Грубая фактура любви

Запах старой бумаги, воска для паркета и едва уловимый аромат дорогого виски — этот дом всегда пах одинаково. Он был таким же монументальным и холодным, как и его хозяин. Катя зашла внутрь, сжимая в руке ключ, который ей когда-то вручил Алексей со словами: «Ты теперь своя». Своя. Смешно. Прошло всего полгода с тех пор, как они с Лёшей разошлись. Ярко, громко, с хлопаньем дверей и разбитыми сердцами. Вернее, с одним разбитым — её. Лёша ушёл легко, как будто и не было двух лет вместе. Она пришла сюда, в дом его отца, по просьбе самой себя. Глупая затея — вернуть книгу, которую она брала почитать у Артёма Сергеевича ещё тогда, когда всё было хорошо. Книга лежала на тумбе месяц, два. Пылилась, напоминая о прошлом. Решимость вернуть её, стала для Кати тестом на взрослость. Сможет ли она войти в этот дом без дрожи в коленях? В гостиной было пусто. Тишина стояла такая густая, что звенело в ушах. —Артём Сергеевич? — тихо позвала Екатерина. Из кабинета послышались шаги. На пороге появился он. Высокий, подтянутый, с проседью на висках, которая делала его только солиднее. Он был воплощением той уверенности, которой так не хватало его двадцатипятилетнему сыну. —Катя? — его брови удивлённо поползли вверх. Взгляд скользнул по её лицу, по простым джинсам и свитеру, по книге в её руках. —Я не знал, что ты… —Я принесла книгу. Ту, о творчестве Бродского. Вы говорили, она из букинистического, так что… я сочла нужным вернуть, — она протянула фолиант, чувствуя себя школьницей. Артём Сергеевич взял книгу, его пальцы на секунду коснулись её ладони, –Спасибо. Это очень ответственно с твоей стороны. –Он помолчал, изучая её, –Лёша мне ничего не говорил о том, что ты придёшь –Он не знает. Мы… не общаемся. Тягостная пауза повисла в воздухе. Катя уже мысленно прокручивала прощальную фразу, чтобы уйти, как он неожиданно сказал: –Чай? Или кофе? Дождь начался, промокнешь до нитки. Она посмотрела в окно. Действительно, хлынул ливень, которого она не заметила, пока шла от метро. Глупо было отказываться. Через десять минут они сидели на огромной кухне с панорамными окнами. Дождь стучал по стеклу, создавая уютную ширму, отделявшую их от всего мира. Артём Сергеевич оказался неожиданно хорошим собеседником. Он не спрашивал о Лёше, не пытался выяснить причины их разрыва. Они говорили о книге, которую она вернула, о новой выставке в Пушкинском, о абсурдности современного кинематографа. Катя ловила себя на мысли, что смеётся легко и естественно. Она забыла, каково это — говорить с умным, взрослым мужчиной, который слушает не для галочки, а с искренним интересом. –Знаешь, — сказал Артём Сергеевич, ставя свою чашку на блюдце, — Лёша всегда был ветреным. Ещё в детстве: новая игрушка — неделя восторга, а потом заброшена в угол. Я уж думал, с тобой всё иначе. Ты казалась… другой. –Я и была другой. Для себя. А для него, видимо, просто ещё одной игрушкой, — тихо ответила Катя. Она удивилась своей откровенности. –Его потеря, — твёрдо сказал Артём Сергеевич. Его взгляд был тёплым и на удивление печальным, –Он не дорос до такой девушки, как ты. Боюсь, ему ещё многое предстоит осознать. Они сидели молча, слушая дождь. Катя чувствовала странное спокойствие. Боль, которая съедала её изнутри все эти месяцы, вдруг притихла. Словно кто-то признал её право на эту боль и назвал её обоснованной. Дождь стих так же внезапно, как и начался. В окно пробился луч заходящего солнца. Катя встала. –Мне пора. Спасибо за чай и… за беседу. –Катерина, — он поднялся вместе с ней, –Дверь этого дома для тебя всегда открыта. Не как для девушки моего сына. А как для тебя самой. Заходи иногда. Пообщаемся. Она кивнула, не зная, что сказать. Это было так непохоже на всё, что она могла ожидать. На пороге он снова остановил её. –И знай… Ты заслуживаешь гораздо большего, чем может дать мой мальчик. Не сомневайся в этом. Катя вышла на улицу, наполненную свежим запахом после дождя. Она шла к метро, и лёгкая улыбка не сходила с её лица. Этот визит, который должен был стать болезненным ритуалом прощания, обернулся чем-то иным. Неожиданной поддержкой. Она обернулась и посмотрела на величественный дом. В одном из окон угадывался силуэт. И ей показалось, что он смотрел ей вслед. Не с осуждением, не с жалостью. А с тихой надеждой. Надеждой на то, что она воспользуется его советом и когда-нибудь вернётся. Уже совсем по другому поводу.