Отповедь

Сентябрь только начался, а Даниил уже чувствовал себя выжатым, как лимон. Новый учебный год обрушился на него сразу всем: уроки до позднего вечера, дополнительные задания, возобновившиеся тренировки и, конечно, подготовка к ЕГЭ, которая уже успела встать поперёк горла. Казалось, что жизнь теперь состоит только из тетрадей, учебников и нервного тика от постоянного вопроса «ты готовишься к экзаменам?», которым его мучили и учителя, и родители. Он посещал все дополнительные занятия после уроков, летом занимался с репетиторами, чтобы не забыть программу за год. И от этого жутко уставал. В понедельник Даниил шёл в школу с ощутимым напряжением, будто его отправляли не на уроки, а на фронт. По дороге он встречал таких же усталых и измученных учеников, сочувствующе кивая, когда их взгляды пересекались. Но несмотря на усталость, сегодня он преодолел дорогу от дома до школы намного быстрее, чем обычно. Ноги сами вели его по короткому пути, и Даниил повиновался им, прекрасно понимая, что нужно прийти в класс как можно раньше. И всё из-за Него. К горлу подкатывал неприятный комок. Сегодня в школу после долгих летних каникул возвращался Морозов. Точнее, не просто каникул, он уезжал с родителями в отпуск, и первую неделю сентября в классе царило странное затишье без него. И вот теперь это затишье закончится. Когда Морозов перевёлся к ним в шестом классе, все сразу поняли, этот парень прилетел с другой планеты. Нет, даже не так. Он будто бы и жил там, где-то высоко в облаках, а в школу спускался только на время уроков. С ним невозможно было заговорить, он то уставился в окно, то носился с очередным блокнотом, испещрённым мелким почерком. — Ты что вообще там пишешь? — однажды не выдержал Даниил. Морозов даже головы не поднял: — Конспект жизни. После этого Даниил решил его больше ни о чём не спрашивать. Называть личный дневник «конспектом жизни»? Это было даже не странно, а как-то… слишком. До десятого класса Даниил так и не знал, как Морозова зовут на самом деле. Никто не называл Морозова по имени, даже учителя ограничивались сухим «Морозов, к доске». А однажды на линейке, когда вручали грамоты победителям творческих конкурсов, объявили его имя и фамилию. Сначала Даниил не понял, о ком речь, но, когда назвали их класс, и на сцену вышел невысокий парень в квадратных рыжих очках с тонированными стёклами, стало ясно - это он. Тогда Даниил был настолько впечатлён, что имя тут же выскользнуло из головы и больше в неё не возвращалось никогда. Оно не приживалось, как будто и не предназначалось для повседневного использования. В десятом классе судьба усадила их за одну парту. Морозов всегда сидел на первых рядах, и его очки наталкивали на мысль, что зрение у него совсем плохое. Но теперь его посадили к Даниилу в самый конец класса, за последнюю парту. Ему, высокому парню под метр девяносто, было прекрасно видно с любого ряда, а вот Морозову с его ста шестьюдесятью с копейками не очень. Оказалось, что учится Морозов не просто плохо, а отвратительно. В первую же неделю на геометрии, когда весь класс писал самостоятельную работу, как выразилась учительница, для освежения в памяти программы прошлого года, Даниил не спеша решал задачи, краем глаза поглядывая в тетрадь Морозова. Тот писал быстро и уверенно, будто заранее знал решение. Даниилу стало интересно, но приглядевшись он чуть не выпал из-за парты. Морозов писал полную чушь. Казалось, он совсем не понимал не суть задачи, не метод её решения, при этом строчил так уверенно, что даже страшно. Он мягко подвинул к нему свою тетрадь с готовыми решениями, надеясь, что тот хотя бы скатает. Но Морозов даже не взглянул в его сторону. Через пару дней тетради вернули. Под аккуратной писаниной Морозова стояла каллиграфическая двойка, под стать его почерку. Тогда вокруг него сгустилась такая мрачная аура, что Даниилу стало не по себе. — В следующий раз просто спиши у меня и всё, — тихо сказал он, всё-таки решив вмешаться. Морозов поднял голову. Сквозь тонированные линзы его глаза было не разглядеть. И Даниил внезапно поймал себя на мысли, а видел ли он вообще хоть раз глаза Морозова? — Ладно, видимо, придётся, — ответил тот после паузы. — Я не понимаю, почему у меня не получается решать правильно. Я же стараюсь. Может, допускаю ошибки в мелочах? Хм… вроде нет. Может, сама суть решений неверна? Как думаешь? У тебя всегда всё получается без ошибок. Ты же отличник, да? И тут Даниил понял, зачем их посадили вместе. Это было очевидно сразу, но он слишком увлёкся новым соседом по парте и мысль оформилась намного позже, чем следовало. Ему поручили подтянуть Морозова хотя бы до тройки. Других вариантов просто не могло быть. Оказалось, Морозов вовсе не тихоня, каким все его считали прошедшие пять лет. Тот ещё болтун, не заткнёшь. Даниилу никогда бы не пришло в голову, что он умеет так быстро и складно болтать буквально на любую предложенную тему. И ведь нюанс в том, что говорил он интересно. Даже банальные размышления о погоде превращались в рассказ, в который хотелось вслушаться и где-то даже включиться в обсуждение. Они часто шли домой после уроков вместе или засиживались в классе, чтобы поболтать. Но болтал в основном Морозов, а Даниил внимательно слушал, стараясь не перебивать и лишь изредка задавать вопросы, подкидывая дров в костёр размышлений собеседника. И всех это устраивало. Даже больше, именно в эти моменты Даниил чувствовал себя спокойно. — Ты по приколу очки носишь? — Даниил крутил в руках яркий футляр, пока Морозов, отвернувшись, протирал линзы. — Это стиль такой. Мне с детства нравились очки. — А нахрена такие яркие? Тебе в них хоть видно что-то? В тот день Морозов щеголял в синих очках в форме тучек, со свисающими капельками дождя внизу. — Всё видно прекрасно, — спокойно ответил он. — Это создаёт настроение. Как винтажный фильтр на фотке, только в реальной жизни. — Да? Не пользуюсь фильтрами на фотках. Ну дай померить, посмотрю на вашу особенную атмосферу. У меня есть обычные солнцезащитные, но там всё просто. Морозов повернулся, снял очки и протянул их. Даниил усадил их себе на нос и глазам тут же стало больно от обилия синего цвета. Моргнул, пытаясь привыкнуть. Класс перед ним будто погрузился в воду. А сам Морозов, глядя снизу-вверх с растерянным выражением лица, напоминал рыбу. Огромные голубые глаза, гигантские зрачки. Всё выглядело так, будто он обдолбанный. — Это похоже на второсортное артхаусное кино, — засмеялся Даниил. — Хера у тебя глаза большие. Морозов смутился, отвёл взгляд, и Даниил заметил, как покраснели кончики его ушей. Он засмеялся и потряс головой так, чтобы капельки на тучках звякнули. Потом Морозов признался, что ведёт дневники почти с тех пор, как научился писать. Каждые два-три месяца он заполняет блокнот под чистую, нумерует его или даёт название, аккуратно ставит на полку и берёт новый. Как-то он пригласил Даниила к себе в гости, чтобы показать свою комнату. Миллион полок с книгами, отдельная под его дневники, куча ящиков, коробок, огромный стол напротив окна. Всевозможная канцелярия, растения в горшках, непонятные штуки вперемешку с кучей записок, расклеенных по стенам. На полках краски, мелки, стопки бумаги. И, конечно, венец коллекции, это стенд с очками, разных форм и цветов. Даниил тогда почувствовал себя как в музее и ещё ни раз приходил к Морозову в гости, постепенно погружаясь в мир его интересов. К концу десятого класса Даниил окончательно понял, что попал. Всё. Крышка. Он по уши втрескался в Морозова. Это не походило на лёгкую симпатию или дружеское влечение, от которого можно отмахнуться. Нет. Это было похоже на тиски, чем больше пытался вырваться, тем сильнее давило. Он пробовал отрицать. Игнорировал Морозова, делал вид, что не слушает, даже специально вставал в позу. Потом пытался отдалиться, но куда там, они сидели за одной партой, и его болтовня всё равно лилась рекой. Даже мысль мелькала, а что если поссориться, резко оборвать всё, чтобы стало проще? Но стоило открыть рот и сказать что-то колкое, как Даниил встречал тот самый взгляд Морозова, где читалась уверенность «мы друзья». И язык больше не поворачивался. На него смотрели так искренне и доверчиво, посвящали во все планы, делились переживаниями. Он не мог сказать Морозову ни одного грубого слова, это ощущалось, как издевательство над ребёнком. Однажды, когда Даниил психовал из-за тренировки, Морозов просто подошёл, протянул ему шоколадку и бутылку колы. И сказал: — Не перенапрягайся. Злость признак усталости, если она тебе не свойственна. Даниил тогда нервно расхохотался, потому что слова попали слишком точно. Когда начались летние каникулы, он понял, так больше нельзя. Всё это мучение не отпускало, жгло и тянуло нутро. Нужно было что-то решить. И он написал письмо. С признанием. Не намёки, не осторожные формулировки, а прямым текстом. В глаза сказать он не решался, но почему-то был уверен, что Морозов поймёт. Ему даже понравится идея с письмом, в духе его блокнотов и бесконечных записок. Даниил был уверен в одном, негатива не будет. Но и взаимности он не ждал. Главное поставить жирную точку, перестать гадать и терзаться в сомнениях. Отлично совпало то, что Морозов с родителями уезжал на всё лето в путешествие. Для Даниила это было даже к лучшему, Морозов прочитает письмо уже далеко, у него будет время подумать и ответить спокойно. В их последнюю прогулку они сидели на лавке во дворе. Солнце садилось, в воздухе висел запах расплавленного асфальта. Даниил крутил письмо в кармане, ладони вспотели, а сердце колотилось так бешено, что он слышал, как пульс неприятно отдаёт в уши. — Слушай, — сказал он наконец. — Это будет звучать по-идиотски, но я не хочу общаться с тобой летом. Морозов поднял брови, напрягся, но молчал. Тогда Даниил вытащил конверт. — Это тебе. Только не читай сейчас, ладно? Прочитаешь, когда уедешь. И… ответишь, когда увидимся в школе. Морозов взял конверт аккуратно, двумя руками, будто это что-то хрупкое. — Ладно… - сказал он тихо. — Это странно. Они ещё немного поболтали о всякой ерунде, но Даниил уже не слышал слов. Взгляд цеплялся за белый край конверта, выглядывающий из кармана Морозова. Когда они попрощались у подъезда, он пошёл домой с ощущением, что скинул груду камней с плеч. Но через время он понял, что легче не стало. Три месяца тянулись как три года. Он пытался отвлекаться на всё, что только можно. Тренировки, репетиторы, книги, игры и всё мимо. Каждый раз, он ловил себя на мысли о конверте. Прочитал ли? Как отреагировал? Может сжёг или засунул между блокнотами листами и хранит?