностями, их дыхание постепенно выравнивалось. Жар спадал, сменяясь сладкой, ленивой истомой. Арми не отпускал его, одной рукой все так же рисуя медленные круги на его спине, а другой перебирая шелковистые пряди его волос. Тимоти прильнул к его груди, слушая ровный, мощный стук его сердца. Этот звук был для него самой сладкой колыбельной, самым убедительным доказательством реальности происходящего.