Искусство принадлежать

      Квартира пахла безнадежностью. Запахом несвежего воздуха, немытой посуды и страха, который въелся в стены, в старую мебель, в потрескавшийся паркет. Здесь еще витали призраки прежней жизни: эскизы на стенах, дорогие когда-то книги по архитектуре, пылящаяся на полке фотография, где счастливый Андрей обнимал улыбающуюся девочку-подростка с мольбертом в руках. Теперь это был просто склеп.       Алиса замерла на пороге гостиной, увидев отца. Он сидел на краю дивана, сгорбившись, уставившись в одну точку перед собой. Его руки, сильные руки архитектора, которые она помнила с детства, беспомощно лежали на коленях и мелко дрожали. Он был седой. За те несколько дней, что она его не видела, он поседел.       – Пап? – ее голос прозвучал неуверенно, словно она боялась спугнуть его.       Он медленно поднял на нее глаза. В них не было жизни, только пустота и такая глубокая боль, что у Алисы перехватило дыхание. Она бросилась к нему, опустилась на колени перед диваном, схватила его холодные руки.       – Папа, что случилось? Где ты был? Я звонила, везде искала тебя!       Он смотрел на нее, словно не видя, потом его взгляд сфокусировался на ее лице. По его щекам медленно поползли слезы. Беззвучные, жуткие.       – Алиса… дочка моя… – его голос был хриплым, разбитым. – Прости меня… Ради всего святого, прости меня…       – Что случилось? – ее собственный голос дрогнул от нарастающей паники. – Говори же!       Он закрыл глаза, сжал ее пальцы так сильно, что ей стало больно.       – Я все проиграл… Все. Нас выкидывают отсюда. Мы ничего не имеем. И… я должен. Долг. Такой долг, что его никогда не отдать.       – Какой долг? Пап, мы что-нибудь придумаем! Я брошу учебу, буду работать, мы…       – Нет! – он резко дернул головой, и в его голосе впервые прорвался дикий, животный ужас. – Ты не понимаешь! Это не банк! Это… – он замялся, боясь произнести имя вслух. – Это Вольская. Виктория Вольская.       Имя ничего не сказало Алисе. Она слышала его в сводках криминальных новостей, мельком, но ее мир состоял из красок, холстов и лекций по истории искусств. Реальный мир с его жестокостью был для нее абстракцией.       – И что? Мы будем платить понемногу, я…       – Она не ждет! – он почти закричал, вскакивая с дивана. Он начал метаться по комнате, ломая руки. – Она… она требует расплаты. Полной. И… – он остановился перед ней, и его лицо исказилось такой мукой, что Алиса инстинктивно отпрянула. – И она хочет тебя.       Воздух вылетел из ее легких. Словно кто-то ударил ее в солнечное сплетение. Она не поняла. Не сразу.       – Что?       – Она хочет, чтобы ты… переехала к ней. Жила у нее. Стала… ее воспитанницей, или я не знаю кем! – он снова упал на колени перед ней, схватил ее за плечи. – Это единственный способ! Она сказала… иначе… иначе меня убьют. Или тебя. Или нас обоих. Ты не знаешь ее, Алиса! Это не человек, это монстр!       Шок парализовал ее. Она смотрела на рыдающего отца, на его искаженное страхом лицо, и мозг отказывался воспринимать эти безумные слова. Ее. Хочет забрать ее. Как вещь. В уплату долга.       – Нет… – выдохнула она. – Это бред. Это невозможно. Я не поеду. Никуда я не поеду! Мы позвоним в полицию!       – НЕТ! – его крик был полон такого чистого, немого ужаса, что она замолчала. – Ты ничего не понимаешь! Полиция бессильна! Они все куплены! Если мы хоть слово кому-то… нас не станет к утру. Понимаешь? Никто и никогда не найдет.       Он снова заплакал, прижавшись лбом к ее коленям.       – Пожалуйста, Алиса… пожалуйста… согласись. Поезжай. Она сказала, что будет хорошо заботиться о тебе. Учиться ты будешь, все что захочешь… Она богата, очень богата… Может, это… это даже шанс для тебя. – он пытался найти хоть какие-то позитивные стороны в этом кошмаре, лишь бы уговорить ее, лишь бы спасти ей жизнь. Его собственная жизнь уже не имела для него значения.       Алиса сидела неподвижно. Она смотрела в стену, на один из своих старых рисунков — солнечный пейзаж, полный света и надежды. Теперь этот мир рушился. Ее мир. Ее отец, ее опора, ее защитник, умолял ее отдать себя в руки какому-то монстру. Добровольно.       Холодная пустота стала заполнять ее изнутри, вытесняя шок и страх. Оцепенение.       Внезапно он поднялся, судорожно порылся в кармане своего помятого пальто и вытащил что-то. Тонкий кремовый конверт из плотной, бархатистой бумаги.       – Это… это для тебя. Сказали… отдать лично в руки.       Алиса машинально взяла конверт. Он был тяжелым, дорогим. На нем не было никаких надписей. В конверте был ультратонкий холодный телефон. Она нажала на боковую кнопку. Экран вспыхнул, и на черном фоне ярко белела единственная надпись в списке контактов: Виктория.       У нее снова перехватило дыхание. Это было так осязаемо, так конкретно. Не просто безумные слова отца, а физическое доказательство того, что этот кошмар реален. Что эта женщина уже здесь, в ее жизни, и у нее есть ее номер.       Дрожащими пальцами она открыла мерцающее сообщение:       «Алиса Семенова.       Приглашаю Вас на ужин.       Сегодня, 20:00.       Мой водитель будет ждать Вас у дома в 19:30.       С наилучшими пожеланиями,       Виктория Вольская.»       Никаких угроз. Никакого давления. Вежливое, светское приглашение. И от этого было еще страшнее.       Она посмотрела на отца. Он смотрел на нее с немой мольбой, с надеждой на спасение и с бесконечным стыдом.       Холодная пустота внутри нее кристаллизовалась в лед.       – Хорошо, – прошептала она так тихо, что он еле расслышал.       Он поднял на нее заплаканное лицо.       – Что?       – Я сказала, хорошо. – ее голос был ровным, безжизненным. Она сжала в руке телефон. – Я поеду.       

***

      Ровно в 19:30 у подъезда, не привлекая внимания, замер черная Mazda. Ровно в 19:35 Алиса, не в силах больше выносить униженный, полный надежды взгляд отца, вышла из квартиры. Она не взяла с собой ничего.       Машина была тихой и страшной. Она молча мчалась по ночной Москве, увозя ее из всего, что она знала. Алиса сидела на заднем сиденье, прижавшись лбом к холодному стеклу. Она сжала в руке тот самый телефон. Имя «Виктория» жгло ей карман.       Она ждала подвалов. Цементных полов, решеток на окнах, грубых охранников с оружием.       Вместо этого ее привезли в рай.       Ослепительная подсветка особняка, отражающаяся в глади ночного озера. Тихое достоинство дворецкого, открывающего массивную дубовую дверь. Теплый, пряный воздух, пахнущий дорогими духами, воском и свежей сиренью, стоящей в огромной вазе в центре холла. Тишина. Не давящая, а… богатая. Все здесь говорило о деньгах. Не кричащих, а древних, укорененных, абсолютных.       Ее провели через холл в гостиную. Здесь было еще просторнее. Высокие потолки, камин, в котором пылали дрова, мягкий свет ламп и торшеров, отражающийся в темном паркете. И книги. Повсюду книги. И искусство. На стенах висели картины, мимо которых она, завороженная, не могла пройти — настоящие, музейного уровня, не репродукции.       И она. Она стояла у камина, опершись локтем о мраморную полку. Невысокая, но казавшаяся огромной благодаря своей безупречной осанке. В простом сером платье, облегающем ее худую, но сильную фигуру. Платиновые волосы в том самом тугом хвосте с одной непослушной прядью. В руке — бокал с красным вином.       Виктория Вольская обернулась. И Алиса замерла, ожидая удара, оскорбления, унижения.       – Алиса. – ее голос был низким, спокойным, почти теплым. В нем не было ни капли ожидаемой жестокости. – Наконец-то. Я рада, что ты приняла мое приглашение.       Она сделала несколько шагов навстречу. Ее движения были плавными, кошачьими. Она не смотрела на Алису как на собственность. Ее ледяной голубой взгляд был заинтересованным, изучающим, но… почти вежливым.       – Прошу прощения за столь поздний визит и за столь… неоднозначные обстоятельства нашего знакомства, – продолжила она, и в уголках ее глаз обозначились легкие морщинки — намек на улыбку, которая так и не оформилась. – Обстоятельства иногда вынуждают нас прибегать к резким решениям. Но я предпочитаю начинать все с чистого листа.       Алиса не могла вымолвить ни слова. Она готовилась к монстру, а перед ней стояла… королева. Умная, харизматичная, пугающе красивая и абсолютно спокойная.       – Твой отец, к сожалению, оказался в безвыходной ситуации, – Виктория сделала легкий жест рукой, как бы отмахиваясь от чего-то незначительного. – Но его ошибки не должны становиться твоим проклятием. Наоборот. Я считаю, что это знак. Шанс.       Она подошла ближе. От нее пахло дорогим цветочным парфюмом и властью.       – Я наблюдала за тобой, Алиса. – это прозвучало не как угроза, а как признание. – Твои работы в училище. Твой талант. Он сырой, неотшлифованный, но он есть. И он заслуживает большего, чем бедность и забвение.       – Я могу дать тебе это большее. Лучшие учителя Европы. Любые материалы. Собственную мастерскую здесь, в доме. Галереи, связи, признание. Все, о чем может мечтать художник. Взамен я прошу лишь одного. Твоего присутствия. Твоей… лояльности.       Она налила второй бокал вина из графина на столе и протянула его Алисе. Та машинально взяла его. Пальцы ее все еще дрожали.       – Я не предлагаю тебе тюрьму, Алиса. Я предлагаю тебе партнерство. Пусть и с неравными стартовыми позициями, – в ее голосе прозвучала легкая, почти что искренняя ирония. – Ты будешь свободна в своем творчестве. Я лишь предоставлю инструменты и направление.       Алиса смотрела на нее, на этот невозмутимый, идеальный фасад. Где же монстр? Где грубая сила? Эта женщина говорила с ней на ее языке. Говорила об искусстве, о будущем, о возможностях. Она предлагала ей все ее мечты на серебряном подносе. И требовала взамен лишь ее саму.       И самое ужасное было в том, что это звучало… соблазнительно. После слез отца, после страха, после убогой квартиры, полной безнадежности, этот мир тепла, роскоши и понимания был как наркотик.       – Я… я не знаю, – прошептала Алиса, наконец найдя в себе силы говорить.       – Тебе и не нужно знать сразу, – мягко парировала Виктория. – Ты останешься здесь сегодня. Отдохнешь. Осмотришься. А утром… утром мы обсудим детали твоего обучения в парижской École des Beaux-Arts.       Она произнесла это так буднично, как будто предлагала чашку чая. Париж. Beaux-Arts. Альма-матер всех великих художников.       В этот момент последние остатки сопротивления внутри Алисы дали трещину. Она была сломлена. Но не грубостью, а той самой изощренной, смертельно опасной щедростью, которую она по своей наивности приняла за спасение.       Монстр оказался гораздо страшнее, чем она могла представить. Он был обаятельным.