Пять минут счастья.

В феврале 2015 года папа решает устроить мне вояж в Стамбул. Стоит сказать, что мы с родителями бывали там и ранее - кажется, году в 2011-ом: тогда еще у меня появилась первая "взрослая" кожаная куртка с красивой голубой шелковой подкладкой, и еще куча сувениров для бабушек и прочих друзей. Но за четыре года обстоятельства меняются кардинально - родители в разводе, мне девятнадцать, и летим мы с папой и его другом-врачом, который тоже взял свою дочь. О ней, кстати, я упоминаю в работе "Чочук" - эта та самая Катя (имя изменено), которая после умрет от рака. Общаться и в целом изъясняться с турками на их языке для меня вовсе не проблема - я отлично владею турецким, да еще, когда прогремел "Великолепный век", будучи администратором одной из групп Вконтакте по этому сериалу через онлайн-трансляцию перевожу новенькую серию. В этот раз все иначе, и даже Стамбул кажется каким-то мрачным. Но нам с Катей весело - мы гуляем, ходим на экскурсии, пока наши отцы заняты. А после встречаемся с вечно занятыми папашками в холле гостиницы, чтобы вечером поужинать вместе. Мне не страшно бродить в одиночестве по улицам Стамбула - абсолютно. Что Москва, что Константинополь... Или любой другой город - чувствую я себя спокойно. Но это тогда. Сейчас, конечно, все иначе - когда мозги есть и работают. Мы идем в местное заведение вчетвером - весьма колоритное в восточном стиле - где садимся на подушки, как турки (имею в виду, времена Османской Империи) и изучаем меню. На сцене представление - танец дервишей сменился восточным и безумно красивым танцем живота. Меня привлекает все - от ритма до четкости и пластичности, слаженности и невероятной грации движений. Я с нескрываемым восторгом, словно ребенок, периодически слегка улыбаясь и хлопая в ладоши, наблюдаю за этим танцем. Одна ушла - пришла другая, и публика, словно завороженная, смотрит на это восточное чудо. Я так не умею. Меня всегда привлекает то, что я не умею - будь то танец или игра на скрипке. Сразу представляю, сколько труда в это вложено и от того талант другого возвышается в моих глазах. Мы с Катей беседуем о чем-то своем - разница у нас два года, я старше - пока наши отцы пьют местную водку (ракы) и зажевывают кебабом. Вечер приятный и мелодичный, но мы с Катей почти ничего не едим - как-то не хочется. В больших количествах пьем чай, я иногда уплетаю лукум, пару кусочков. На обратном пути, желая "растрясти жирок", как выразился папа, идем до отеля пешком. Мы прилетели всего на несколько дней, и хочется даже в потемках осмотреть все прелести турецкой Столицы. "Паитахта" (Столица) на турецком. В дословном переводе - место, где стоит тахта - то есть, трон (опять же в переводе). Мы замечаем с Катей автомат с жареными каштанами - кажется, это самый популярный вид местного стрит-фуда. Всего за несколько лир тебе в кулек насыпают горсть горячих каштанов. На вкус не очень - как картошка - но купленные кульки уходят буквально за пятнадцать минут, что мы топаем до отеля. Пожелав отцам доброй ночи, мы расходимся по номерам, у каждого свой. По привычной традиции я принимаю душ и отзваниваю маме - она волнуется, находясь дома в России и просит звонить ей почаще. Рассказываю ей о поездках и экскурсиях, деликатно умалчиваю, что мой папа засунул танцовщице несколько сотен купюр в трусы во время восточного танца, желаю ей сладких снов и со спокойной душой ложусь спать. А вот дальше самое интересное... И двух часов не проходит, как я просыпаюсь от сильной боли в животе - мне кажется, меня режут. Скрючившись, обхватив руками живот встаю с высокой твердой постели и иду в санузел - правда, не знаю, куда, потому что чувствую, что меня и рвать сейчас будет, и нести. Прямо комбо. Выход нашелся сам собой - в душевой кабине с меня перло со всей щелей сразу, только вот из глаз - слезы. От перенапряжения, видимо. Белизна изо рта с пеной, зелень с задницы... Картина так себе в сочетании с резями в животе. Только прохладный душ держит меня в относительном тонусе. Я понимаю, что ситуация требует помощи и, кое-как добравшись обратно до постели, звоню по стационарному телефону папе в номер. Ушам своим не верю - оказалось, что они с товарищем напились пьяные и папа не мог понять, кто ему вообще звонит. Разговор выглядел примерно так: - Папа! Пап, ты не спишь? - А? Че? Ху а ю? Бай-бай... - и гудки в трубке. Лишь с десятой попытки папа понял, что звоню я - его детеныш - и что этому детенышу крайне-крайне плохо, - Да пройдет! Ложись спать. - заверяет меня папа и бросает трубку. Почему-то возникает мысль, что у Кати может быть нечто похожее - я сразу грешу на каштаны, а ели мы их вместе. Но, к счастью, дальше изжоги у Кати не пошло, и она уже спала. С собой в поездку я беру но-шпу. В данной ситуации это просто пустышка, но мне искренне кажется, что парочка таблеток мне поможет. Нет - через час ситуация становится еще хуже - у меня поднимается высокая температура, я заметно слабею, с меня течет в три ручья, а приглушенный свет настенного бра режет глаза, заставляя их слезиться. Мне наклониться, чтобы вырвать в найденный пакет трудно - кровать слишком высокая. А вскоре на фоне жара я впервые в жизни... начинаю видеть "мультики". Галлюцинации. Мне то снится Высоцкий. Потом какой-то кошмар. Снится концерт рок-группы, где все орут. Голоса и знакомых, и незнакомых переплетаются в один гул, который давит в виски, кажется, что я куда-то убегаю и даже не замечаю, что в итоге шлепаюсь с кровати. Боль немного отрезвляет, я ударяю руку и ребра с правой стороны. Меня по-прежнему тошнит, слабость дикая, я просто не знаю - не соображаю - что делать. Звонок телефона на прикроватной тумбе - весьма громкий, да еще с вибро - кое-как отрезвляет. Тогда у меня был НТС. Я дотягиваюсь рукой до тумбы, распластавшись на полу возле заполненного рвотой пакета, спускаю одеяло, чтобы укрыться - мне холодно и меня трясет от озноба. - Мама! Мама! - кричу я в трубку, когда слышу мамин голос. Почему в ответ тишина? Почему молчание? Я кричу сильнее, - Мама-а-а! - и... просыпаюсь. Да, это был кошмар. Мой сон - что мама мне звонит. Но я все также лежу на полу, а моя рука заместо телефона сжимает кусок одеяла. Видимо, были прозрения в "мультиках", потому что я помню, как падаю с кровати, помню, как меня рвет, помню, что мне очень холодно. Но я не могу звонить маме... У нее неделю назад был курс химии, волноваться ей нельзя. Да и чем она, находясь в России, поможет мне? Ближе к третьему часу ночи, когда рвота сменилась неуемным зеленым поносом и я, стянув с полки полотенце, уже лежу на кафеле и укрываюсь этой белоснежной махрой, слышится звонок. Но у меня стойкое ощущение, что это мне кажется. И все же из последних сил буквально на корточках ползу к кровати: - Мама... Мама позвонила среди ночи и спросила, что случилось. По моему голосу она понимает, что я просто не в адеквате на фоне высокой температуры и мне нужна помощь. Она звонит моему папе - но и он не в адеквате, только на фоне дичайшего похмелья. Позже оказалось, что они с товарищем выпили литра по два каждый. Мама снова звонит мне и велит идти в номер к папе - уже волнуется и за него, хотя они разведены. Я не помню, как надеваю бриджи и футболку. Не помню. Помню, как открываю дверь и подхожу к папе - он спит в одних трусах, зажав одеяло между ног, и храпит так, что казалось, будто картины на стенах дрожат. - Папа... - шепотом окликаю его я, чуть потормошив, - пап, мне очень плохо. - Ложись, - нехотя предлагает мне он и, отвернувшись на другой бок, чуть двигается. Он пьяный в стельку и меня удивляет, что слово "ложись" прозвучало вполне четко. От него несет не просто водкой, а именно спиртом, и меня мутит еще сильнее. Спустя минут десять такой "помощи", когда мне становится хуже, я возвращаюсь к себе в номер и пускаю ситуацию на самотек. Мама тут бессильна. А папа... что он может, будучи пьяным? Я прошу маму не волноваться, вру, что мне уже лучше и уговариваю лечь спать. Выпив бутылку воды - буквально заставив себя - тоже ложусь. Снова "мультики" - мне снятся чьи-то руки. Скорее всего, женские - как у бабушек в деревне. Снится воспоминание, как я иду в детстве в грозу гулять по полю и передо мной сверкает разряд молнии. Чей-то голос. Ощущение полета, падения... Я вновь оказываюсь на полу и, чтобы больше не упасть, устраиваюсь спать, если это можно назвать сном, прямо на коврике. Катя, как только ее папа проснулся после попойки с моим папой, просит навестить меня, прекрасно помня мой звонок накануне ей в номер. Мне вызывают скорую, делают какой-то укол прямо в номере. На пороге, сильно шатаясь, появляется мой папочка. Когда он слышит, что у меня инфекция, сразу покупает билет обратно домой. Мне настолько пофиг - я не я, это просто тушка, делайте, что хотите. Меня рвет дорогу в аэропорт. Папа берет тележку для багажа и сажает меня на чемоданы, пока копается возле стоек регистрации на рейс, доставая из барсетки паспорта. У него отличное качество - замечательно и очень быстро умеет восстанавливать организм после пьянки. Полдня прошло, а он как огурчик. Или делает вид - не знаю. А я лишь молюсь, чтобы меня не поносило на время полета - менять трусы со штанами сложнее, чем рвать. В итоге оставшийся час до посадки я лежу с сильным головокружением и почти обмороком вдоль железных стульев пластом - папа обещал маме косметику "La prairie" и пошел за покупками. Где-то в дьютике гуляет и папин товарищ с дочкой Катей. Меня пичкают местными лекарствами, но от них становится только хуже. А на посадку папа фактически тащит меня, держа за талию по длинному трапу-рукаву. Боженька пожалел меня, и весь полет я сплю, правда, просыпаюсь с температурой, еще большей слабостью и безумной ломящей головной болью вкупе с противной тошнотой. Паспортный контроль в России я не забуду никогда - полагается проходить его по одному, и карабинер, взявший наши с папой паспорта, удивлен. У меня совсем нет сил - кажется, дышать и то тяжело, обильный липкий холодный пот стекает ручьем и пропитывает рубашку. Папа объясняет, что у меня отравление и я не могу стоять на ногах - буквально, кстати. Парень в погонах шлепает печати и отпускает, но тут... едва пройдя турникет, я куда-то проваливаюсь. Чувствую только сильные папины руки, он хватает меня за плечи, трясет. Это потеря сознания. Впервые, очнувшись спустя несколько минут, я вижу настоящий страх в его глазах. Вижу - и фиксирую зрительным скриншотом это выражение лица в своей памяти. Как мы доехали до дома? Я уже живу самостоятельно, в своей квартире, но папа отвозит меня к маме. Понятно, мама в шоке. Несколько дней подряд ко мне ездят врачи из платной клиники и ставят капельницы, мама сильно переживает, а папа живет в своем ритме - у него работа, и он не может ее паузировать. Хотя, безусловно, он в курсе, что со мной и как. Спустя две недели мне становится легче. Спустя месяц я восстанавливаюсь. Папа до сих пор считает, что именно эти каштаны послужили причиной рака - ведь меньше, чем через год сперва заболеваю я, а в 2017 Катя. Вряд ли это так, сомневаюсь, что каштаны имеют отношение к онкологии в целом. Но даже сейчас меня передергивают кратким "фу", когда я вспоминаю о съеденном кулечке.