Под покровом сна

      Объятия — способ заземлиться, почувствовать свои судорожно сжатые пальцы на плечах, ощутить жизнь в бешено пульсирующих венах. Нора свернулась калачиком на дне ванной, наблюдая как постепенно поднимается уровень горячей воды. Она начинала облизывать сухие губы, заливаться в нос, однако это все было неважным, потому что сознание Норы улетело далеко. Точнее, оно осталось. Осталось в том сне, на грязной земле. Не получалось вытравить эту картинку из головы.       Спешно убрав простынь, налипшую на потную кожу, Нора принялась искать свой блокнот — именно он должен был помочь успокоить мысли, расставить все на свои места. Ручка легко заскользила по бумаге, девушка почти бездумно выводила буквы, будто вмиг она стала обычным проводником, инструментом течения мысли.       «4. Очнулась в странной закусочной в тридцати милях от Сан-Франциско. В отражении зеркала была Ребекка, она повторяла мои движения, притворялась мной. Пришлось словить попутку, потому что вещей с собой не было. Водитель (Джейсон) оказался странным парнем — куда он хотел меня увезти, кому звонил, почему отказался останавливаться?       Полицейский патруль. Они знали мое имя, знали мое местоположение, начали преследование. Почему? Они подозревают меня в убийстве Мальте или дело в другом? У Ребекки получилось подставить меня?       Джейсон был с телефоном. Мог ли он позвонить в полицию после происшествия на дороге? Нет, они приехали слишком быстро и я не называла фамилию… Значит ли это, что он мог позвонить по другому поводу?..».       Вопросы лишь множились, а единственным способом найти ответы вне кошмаров казался честный разговор с тем, чей образ преследовал как во сне, так и наяву. Ребекка. Все пути вели к ней, она была ключом и замком одновременно.       Нора собиралась положить блокнот на тумбочку, однако рука дрогнула — и он упал, шелестя белоснежными крыльями. Она опустилась на колени, чтобы поднять его, и заметила неказистые буквы, спрятавшиеся на верхними страницами. Нахмурившись, она листнула назад и наткнулась на островок чернил, расползшихся по центру листа.

Реальность — это

когда георгины не вянут.

Все остальное — сон

в чужом мозге.

      — Что?.. — нахмурилась Нора.       Верлибр.       Нора частенько писала такие давно, когда хотелось облачить чувства в какие-то внятные слова без оглядки на смысл и форму. Чистый поток сознания без ограничения. И этот верлибр был почти в ее стиле — отдаленно ее голо слышался в этих словах, однако она совершенно точно не писала их. Могло ли случиться так, что кто-то украл ее мысли, ее почерк и написал это? Или, быть может, кто-то украл ее память о том, как она это писала? Ни один и этих вариантов не казался привлекательным. Секунду помедлив, Нора резко перевернула страницу. Потом еще. И еще. Она листала, пока не наткнулась на очередную кривоватую надпись. Она была неуверенной и нелепой, можно было бы подумать, что ее сделал не особо старательный школьник, однако Нора узнавала характерные завитки на букве «т».

Иногда мне кажется,

что я читаю книгу о своей жизни,

и пропускаю страницы,

где объясняется, зачем все это.

      Эти мистические записи отражали смутное подавленное чувство, что жило в Норе. Она узнавала эти эмоции в миг, когда слова вспыхивали перед распахнутыми глазами, она понимала себя, она проваливалась в кроличью нору. Дрожащими пальцами она листала страницы, надеясь найти другие отрывки, другие хлебные крошки, по которым можно было бы выйти к разгадке, ведь если эти послания оставила другая версия ее самой, разгадка непременно найдется.

Я живу в доме, где окна нарисованы, а за дверью — еще одна дверь. И каждая из них просит ключ. А у меня только сломанный ноготь.      

      Нору тошнило, эти отрывки казались такими яркими и пронзительными, что виски начинали пульсировать от нарастающей боли.

Иногда я боюсь, что на самом деле умерла. И все это — послесловие, которое кто-то пишет за меня, не зная конца.      

      В голову пришла до дури странная идея. Нора подцепила ручку и перевернула страницу, пялясь в пустоту чистого листа. Она всегда боялась этого: начинать заново, марать белизну и давать название тому, что бурлит в голове. Порой ей удавалось поймать за хвост поток сознания, однако сейчас она не чувствовала ничего из того, к чему привыкла. Ее рука скользила по листу, остекленевшие глаза пялились на пляшущие буквы, что так не хотели соединяться в слова.

Я боюсь перелистывать дальше — там будет что-то, что я сделала, но не вспомнила. Не потому, что забыла, а потому, что не я была там.

      Это было послание, ответ на которое обязательно придет. Может быть, не сегодня и не завтра, может быть, даже не в этой жизни. Но он обязательно будет. Нора почувствовала облегчение, словно она скинула с уставших плеч невидимый груз, о котором и не подозревала все это время. С чистым сердцем она продолжила перелистывать страницы, пока не наткнулась на сплошную черноту. Нора прищурилась, но глаза будто бы отказывались фокусироваться на том, что было на листе.       Крохотные палочки, маршировавшие стройными рядами от начала и до самого конца страницы, были связаны перечеркивающей линией. Они походили на грубые швы хирурга самоучки или на шрамы, нарисованные детьми на Франкенштейне. Нора попыталась посчитать их, однако после сотни числа приходить перестали, а голова загудела.              — Это чья-то шутка, — прошептала она, качая головой. — Нет… Нет…       Кто-то, кто писал в блокноте, еще и отмерял свой срок, как заключенный, жаждущий освобождения. Сотни дней, складывающихся в годы, отпечатались на паре листов. Нора провела дрожащим пальцем по исписанной странице. Мысли разрывали черепную коробку, она не могла понять, в какой момент начала сходить с ума. А это определенно было так, ведь никак иначе нельзя было объяснить происходящее вокруг. Подвал, странные пациенты, сумасшедшие сны, а теперь и чужие записи в ее собственном дневнике — все это просто не складывалось во что-то единое и цельное.       Норе нужны были ответы, но она так боялась их получить. Два противоречивых импульса терзали ее сознание: неистовое желание броситься на поиски Фредерики билось о странную, почти патологическую тягу к небытию — лечь в промозглую землю и позволить ей поглотить себя, подобно дереву, уходящему корнями в могильную тьму. Да, такое странное ощущение не покидало ее. Нора с болезненной отчетливостью представляла, как выходит во внутренний дворик под покровом ночи, опускается на траву, усыпанную холодными слезами росы, и устремляет взгляд в бездонную черноту неба, где звезды мерцают острыми иглами света, пронзающими сетчатку до нестерпимой боли, а потом просто уходит под землю, где черви начинают разъедать ее гниющую кожу, а пауки вить кружевные саваны меж ее распахнутых век.       Нора вовсе не хотела умереть. Она хотела перестать быть.       Она хотела скинуть с себя все проблемы и вопросы, вытряхнуть их из головы и наконец почувствовать невыносимую легкость бытия.       Но она не могла так сделать. Все, что ей оставалось — найти силы бороться. За что? За правду, за сознание, за жизнь, которую она не желала. Это была война бессмысленная и жестокая, калечащая.       Она поднялась на дрожащие ноги, спрятала блокнот в наволочку и направилась наружу, в мир, который ее не ждал.

***

      Фредерика сидела за столом, перебирая бумаги. Нора кротко постучала, переминаясь с ноги на ногу. Внезапно вся решительность растворилась, уступая место страху.       — Ты проснулась, — с напускной улыбкой произнесла доктор, быстрым движением пряча листы под папку песочного цвета. — Кошмар опять?       — Да. Кошмар, — отстраненно подтвердила Нора, аккуратно садясь в коричневое кожаное кресло.       В воздухе витал аромат старых книг, спирта и скошенной травы — удивительно не гармоничное сочетание, щекочущее нос.       — Хочешь поделиться?       — Не особо, — вздохнула девушка, запрокидывая голову. — Здесь что-то не так.       — Что?       — В этом месте… Здесь что-то не так, понимаете? — нахмурилась она, пытаясь подобрать слова.       Это было так странно — она посвятила себя искусству слова, но сейчас осталась ни с чем, будто все навыки покинули ее. Нора так хорошо умела подбирать мелкие метафоры на бумаги, однако в жизни — увы — больше походила на умирающую рыбу.       — Что не так? — Фредерика сложила руки и склонила голову чуть набок.       — Знаете, я не хочу в психбольницу или… чтобы вы подумали, что я странная, но… я сама уже не понимаю, что происходит. Вы знаете, что Кэрри показала мне подвал. На кой черт здесь подвал? А? А Барбара, она… странные вещи говорит. Ребекка — это вообще… она пугает меня. Я знаю, что она не просто пациентка, но не могу доказать это. В моем блокноте… Кто-то писал, — Нора тяжело дышала, чувствуя, что воздух начинает жечь легкие. — Кто-то проник в мою комнату и писал в моем блокноте. Понимаете? Кто-то решил поиздеваться надо мной и… — она задыхалась.       — Тише, — нахмурилась Фредерика, положив руку на запястье пациентки. — Вдох и выдох. Кто проник? Что написали в блокноте?       — Верлибры… — пробормотала Нора. — Они написали верлибры. Они скопировали мой почерк, мой стиль и написали их, чтобы я думала, что сошла с ума. Они хотят подставить меня или хотят, чтобы я думала, что… — она хрипло втянула в себя воздух и попыталась остановить рвущиеся наружу слезы.       По взгляду Фредерики было совершенно ясно: она не верит ни единому слову. Нора в отчаянии стукнула кулаком по столу.       — Нет! Не надо так смотреть! Я знаю, что я не сумасшедшая, понятно? Мне нужно, чтобы вы проверили камеры! Нужно проверить камеры и выяснить, кто проникал в мою комнату! — голос срывался. — Потому что… Они были там… Они писали… В моем дневнике… — воздух заканчивался быстрее слов, легкие горели.       Нора умоляюще посмотрела на Фредерику. Ей было важно, чтобы доктор поверила ей лишь оттого, что сама Нора себе больше не доверяла. Она искренне желала, чтобы кто-то другой успокоил ее, убедил, что все нормально.       — А если мы ничего не найдем? — вдруг спросила врач. — Если в комнату никто не проникал?       — Значит они подделали записи! — почти крикнула Нора. — Вы что, не слышали меня? Я сказала, что я в своем уме, я пришла сюда добровольно с единственной проблемой, которой были хреновые сны! И после вашего долбанного центра мне стало только хуже! — она уже не сдерживалась, выплескивая наружу весь гнев, скопившийся за период лечения.       — Хорошо-хорошо, — Фредерика поднялась, примирительно поднимая ладони, будто она успокаивала дикого зверя, а не женщину. — Мы все проверим, посмотрим и сообщим.       — Нет, запишите это!       Нора быстро выхватила ручку и отодвинула папку, чтобы оставить напоминание на краю листка, однако вмиг пораженно замерла, смотря перед собой. Все листы были чистые. Фредерика не разбирала документы — лишь перекладывала пустые страницы из одного места в другое. Нора медленно подняла голову, натыкаясь на колкий взгляд доктора.       Резким движением Фредерика положила папку обратно, тяжело сглотнула и кивнула на выход. Нора попятилась назад, будто оглушенная.       Кому в этой клинике вообще можно было доверять, даже если сама Нора не считала себя надежным свидетелем?