Мозаика

В утро понедельника мы проснулись, одеревеневшие и усталые. В холле уже был включен телевизор, по которому показывали утренние новости. Слуги принесли нам кофе и пирожков. Мы не могли переключить телевизор, потому что отец просил всех, чтобы в любую минуту его держали в курсе происходящего. Мы сели за стол и за завтраком наблюдали, как отцу приносили и уносили письма, какие-то документы и телеграмы. Он докурил за завтраком вторую сигарету, пока не поймал на себе недовольный взгляд мамы. И в ту же секунду все дела были отложены. Мама никогда не был согласен на то, чтобы отец перерабатывал, не жалея себя, даже несмотря на то, что тот был королем.  В восемь утра, сразу после утренних новостей, нам сказали, что отвезут на съемки и тренировку, и предупредили, что снаружи ждут репортеры и фотокорреспонденты. Папа приказал не разговаривать и не давать никаких интервью. Да и мы втроем тоже хотели немного прикрыться. Джерри нацепил на себя закрытый брючный костюм и шляпу с подогнутыми краями. Я надел очки, обмотал голову и лицо шарфом, а Самюэль ограничился одной лишь шляпой. Мы спустились по ступенькам нашего дворцового крыльца, держа сумки перед своими лицами, и сели в лимузин, который должен был отвезти нас в деловой центр города. Забежим немного вперед. С самого начала своей спортивной карьеры я приступал к работе и тренировкам с большим энтузиазмом и самоотдачей, с которыми делал все в своей жизни и делаю до сегодняшнего дня. И главное – ежедневный кропотливый труд. Пристальное внимание к деталям, особенно в самом начале карьеры. Мелкие детали, такие незначительные на вид, приводили меня к успеху, и вошло в привычку никогда ими не пренебрегать. Я всегда с головой уходил в свою работу, она отнимала большую часть моего времени. Работа всегда стояла на первом месте, и для меня временами не существовало таких вещей, как потраченный впустую вечер, чтение стихов, кресло-качалка на веранде. Именно поэтому дела шли успешно, и остальные не могли не уважать меня за упорство. Карьера была хорошей, но не давала того, что в нашем мире называется «вертикальной мобильностью», поэтому я решил попробовать что-нибудь еще. Даже в нe далекие дни у меня было желание и потребность быть Номером Один. Но это не всегда положительно оборачивалось в мою сторону, - и не обернулось и в тот раз. Второе место на олимпийских играх по художественной гимнастике. Дважды серебро. Я был просто разбит.  Для отдыха после напряженной недели я обычно с друзьями отправлялся на пляж из белого песка, в местечко под названием «пляж Танкертон», в городе Уитстабл. Это прекрасный пляж, растянувшийся вдоль всего английского побережья. На нем построены небольшие пляжные домики и весело раскрашенные ресторанчики, перед которыми вы можете присесть, поесть и выпить. У каждой такой закусочной есть название и номер, и, если вы хотите назначить свидание кому-то, вы говорите: «Увидимся у Вирэнбрук, номер сорок восемь». В то время я не курил и не пил, так как еще подростком у меня с родителями было заключено соглашение. Они сказали, что, если я не буду пить или курить до восемнадцати лет, они купят мне мою первую коллекцию сумок Биркин, а в восемнадцать обещали машину, если я откажусь от этих двух вещей до двадцати одного года. Я получил и сумки, и машину и, что довольно удивительно, до настоящего дня никогда не употребляю табак и только по случаю могу выпить бокальчик шампанского.  Мои друзья, только что прилетевшие из Южной Африки, во время одной из встреч рассказали мне о красотах этой страны и теплом климате на протяжении всего года. В случае, если я захочу поехать туда, южноафриканское правительство оплатит полностью мне авиабилеты. Итак… подальше от прохладного, скупого и дождливого лета. Поближе к солнцу. Я и в самом деле на тот момент подумывал уехать куда-нибудь на заслуженный отдых после суматохи, навалившейся один за другим – сначала пропажа невесты, потом – потраченное место на соревнованиях и расторжение нескольких контрактов по этой же причине. Это предложение так же послужило стимулом для отъезда в другую страну. С момента пропажи Гензеля и моего отъезда, срок – 3 недели. Несколько дней спустя мои родители, братья и друзья прощались со мной у самолета, улетавшего в Южную Африку. Полет от Лондона до Йоханнесбурга обещал быть очень длинным, но необязательно скучным. Я сидел в бизнесе напротив привлекательного итальянского бизнесмена с неподражаемым чувством юмора и изысканными манерами. Во время ужина, поданного сразу же после взлета, мы наслаждались оживленной беседой, обнаружив, что среди прочего нас объединяет интерес к классической музыке. Меня встречали в аэропорту Йоханнесбурга, и это было счастливое начало чего-то неизведанного для меня. После получасовой езды мы подъехали к великолепному двухэтажному белому особняку в элитарном пригороде. Некоторое время я стоял возле огромного белого сооружения с красивыми витражными окнами и балконами, сплошь увешенными горшками с живыми цветами. Рассматривая его и не понимая, как это красивое творение может быть местом моего временного проживания. Дом был расположен на большой лужайке, что создавало большой простор для игр двух огромных собак — дога и немецкой овчарки. С одной стороны был шикарный бассейн, с другой — гараж на три машины, а за домом — ферма по разведению цыплят. Стены в бежевых тканевых обоях, красивые и явно талантливой рукой написанные картины, искусная мебель из дорогих материалов и резная деревянная лестница на второй и третий этажи. Да, очень со вкусом. И куда ни кинь взгляд, так везде сквозит богатством. Вход представлял собой элегантное фойе, пол которого был покрыт шиферными и мраморными плитами. с великолепной люстрой под потолком. Направо находилась гостиная, отделенная от фойе дымчатыми стеклами. Позади были видны обеденный стол из палисандрового дерева и огромная кухня для гурманов. Она помещалась недалеко от входа в гостиную – большое помещение, приятно пахнувшее свежим деревом. Дубовые шкафы, и пол тоже дубовый, большие окна выходят на восток, чтобы впускать утреннее солнце. Ремонт был сделан со вкусом, просто и красиво – в отличие от многих старых домов, где хозяева перестарались, приводя свое жилище в порядок.  На втором этаже находились “мои” покои. Это была прекрасная баронская комната, оформленная в мужском стиле, с потолками, отделанными деревянными брусьями, и с тяжелыми деревянными же скамьями. С одной стороны находился полностью оборудованный бар, а с другой — огромный кинопроектор, пригодный для настоящего кинотеатра. И у стены красовалась величественная постель.  Жизнь была приятной в сверкающих лучах южноафриканского солнца, и обращались со мной так, как следовало обращаться с особой королевских кровей. Мне не давали даже пальцем пошевельнуть в доме, поэтому дни были посвящены ленивому времяпрепровождению у бассейна, прогулкам по городу, магазинам, достопримечательностям и работе по улучшению собственного загара. Мне нравилось ходить на пляж и наблюдать за молодыми сильными ребятами с выгоревшими на солнце волосами, которые несли в руках свои деревянные доски для серфинга. Вдоль пляжей были натыканы колоритные киоски, принадлежавшие индийцам. В них они продавали «хот доги», кондитерские изделия и мороженое. Здесь и там бродили цыганки, предлагая свои товары вроде одежды, сандалий или цветов. Слева стремились к дороге стальные воды реки и вдруг резко сворачивали, чтобы через некоторое время исчезнуть совсем, поглощенные другой рекой, покрупнее. Да и сама проселочная дорога прихотливо извивалась между старыми фермами, и странно было видеть, что жизнь на них совсем не изменилась со времен дедов и прадедов нынешних владельцев. Мне нравилось наблюдать рассветами, как рыбы два-три раза подпрыгивают и скользят в воздухе, прежде чем шлепнуться обратно в воду. В воздухе над рекой не слышно ныряли летучие мыши. Возле лампочек на веранде вились мошки. Погода была жаркой и влажной, и яркое солнце, проникая через окна, на которых не было занавесок, будило меня очень рано утром. В этой замечательной идиллии наедине с собой и слугами я прожил 4 месяца.  Но вечера были пустыми. В Южной Африке нет телевидения и интернета, потому что недостаток информации помогает правительству сохранять апартеид, поэтому, если люди тут не приглашали соседей на чашку чая, делать было почти нечего. В течение первых двух недель я обычно находился в городе, а потом возвращаясь, сидел в гостиной и слушал пластинки с классической музыкой. Иногда я думал про Гензеля и того бродягу, пытался хоть где-то выловить информацию о его похищении, надеясь на то, что он в благополучии и ему не наносят вред там, где спрятали ото всех. Я не мог сравнить Айзека ни с одним из всех, кого я когда-либо встречал. Сложный и противоречивый, а вместе с тем близкий и понятный – странная, волнующая комбинация. С первого взгляда – обычный сельский парень, спроси его – он и сам по-другому о себе не скажет. Но на самом ли деле он сложнее, чем кажется? То ли любовь к ярким впечатлениям и образу непоседы, то ли русско-грузинское воспитание сделали Айзека ни на кого не похожим. Впечатление такое, что он ощущает жизнь полнее, чем все окружающие, – именно это качество и привлекло когда-то Гензеля. Меня особо огорчала мысль о том, что я даже не мог написать ему, ведь не понимал, где находится его высочество. А потому все свои переживания и мысли приходилось выливать в тетради, что были только в моем пользовании. Днем звенящая тишина прерывалась только пронзительным чириканьем случайной птицы или сверчками, и единственное движение начиналось только, когда порыв ветра поднимал прозрачные занавески. В это время сознание того, что я — единственный Уэльский из всех в нашей семье, в этом большом одиноком доме, ввергало меня в чувство меланхолии и тоски по дому, и, чтобы убить время, я писал длинные-длинные письма своим родителям и друзьям. В Йоханнесбурге, или Еврейбурге, как его часто называют из-за преобладающе высокого процента евреев, которые там живут (да простят меня читатели за шутку), — африканеры, происходящие из старых фамилий, выходцев из первых голландских колонистов, редко женятся вне круга своего консервативного и кланового общества. Тем не менее эти явно пуританские, строгих нравов мужчины обожают европейских девушек, раскованных белокурых немок, голландок или скандинавок. Они предпочитают их широкий взгляд на сексуальные отношения с их теплотой и непосредственностью и, будучи самыми популярными, эти девушки прокладывают свой путь по городу и делают это бесплатно. Именно в это время я почувствовал отвращение к складу ума мужчин. Они в основе своей эгоистичны, настаивая на праве заниматься любовью, когда и как они хотят. В половине десятого я захлопнул книгу после посиделок на веранде и поднялся в спальню. Причесал светлые волосы, заколол их наверх, посмотрелся в зеркало. Нет, нехорошо. Снова распустил волосы по плечам – вот так гораздо лучше. Потом я описал в дневнике все, что случилось за день и принялся читать письма, доставленные мне почтальоном. Среди них было и письмо от Джерри, где он утверждал, что несколько дней назад на мое имя прислали призывную повестку в армию. Я незамедлительно написал отцу телеграмму и, передав ее доставщику, которого удосужился побеспокоить в столь позднее время за дополнительные чаевые, - лег спать. А проснулся рано, разбуженный радостным чириканьем скворцов. Я протер глаза и ощутил, что затекло все тело. Спалось плохо, я был озадачен сей мыслью об армии и часто вскакивал, каждый раз замечая, как стрелки часов передвинулись еще немного, будто подтверждая, что время не стоит на месте. Прохладный воздух покалывал кожу, небо переливалось разными красками – черное, как уголь, прямо над головой, ближе к горизонту оно синело, голубело и наконец, касаясь земли, становилось серым. А чуть позже стало розовато-оранжевым, показывая солнце, выглядывающее из-за горизонта. Смотря на это, меня почему-то потянуло к дому. Я спустился вниз и обнаружил, что слуги вымыли вчерашнюю посуду, немного прибрались в комнатах и сварили мне кофе. Я схватил готовый напиток и направился на веранду. Просидел в кресле-качалке где-то до половины 12-го, ожидая, не зарокочет ли вдали машина. Услышав наконец звук мотора, я обогнул дом и увидел, как автомобиль почтальона карабкается вверх по склону и притормаживает там же, где вчера – под большим дубом. Королевские письма отправлялись и доставлялись в нынешнее время гораздо быстрее, нежели гражданские. Получив письмо отца, - я вспомнил гнавшее меня сюда беспокойство – шок, вызванный случившимся, бессонные ночи, тревожные дни, беспрерывные подготовки к олимпиаде. Еще вчера я подумывал, не сбежать ли домой. Теперь тревога рассеялась, сменившись чем-то другим, гораздо более приятным. Когда я вскрыл подписанный отцом конверт, - на бумаге было написано всего 2 слова. «Езжай домой» И вдруг обратил внимание свои чемоданы, стоящие в коридоре.