Семейные драмы

На следующее утро мы уложили вещи в багажник и покинули дачный домик, как и было запланировано. День был до безобразия пасмурным и дождливым, что заставило меня скачать на телефон аудиокнигу «Сумерки» Стефани Майер. Я искренне любила эту историю, а физические копии всех четырёх книг уже давно стали моими настольными. Обычно я перечитывала их только в осенние месяцы, чтобы не затереть до дыр, но в ту майскую грозу не удержалась, ведь пейзаж, мелькавший за окном машины навевал необходимую атмосферу: ливень, серость, туман и бесконечные леса по обе стороны от автодороги. Меня отчего-то ужасно укачивало, но я усиленно игнорировала панические мысли, типа: «ЭТО ПОТОМУ, ЧТО ТЫ БЕРЕМЕННА!!!», пытаясь не сеять в своей голове ещё большую тревогу. Это давалось мне нелегко, однако расслабленная семейная обстановка оказывала положительное влияние. Родители выглядели абсолютно невозмутимыми, словно никакой попытки изнасилования, полиции и ареста Холла не произошло. Сёстры, которых не удосужились ввести в курс дела, тоже не выглядели озадаченными. Вчера, во время заварушки с дядей, они были в гостях у соседей, которые устраивали вечеринку в честь дня рождения старшего сына в их семействе. Так что теперь, когда мы уезжали, а машина Холла оставалась стоять в гараже, у них наверняка возникли вопросы. Но вслух они их не озвучили. Возможно, это не было им слишком интересно. А может быть, они просто понимали, что им всё равно никто ничего не расскажет. Все шесть часов, что мы провели в пути, прошли в полном спокойствии: никто не спорил, не ругался и не клялся, что больше никуда с нами не поедет. Для членов моей семьи это было синонимом удачной поездки. Пару раз мы останавливались на заправке, чтобы сходить в туалет (а я ещё и поблевать), купить перекус и кофе.Где-то на середине нашего «увлекательного» путешествия мама сменила папу, который до этого выступал в роли водителя, чтобы дать ему отдохнуть. Он не хотел пускать её за руль, учитывая всё, что произошло с ней накануне, но она убедила его, что всё будет нормально и вождение, наоборот, её расслабляет. Кажется, это действительно было так, ведь мама, едва оказавшись на водительском сидении, включила свой плейлист с музыкой и тронулась с места, подпевая знакомым только ей строчкам. Её голос сработал на мне как колыбельная. Ласково пробравшись под наушники, он заставил меня почувствовать накопившуюся усталость и растечься на заднем сидении автомобиля. «Я была готова на всё – лишь бы речь шла о нас двоих» – такими были последние слова дикторши, которые я услышала сквозь пелену надвигающегося сна. Эти строчки тупой болью отозвались в сердце, на задворках сознания на долю секунды возник образ Бича. А затем я окунулась в недолгий прерывистый дрём. Было около трёх часов дня, когда машина свернула на нашу, такую знакомую и любимую, улицу. Папа окликнул меня и осторожно потрепал за коленку, призывая моё тело вернуться в реальность. Я обнаружила свою голову на плече у Челси, которая терпеливо её придерживала. Телефон с перепутанными проводными наушниками свалился мне под ноги. Пришлось совершить над собой усилие, чтобы заставить задеревеневшие мышцы и заклинивший позвоночник согнуться и дотянуться до потерянного устройства. У ворот нас уже ждал персонал дома во главе с дворецким. Повар, садовник, домработница – они нас приветствовали. Было приятно вернуться к привычному укладу жизни, где, как говорит отец: «За тебя и посрут, и попу вытрут». Больше никакой маминой стряпни, самостоятельной стирки одежды и таскания тяжёлых сумок. Десяти дней тотального самообслуживания мне хватило на год вперёд. Настало время снова вверить быт в руки обученных для этого людей. Оставив свои вещи на рабочих, в чьи обязанности входила доставка их до моей комнаты, я поспешила к Чеду, в очередной раз радуясь тому, как близко тот живёт. Дорога заняла около десяти минут и стала отличной разминкой после долгих часов, проведённых в сидячем положении. Подойдя к высокому кирпичному забору, я позвонила в звонок. Мне навстречу вышла статная женщина средних лет в белой блузке и чёрной юбке-карандаш. Я узнала в ней домоправительницу, с которой встречалась и прежде, приходя в гости к другу. В её обязанности входила встреча гостей, а также закупка продуктов, уход за домом, оплата счетов и наблюдение за работой иного персонала. – Здравствуйте, мисс Браун, – официально начала она, – Проходите, пожалуйста. – Здравствуйте, миссис Вуд, – произнесла я, растянув губы в вежливой улыбке, и проследовала за женщиной на территорию дома. Трёхэтажное здание всегда казалось мне слишком громоздким для места, в котором живут всего два человека – Чед и его мама. Однако, что касается дизайна, тут ему не было равных. Интерьер в корне отличался от того, как выглядел их домик в Испании. Здесь преобладал стиль модерн с характерными для него плавными, изогнутыми линиями, обилием растительных мотивов в декоре и приглушённой цветовой палитрой. Большая часть мебели была сделана из тёмной древесины, на стенах висели абстрактные картины. Общий антураж складывался в одно единственное слово – роскошь. Многие говорят, что можно узнать больше о личности человека, просто взглянув на его жилое пространство. Так вот, мама Чеда, по-моему, является логическим продолжением своего дома – последним кусочком пазла. Я скинула с ног массивные кроссовки и переобулась в предложенные мне тапочки. Наскоро всунув в них ноги, я обратила внимание на то, что они идеально подошли по размеру. Я могла с полной уверенностью сказать, что они были куплены специально для меня (возможно, даже изготовлены на заказ). Об этом свидетельствовал дизайн – ярко-оранжевые (под стать моим волосам) пушистые лисьи мордочки украшали носовую часть домашней обуви, а на внешней стороне подошвы стразами была выложена буква S. Меня здесь очень ждали. Двигая пушистыми рыжими ступнями, я следовала за миссис Вуд. Она проводила меня в библиотеку, где мой друг сидел в массивном кожаном кресле и зачитывался какой-то книжкой. Увидев меня боковым зрением, он тут же поднял голову и вскочил с места. Экономка, получив задание принести нам чай, вежливо кивнула головой и покинула помещение. – Привет, Санцет! Ты наконец-то вернулась! Как добрались? – на лице парня засияла счастливая улыбка, которая быстро спала, когда он оглядел меня с ног до головы, – Ты… сильно похудела. Я, не потрудившись натянуть на себя маску «со-мной-всё-нормально», с порога кинулась в объятия Чеда и уткнулась носом в его шею. От молодого человека, который в следующую же секунду неловко сжал меня в своих жилистых руках, пахло свежеиспечённойвыпечкой. Отшельнической хижиной посреди хвойного леса. От него пахло домом. Я даже представить себе не могла, насколько сильно соскучилась за те десять дней, что мы не виделись. Его присутствие в моей жизни уже стало чем-то обыденным, словно благодаря нему я чувствовала себя более целой, более счастливой, более живой. – Тяжело было не похудеть. Последнюю неделю я либо не ела вообще, либо желудок выплёвывал всё обратно, – пожаловалась я, потираясь щекой о ткань его тёплого вязаного свитера. – Какой ужас… – Чед осторожно поглаживал мои волосы, собранные в небрежный низкий хвост, – Может, ты сейчас хочешь чего-нибудь перекусить? Я могу попросить и тебе принесут всё, что пожелаешь, прямо сюда. Вдохнув поглубже и вобрав в свои лёгкие побольше его аромата, я наконец отстранилась. Усевшись на второе кресло, точно такое же, как то, в котором сидел парень, я положила ногу на ногу. – Нет спасибо, я уже попыталась съесть сэндвич сегодня на заправке, а через полчаса маме пришлось экстренно тормозить рядом с какими-то кустами. Брр, не хочу даже думать об этом, – меня передёрнуло от омерзения, которое я испытала, вспомнив о рвотной массе с привкусом ветчины. – Тебя тоже укачивает в машине? Чед наверняка задал этот вопрос, чтобы как-то меня поддержать или рассказать забавную историю из своей жизни, но я лишь напряглась, в очередной раз вспомнив, что для моего организма такое не свойственно. – Обычно нет, – я сделала ненамеренный акцент на первом слове. – Значит, случилось что-то необычное? Отравилась чем-то? – парень продолжал допытываться. – Да не знаю я! Может, и отравилась, а может… – я резко затормозила, осознав, что будет неимоверно странно нагружать Чеда своими глупыми страхами. – «Может» что, Санцет? Ты меня пугаешь. Ты больна? Что случилось?! Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь. Ты не отвечала мне почти неделю, а теперь, вернувшись, выглядишь так, будто стала жертвой Холокоста. Я волнуюсь… правда волнуюсь. – Прости, что тебе приходится переживать из-за меня. Просто… всё вдруг стало так сложно… Я пересказала ему всё, что успело произойти за каникулы: про то, что Холл привёз Бича на дачу, и мы провели несколько потрясающих дней вместе. И про НЕпотрясающие дни тоже рассказала – как и почему брат бросил меня и сбежал, за что арестовали дядю. Не стала упоминать лишь про переживания на тему возможной беременности, ведь всё ещё надеялась, что с наступлением месячных мои тревоги рассеются. Чед слушал все новости с открытым ртом. – Я в ахуе! – воскликнул он, – Ты же в курсе, что в твоей жизни происходит больше, чем в аргентинских сериалах из двухтысячных? – В курсе… Это-то меня и пугает. – Этот твой дядя – полный мудак! Как твоя мама себя чувствует? – Нормально, насколько это вообще возможно. Она рада, что он наконец-то ответит по заслугам. А ещё ей явно стало легче после того, как об этой истории узнал отец. – Ого, она рассказала ему… Наверное трудно решиться на такой шаг спустя двадцать лет брака. Смелая женщина! – Она не стала упоминать только о том, что Бич – сын Холла. Не хотела травмировать папу, он ведь все эти годы растил его как родного ребёнка. – Думаю, это было правильное решение. И, кстати… – он немного помедлил, не зная, как сформулировать вопрос, – что ты собираешься делать с Бичем? – Сделаю то, что он попросил – забуду его. – А ты сможешь? – бровь Чеда вопросительно изогнулась. – У меня нет выбора, – отчеканила я, подтягивая к себе колени и забираясь на кресло с ногами. – До тех пор, пока вы оба живы, выбор есть всегда. – А какой в этом смысл? Рано или поздно он опять сбежит, даже если я смогу его вернуть. Я устала за нимгоняться, понимаешь? Ты прав, я никогда не смогу забыть то, что между нами было, но и вечно жить как на пороховой бочке я тоже не хочу. – Ну, значит, мы сделаем всё, чтобы ты поменьше о нём думала! – воодушевлённо воскликнул Чед. – «Мы»? – удивлённо спросила я. – Да, ты и я. Или ты думаешь, что я брошу тебя в такой ситуации? С завтрашнего дня начинаются занятия в школе, а после них обещаю не оставлять тебя в одиночестве и горе ни на секунду! – Звучит пугающе… – Отлично! …эээ, в смысле, если ты сама этого хочешь. – Хочу, но только если ты не будешь слишком приставучим. Моей интровертной натуре иногда нужен отдых. – Договорились, – парень смущённо зарылся пальцами в свои шоколадные кудри, – я постараюсь. Меня эта сцена почему-то развеселила, отчего наружу вырвался лёгкий смешок. Чеда это явно порадовало, и он продолжил лохматить свою шевелюру, корча при этом забавные рожи. Он действительно очень харизматичный и артистичный, благодаря чему люди вокруг него никогда не оставались в плохом настроении. Стоило ему начать дурачиться, шутить или разыгрывать какую-то сценку, и все, даже самые мрачные, лица озарялись улыбками. Парень был отлично осведомлён об этой своей особенности и активно ею пользовался. Например, сейчас, когда его непутёвая подруга с бесконечным запасом пиздеца пришла жаловаться на жизнь. Я была ему за это искренне благодарна. Я вернулась домой только под вечер, вдоволь наболтавшись с Чедом и насмеявшись до боли в животе. С тех пор, как мы стали просто друзьями, наше времяпрепровождение начало ощущаться иначе. Мне больше не нужно было его обманывать, и я могла быть абсолютно откровенной. Эта свобода грела душу, как и поддержка, которую друг мне безвозмездно оказывал. В нашей семье тоже, кажется, началось затишье – все выглядели отдохнувшими и готовыми к возвращению в бурное течение учебной и рабочей жизни. Складывалось ощущение, что только я одна помнила про преступление Холла и побег Бича – особенно про побег, а остальным стёрли память. Мама с папой говорили, что тоже волнуются за моего брата, но не пытались искать – не заявляли в полицию, не обзванивали друзей – а лишь продолжали твердить, что он взрослый парень и вернётся, когда сам будет готов. Я могла понять, когда эти слова произносил отец, ведь для него история выглядела как обычная бытовая ссора Бича с Холлом. Но мамино спокойствие не укладывалось в моей голове. Ещё несколько дней назад она винила во всём себя, буквально рвала на себе волосы от горя, но теперь ей будто плевать. Я не решалась поднимать эту тему, просто не готова была снова погружаться во все пережитые эмоции, но продолжала надеяться на то, что кто-то сделает это вместо меня – например, напишет заявление о пропаже. Но никто не спешил. Возможно, причиной тому стал мамин страх – ей наверняка было не по себе от того, что придётся как-то объясняться с сыном, и вновь вскрывать такую травматичную историю. Уверена, в глубине души она надеялась на то, что он появится не раньше, чем через несколько месяцев, когда её собственные эмоции поулягутся. Сейчас ей было бы слишком больно смотреть в глаза ребёнку, которому она лгала всю его жизнь и которого винила во всех своих смертных грехах. Нам всем было проще не видеть его. Если честно, даже мне. Что бы я там ни говорила, я продолжала испытывать к нему чувства, и это была главная проблема. Брат чётко дал понять, что расстаётся со мной раз и навсегда, и что мне нужно его забыть, но я просто не могла этого сделать. Кольцо, которое я на эмоциях сорвала со своего безымянного пальца, теперь висело на золотой цепочке на моей шее, словно непосильный груз, от которого, вопреки тяжести, я не могла… не хотела избавляться. Но я знала, что до тех пор, пока моя любовь не утихнет (если такое вообще возможно), я не должна видеться с Бичем, ведь это принесёт боль нам обоим. «Если я хочу, чтобы он вернулся, мне необходимо его разлюбить. Только так мы снова сможем общаться, хотя бы как брат с сестрой» – уговаривала я себя, сидяна постели в своей комнате и крутя маленький золотой обруч, который болтался на цепочке в районе груде, рядом с сердцем. Наконец собравшись с силами, я потянулась к застёжке. Нехотя открывшись под длинными ногтями, она разделила два конца украшения. Один из них выскользнул из моих пальцев. Скатившись по немувниз, колечко в одно мгновение упало на пол и с характерным металлическим звуком убежало под кровать. Бросив тонкую золотую верёвочку, я опустилась на пол, держа в руках телефон с включённым фонариком. Мне пришлось лечь, упираясь щекой в ковровый ворс, чтобы просветить небольшой зазор между матрасом и полом. В самом углу я и обнаружила золотистый отблеск. Я предприняла попытку дотянуться туда рукой, изо всех сил вжимаясь плечом в деревянную балку от кровати, но расстояние оказалось слишком большим. Тогда мне не пришло в голову, что можно попытаться отодвинуть кровать от стены или использовать какую-нибудь длинную палку, чтобы зацепить сбежавшую драгоценность. Я думала лишь о том, что ни на что не способна: я не смогла удержать рядом с собой любимого человека, не смогла и уберечь его подарок. Слёзы сами хлынули из глаз, превращая тихий скулёж в полноформатную истерику. Рука всё ещё оставалась в пыли подкроватного пространства и безуспешно пыталась нащупать металлическую прохладу. Лицо уткнулось в мягкий ковёр, слегка приглушивший рвущиеся наружу крики. Мне было больно. Физически больно. Я проклинала себя за то, что вообще решила снять кольцо с цепочки. Я хотела просто убрать его подальше, чтобы таким образом сжечь последний мост между прошлым и будущим – между мной и моим бывшим брато-парнем. Но теперь оно почему-то ощущалось потерянным навсегда – таким близким, но таким недосягаемым. Прямо как счастье, которое покинуло меня, едва коснувшись кончиками пальцев. Я не представляла своей жизни без Бича: без его заботливого взгляда, без тёплых ухмылок в ответ на мои шутки, без обжигающих касаний, без наших разговоров. Я была зависима от него до безумия, до дрожи во всём теле. Это ощущалось как непрекращающиеся приступы ломки. Я была по уши в дерьме. Мне хотелось, чтобы он пришёл и спас меня от падения в пропасть, ведь я чувствовала, что разобьюсь, как только достигну её дна. Но также знала, что, если брат и придёт, то только из жалости. А мне не нужна была его жалость. Я не хотела, чтобы он возвращался только потому, что его глупая слабачка-сестра не может самостоятельно о себе позаботиться. Я чувствовала, что должна стать сильнее. Изо всех сил хватаясь за эту мысль, я поднялась с пола, утёрла слёзы бумажными салфетками и направилась к выходу из комнаты. Затем спустилась на первый этаж и вошла в гостиную, где домработница протирала пыль с поверхностей забавной радужной метёлочкой. – Вы можете дать мне швабру? – обратилась я к женщине. – Вы что-то пролили, мисс Браун? Не волнуйтесь, я поднимусь к Вам через минуту, и сама всё помою, – вежливая, но усталая улыбка. – Нет-нет, не нужно! Я просто уронила эээ… кое-что под кровать, так что мне нужна длинная палка, чтобы исправить это недоразумение. – Вам нужна помощь? – уточнила она. – Нет, спасибо, я справлюсь сама. Просто принесите, пожалуйста, швабру. – Хорошо. Спустя всего пару минут, я уже поднималась обратно, вооружившись спасительным инструментом. Вновь опустившись на пол, я затолкала швабру под кровать и моментально коснулась кольца, проталкивая его наружу. Как только украшение оказалось у меня, я сжала его в ладони так сильно, словно боялась, что оно вновь ускачет. Отдав швабру домработнице, я вернулась в комнату и некоторое время просидела в тишине, думая, что делать с маленьким золотым обручем. Снова носить его – неважно, на пальце или на шее в виде подвески – я не собиралась. А потому, руководствуясь принципом: «С глаз долой – из сердца вон», принялась искать коробку, в которую можно убрать памятные вещи задвинуть подальше. Нашлась такая быстро – квадратная, в цветочек, к тому же, идеальная по размеру. В неё-то я и сложила скромные пожитки, оставшиеся от брата: кольцо, несколько засушенных бутонов из подаренных букетов, письма от «Кевина» и то самое прощальное письмо. И фотографии. Много распечатанных фотографий, которые украшали пробковую доску над рабочим столом. Закрыв коробку крышкой, я отнесла её к шкафу. Пришлось даже встать на стул, чтобы дотянуться до верхней полки. И вот – одно движение руки – и вся память задвинута в угол так, что цветочный принт невозможно увидеть, просто стоя на полу. Работа выполнена успешно. Осталось лишь сделать то же самое и со своими чувствами.