Искусство принадлежать

      Путь к ней был долгим и унизительным. Ворота с позолотой, высокий забор, утыканный камерами. Километр идеально ровного асфальта, пролегающего через частный лес. Мраморный особняк, больше похожий на музей или правительственную резиденцию, с колоннами и панорамными окнами, в которых отражались заходящее солнце и припаркованные черные внедорожники. Андрея Семенова провели через холл с хрустальной люстрой, мимо молчаливых мужчин в черном с наушниками в ушах и бесшумно снующей прислуги в униформах.       Ее кабинет не был кабинетом в деловом понимании. Это была частная библиотека на первом этаже особняка. Комната с дубовыми панелями до потолка, заставленными книгами в одинаковых кожаных переплетах, с тяжелыми портьерами и камином, в котором уже потрескивали настоящие дрова. Воздух был густым, пропитанным запахом старой бумаги, дорогого лака и абсолютной, непоколебимой власти. Здесь не работали. Здесь принимали решения.       Виктория Вольская стояла спиной к двери, глядя в огромное окно, из которого открывался вид на ухоженный парк, спускающийся к глади лесного озера. Ее высокая, худая фигура в идеально сидящем кашемировом джемпере и шелковых брюках была неподвижна. Платиновые волосы были убраны в тот самый тугой, низкий хвост, от которого вдоль левой щеки спадала одна-единственная, идеально выделенная прядь — знак королевы в своем замке, позволяющей себе лишь иллюзию небрежности.       Дверь открылась без стука. Два крупных, молчаливых телохранителя ввели в кабинет Андрея Семенова. Вернее, втолкнули то, что от него осталось. Бывший успешный архитектор, мужчина с ясными глазами и твердой походкой, теперь был сломанной, посеревшей тенью. Его одежда была помятой, взгляд — пустым и беспомощным, устремленным в узор на персидском ковре ручной работы. Он пошатнулся на пороге.       Виктория не обернулась. Она наблюдала за его жалким отражением в темнеющем стекле, словно изучала интересное, но малозначительное насекомое, забравшееся в ее идеальный мир.       – Оставьте нас, – ее голос прозвучал тихо, но с металлической отчетливостью, заглушая тихий треск поленьев. Телохранители молча вышли, закрыв дверь.       Тишина повисла густая, давящая, нарушаемая только потрескиванием огня. Андрей стоял, опустив голову, пытаясь перевести дыхание. Он чувствовал на себе тяжесть ее безмолвного присутствия.       Наконец, она медленно повернулась. Ее светло-голубые, почти ледяные глаза медленно поднялись и встретились с его потухшим взглядом. Она не спешила. Ее взгляд был физическим прикосновением — холодным, сканирующим, оценивающим. Он буравил и взвешивал.       – Андрей, – произнесла она его имя без всякой эмоции, как констатацию факта. – Ты заставил себя ждать.       Он попытался что-то сказать, но из пересохшего горла вырвался лишь хрип. Он сглотнул, заставив себя выпрямиться.       – Виктория Сергеевна… я… я принес проценты. Часть. Я продал все, что мог… – он путался в словах, судорожно роясь в кармане пальто, доставая смятые пачки денег.       Она не посмотрела на них. Она плавно подошла к столику с хрустальным графином и бокалами. Ее движения были экономичными, точными. Ни одного лишнего жеста.       – Проценты, – повторила она, наливая в бокал темный, янтарный виски. Звук льющейся жидкости был оглушительно громким в тишине. – Милый Андрей. Ты отстал от графика на три месяца. Твои проценты уже давно съели то мизерное тело долга, что оставалось. Теперь ты должен мне всё.       Она повернулась к нему, держа в руках два бокала. Подошла и протянула один ему. Он смотрел на бокал с животным ужасом, как на яд.       – Выпей. Тебе нужно привести нервы в порядок.       Он механически взял тяжелый хрустальный бокал. Пальцы его дрожали, заставляя жидкость плескаться.       – Я… я буду работать на вас. Всю жизнь. Кем угодно. Чистить ваши бассейны, только дайте мне время… – его голос сорвался на визгливую, униженную мольбу.       Виктория отхлебнула из своего бокала, не отрывая от него ледяного взгляда.       – Твоя жизнь, Андрей, – сказала она спокойно, – уже тебе не принадлежит. Ты ее проиграл. Твоя работа, твоя репутация, твоя доля в бюро… твоя квартира. Это всё — пыль. Я стерла ее с подошв своих туфель. Мне от тебя больше ничего не нужно.       Он замер, пытаясь осознать смысл этих слов. Его мозг отказывался верить.       – Но… тогда что?.. – прошептал он.       Она сделала еще один маленький глоток и поставила бокал на каминную полку. Звук был тихим, но финальным, как удар молотка судьи.       – Есть только один способ закрыть этот долг. Единственная ценность, которая у тебя осталась. – Она выдержала театральную паузу, наслаждаясь его недоумением, которое вот-вот должно было смениться ужасом. – Твоя дочь. Алиса.       Слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. Секунда тишины. Потом глухой удар. Бокал выскользнул из ослабевших пальцев Андрея и упал на мягкий ковер, не разбившись, но расплескав дорогой виски, который впитался в шерсть, как кровь.       – Нет… – это был не крик, а выдох, полный такого чистого, животного отчаяния, что даже бездушная атмосфера кабинета на мгновение дрогнула. – Нет, только не это! Нет! Убейте меня! Заберите меня! Я что угодно! Она же ребенок!       – Ей девятнадцать, – голос Виктории оставался ровным, почти бесстрастным, но в нем появились стальные нотки. – Она совершеннолетняя. И она придет ко мне. Будет жить в этом доме. Я позабочусь о ее образовании, ее будущем. Обеспечу ее так, как ты никогда не смог бы. Она будет… под моим крылом. Это милосердное предложение, Андрей. Единственное. Альтернатива… – она слегка наклонила голову, и тень от той самой пряди упала на ее щеку, – тебе она не понравится.       Андрей Семенов рухнул на колени. Не от толчка охранников, а под грузом безысходности. Слезы текли по его щекам, оставляя мокрые дорожки на запыленной коже. Он рыдал, трясясь всем телом, уткнувшись лицом в дорогой ковер, впитывая запах виски и свое поражение.       – Пожалуйста… она ни в чем не виновата… это я… это все я… – он бормотал, захлебываясь слезами.       Виктория смотрела на него сверху, не моргнув. В ее взгляде не было ни злорадства, ни жалости. Была лишь холодная констатация факта.       – Перестань унижаться. Это недостойно. Ты все еще ее отец.       Она нажала на почти невидимую кнопку в панели стола. Дверь открылась, и вошли те же два телохранителя.              – Отвезите господина Семенова домой, – распорядилась она холодно. Затем она подошла к письменному столу, взяла с него тонкий кремовый конверт из плотной, дорогой бумаги и протянула его одному из охранников. – И передайте это Алисе Семеновой. Мое личное приглашение.       Охранник молча взял конверт. Двое других подхватили под руки совершенно обессилевшего, почти без сознания Андрея и поволокли его к выходу. Он не сопротивлялся. Он просто плакал.       Дверь закрылась. Виктория Вольская снова осталась одна в своей безупречной, тихой крепости. Она подошла к окну, к своему идеальному, отгороженному от всего мира владению. В отражении в черном стекле ее тонкие губы тронула едва заметная, безрадостная улыбка.       Она смотрела на парк, на озеро, на свои владения. Скоро здесь появится новый, самый ценный ее экспонат. Охота началась.