Голос тьмы

Томас

Я не верил своим глазам. Когда я появился в комнате, Самон лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Генрих стоял рядом, тяжело дыша, сжимая в руке окровавленную кочергу. Он справился. Чудом, но справился. Я боялся, что не успею, что увижу его раненым… или ещё хуже. Но вот он сидит в кресле передо мной — улыбается, берёт кубок с вином, словно ничего не случилось. И всё же, я видел, как это его изменило. Самон был рядом с ним с детства. Пусть он был старше, но никогда не отказывал юному лорду в играх или в тренировках. И теперь этот человек, которому он когда-то доверял, оказался предателем и убийцей. Генрих не показывал своих чувств, но я видел, как внутри него бушует буря. Как мог рыцарь, которому он верил, продаться врагу? Как мог без колебаний лишать жизни людей, с которыми бок о бок сражался? Я сам едва мог это осознать, но факты говорили сами за себя. Генриху повезло — он вышел победителем из схватки с опасным противником, и я был рад, что он жив. Но в груди всё же полыхало желание разобраться до конца. Я едва сдерживался, чтобы не ворваться в камеру и не вытрясти из Самона правду. Почему он это сделал? Почему убил Давида? Почему предал герцога и своих друзей? Генрих, заметив, как я сжал кулаки, поставил кубок на стол и внимательно посмотрел на меня. — Томас? — в его голосе звучало беспокойство. — Ты всё ещё думаешь о Самоне? Я отвёл взгляд, ощущая нарастающий гнев. — Да. Я знаю, что не должен, но мне хочется взглянуть ему в глаза и услышать объяснение. Хочется понять, кем он был на самом деле… и почему выбрал этот путь. Генрих вздохнул, задумчиво глядя в сторону. — Что ж… Думаю, это можно устроить, — наконец сказал он. — Хочешь, я отведу тебя к нему? Я молча кивнул, благодарный Генри за предложение. Генрих кивнул мне, давая знак следовать за ним. Мы вышли из зала, миновали коридор с массивными каменными стенами и спустились вниз по узкой винтовой лестнице. Здесь, в темнице, воздух был холодным и сыроватым, пахло плесенью и несвежей соломой. Я шел за Генрихом, сжимая кулаки, внутри всё кипело. Самон… Я хотел посмотреть ему в глаза. Хотел услышать его объяснения. Охранник у решётчатой двери тюремного коридора молча отворил нам проход. Мы шагнули внутрь. По бокам тянулись узкие камеры с толстыми деревянными дверями, в которых были лишь крошечные окошки. — Здесь, милорд, — пробасил стражник, останавливаясь у одной из дверей. Генрих коротко кивнул. Стражник отпер дверь, и мы вошли. Самон сидел на каменной скамье в дальнем углу. Его руки были скованы цепями, одежда изорвана и испачкана кровью. Он выглядел уставшим, но не сломленным. Когда он поднял голову и посмотрел на нас, в его взгляде не было ни раскаяния, ни страха — лишь холодная усталость. — Ну, наконец-то, — с усмешкой пробормотал он. — Я уж думал, ты так и не наберёшься смелости, Генрих. Я сделал шаг вперёд, но Генрих вытянул руку, остановив меня. Он пристально смотрел на Самона. — Почему? — только и спросил он. Самон наклонил голову, глухо усмехнулся. — Ты ведь уже знаешь ответ, не так ли? Генрих сжал кулаки, но сдержался. Его голос прозвучал ровно, хотя я видел, что внутри он закипает. — Ты давно работаешь на Ладислава, не так ли? Самон криво улыбнулся и лениво повёл плечами, насколько позволяли цепи. — Догадался, наконец. Да, уже несколько лет. Пока вы играли в верность и честь, я заботился о своём будущем. Я сделал шаг вперёд, чувствуя, как злость накрывает меня с головой. — Значит, все эти годы ты нас предавал? — Я стиснул зубы. — Давид… это ты его убил? Самон не отвёл взгляда. — Да. И не только его. Эти слова ударили по Генриху сильнее, чем любой меч. Я видел, как напряглись его плечи, как дрогнули пальцы. — Ты… — он выдохнул, словно подбирая слова. — Ты ведь знал, что рано или поздно тебя поймают. Самон пожал плечами. — Возможно. Но я сделал свой выбор. И если бы пришлось выбирать снова, я бы выбрал то же самое. Я больше не мог сдерживаться. Подскочил к нему, схватил за ворот разорванной рубахи. — Почему?! — рявкнул я ему в лицо. — Ты был одним из нас! Самон лишь усмехнулся, совершенно спокойно. — Я выбрал сильную сторону, Томас. Вы же обречены. Генрих нахмурился: — Что ты имеешь в виду? Самон ухмыльнулся ещё шире, наслаждаясь каждым мгновением, будто его совсем не заботило собственное положение. — Лорд Ладислав уже давно готовится сокрушить Рюциха, и он этого добьётся, можете не сомневаться, — прохрипел он, сплюнув на пол кровавую слюну. — Вы всего лишь наивные мальчишки, не способные увидеть его истинное величие. Генрих сжал кулаки, его губы дрогнули от едва сдерживаемого гнева. — Безумец… — тихо прошипел он, а затем резко повысил голос: — Говори! Что ещё ты успел сделать?! — О, я ведь не только Давида отправил в другой мир, — протянул он с насмешкой. — Была ещё одна… лишняя свидетельница. Я почувствовал, как холод пробежал по спине. — О ком ты? — спросил я, уже зная ответ, но боясь его услышать. Самон наклонил голову. — О той девчонке, что вертелась на кухне. Анна, кажется, её звали? Сердце ухнуло в пустоту. Я шагнул ближе, чувствуя, как закипает кровь. — Ты врёшь… Самон издевательски цокнул языком. — Она узнала больше, чем следовало. Подслушала кое-что о моих… переговорах с людьми Ладислава. Пришлось заткнуть ей рот. — Ты врёшь! — взревел я, и кулаки сжались до боли. Но он лишь улыбался. — Тебе ведь она нравилась, да? Такая тихая, скромная… — Он наклонился вперёд, его голос стал ядовитым. — Если хочешь, я могу рассказать, как именно она умоляла её не трогать… Я не выдержал. Ударил его в лицо так, что его голова резко дёрнулась в сторону, а на губе выступила кровь. — Томас! — резко одёрнул меня Генрих, но я едва слышал его. Перед глазами стояло лицо Анны — её тёплая улыбка, её светлые волосы, как она смеялась, когда я помогал ей таскать корзины с хлебом… Я думал, что она уехала и теперь счастливо живет своей жизнью вдали от замка. Но теперь её больше нет. Самон лишь сплюнул кровь и снова улыбнулся. — Вот и хорошо. Теперь ты знаешь, как она страдала, пока я избивал ее до смерти. Я рванулся вперёд, сжимая кулаки так, что побелели костяшки. В глазах бушевала ярость, дыхание стало тяжелым. Я не думал — только действовал. — Ты мерзавец… — прорычал я, занося руку для удара. Но в последний момент Генрих схватил меня за плечо и резко оттолкнул назад. — Томас, хватит! — строго сказал он. — Отпусти меня! — Я пытался вырваться, но Генрих удерживал меня. — Нет! — его голос был твёрд, как сталь. — Ты дашь этому ублюдку то, чего он хочет — потеряешь контроль. Не дай ему этого удовольствия! Я тяжело дышал, в груди всё клокотало от ненависти, но я встретился с глазами Генриха. В них не было слабости, только твёрдое убеждение, что сейчас ярость — плохой советчик. Самон довольно усмехнулся, наблюдая за нашей борьбой, но Генрих не дал ему вставить ни слова. — Если ты его сейчас изобьёшь, это ничего не изменит, — продолжал он, не отпуская меня. — Анну и Давида уже не вернуть. Но если ты хочешь справедливости, мы сделаем это иначе. Я всё ещё сжимал кулаки, но дыхание стало ровнее. Гнев не ушёл, но под контролем. Я кивнул, делая шаг назад. — Ты прав…  Генри осторожно отпустил меня и бросил Самону холодный взгляд. — А с тобой, ублюдок, мы ещё не закончили. Я с трудом сглотнул, ощущая в горле сухость. Гнев всё ещё кипел во мне, как перегретая смола, но слова Генри были как крепкие руки, удерживающие меня от падения в бездну. Самон просто сидел и ухмылялся, как будто всё это было для него какой-то игрой. Он даже не пытался оправдаться. Ни за убийство Анны, ни за предательство. Я снова почувствовал, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Анна… Перед глазами вспыхнуло воспоминание: она стоит у печи, вытирает муку с щёк и смеётся, когда я шучу над её строгим выражением лица. “Если будешь болтать, Томас, останешься без ужина!” — говорила она, но я знал, что она всё равно оставит мне кусок пирога. И теперь её нет. Всё из-за него. Я стиснул зубы, подавляя новый порыв ярости. Мне нужно думать. Нужно действовать хладнокровно. Но ещё сильнее меня мучило другое — безопасность Генри. Самон знал слишком много. Он был с нами годами, видел нас в бою, знал наши сильные и слабые стороны. И всё это время он передавал информацию Ладиславу. Сколько ещё шпионов прячется среди нас? Сколько людей, которым мы доверяли, на самом деле могут вонзить нам нож в спину? Я повернулся к Генри. Он выглядел спокойным, но я знал его достаточно хорошо, чтобы заметить напряжение в челюсти, едва заметный огонёк тревоги в глазах. Он держится. Всегда держится. Но я не позволю, чтобы это его сгубило. — Мы должны узнать, что он ещё успел рассказать людям Ладислава, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Генри кивнул, соглашаясь. Я снова посмотрел на Самона. Он знал, что мы не убьём его сразу. Но я видел в его глазах неуверенность. И я обещал себе — он заплатит за всё.

***

Самон держался стойко, но Генри знал, как задавать вопросы так, чтобы даже самый упрямый язык развязался. Мы не спускали с него глаз, пока он наконец не заговорил. Из его слов мы выяснили, что он передавал Ладиславу подробности о передвижениях войск герцога Родавана и Рюциха, рассказывал о планах осады и даже знал, кто из советников герцога может быть подкуплен. Оказалось, что он работал на Ладислава уже давно, ещё до того, как мы начали расследование убийств. Но самое страшное — он не был один. В замке были другие шпионы, их имён он, конечно, не назвал, но дал нам зацепки. Одного из них он упомянул вскользь, называя “крыса на кухне”. Когда стало ясно, что больше ничего путного из него не вытянуть, мы вышли из тёмной каменной камеры и молча зашагали по коридору. — Он слишком уверен, — наконец выдохнул я, нарушая тишину. — Да, но теперь у нас есть хоть какие-то зацепки, — ответил Генрих. Мы были вымотаны. После долгих допросов и напряжённого дня хотелось просто выпить, хотя бы кружку хорошего эля. Мы отправились в таверну. Заведение было тёплым, наполненным шумом пьяных голосов и запахом жареного мяса. Я не был уверен, что смогу есть, но выпить мне было необходимо. Мы заняли стол у стены, подальше от остального шума. Генрих молча заказал нам по кружке тёмного пива, а я, устало откинувшись на спинку стула, наконец-то позволил себе немного расслабиться. — Ну, — Генрих чуть приподнял свою кружку, — за то, что мы все ещё живы. Я фыркнул, но всё же стукнул своей кружкой о его. — И за то, что скоро этот кошмар закончится. Мы выпили. Пиво оказалось удивительно крепким, с терпким привкусом и лёгкой горчинкой. С первой же кружки тепло разлилось по телу, отгоняя напряжение. Генри хмыкнул, ставя свою кружку на стол. — Томас, ты хоть знаешь, как выглядишь сейчас? Будто только что выбрался из навозной кучи. — Да ладно тебе, я хотя бы не избивал предателей кочергой, — усмехнулся я, отпивая ещё. Он поднял бровь. — Я спасал себе жизнь! — Ну да, а когда успел научиться так фехтовать кочергой? Мы рассмеялись. Алкоголь приятно ударил в голову, и вдруг весь ужас последних дней показался далёким. Мы говорили о всякой ерунде, вспоминали прежние времена, когда не приходилось выискивать убийц и предателей. — А помнишь, как мы в детстве пытались поймать отцовского ястреба? — спросил Генри, едва сдерживая смех. — Помню, — я качнул головой. — И кто-то, не будем показывать пальцем, решил залезть на крышу конюшни… — А ты мог бы и поймать меня, а не смотреть, как я падаю в стог сена! — Ещё чего! Ты же весишь тонну! — Да ты охренел, как я погляжу! Смех заглушил остальные голоса в таверне, и в этот момент всё, что было за её стенами — предательства, войны, убийства — исчезло. На какое-то время мы снова стали просто двумя друзьями, пьющими в шумной таверне. Я смотрел на Генри, и улыбка сама собой не сходила с моего лица. Он смеялся, запрокинув голову, его темные волосы падали на лоб, а в глазах плясали огоньки веселья. Впервые за долгое время он выглядел по-настоящему расслабленным. И почему я раньше не замечал, каким он может быть? Я сделал ещё один глоток пива, но оно уже не грело так, как раньше. В груди разливалось другое, более странное тепло. Генри что-то рассказывал, жестикулируя так оживлённо, что едва не опрокинул кружку. Я усмехнулся. — Ты смеёшься надо мной? — он прищурился, но уголки его губ дрогнули в улыбке. — Нет, просто… — я задумался, но так и не нашёл нужных слов. Просто я любовался им. Я никогда не думал об этом раньше. Генри всегда был другом, братом по оружию, но сейчас… Сейчас я замечал, как его глаза вспыхивают азартом, когда он рассказывает истории, как мягко ложится свет от факелов на его лицо, как он чуть морщит лоб, когда задумывается. И это было… слишком. Я быстро оторвал взгляд, уставившись в свою кружку. Чушь. Алкоголь бьёт мне в голову, вот и всё. Но чем дольше я сидел рядом с ним, тем меньше мог в это поверить.

***

Мы вернулись в поместье поздно ночью, шаги эхом отдавались по каменным коридорам. Воздух в замке был тяжёлым, а свет в залах тусклым, как будто тени ещё не осмелились покинуть стены. Генри молчал, его лицо было сосредоточенным, а я — с головой поглощён в мысли о том, что сказал Самон. Мои пальцы продолжали сжимать рукоять меча, как будто только так можно было справиться с тем, что творилось внутри меня. Впереди был кабинет герцога Родавана, туда мы и направились. У дверей нас встретил один из его слуг и открыл дверь. В кабинете, как всегда, стоял мягкий свет от камина. Герцог сидел за своим столом, а рядом с ним стоял новый советник — человек в тёмном, сдержанном одеянии, с проницательным взглядом, который сразу привлек моё внимание. — Лорд Генрих, вы вернулись, — сказал герцог, поднимаясь, когда мы вошли. Генри кивнул, а я тихо подошёл к столу. Мы обменялись взглядами с герцогом, и он понял, что мы не принесли хороших вестей. — Всё гораздо хуже, чем мы думали, — начал Генри. — Самон оказался шпионом Ладислава, и не просто шпионом, а одним из тех, кто выстроил всю цепочку предательства. Он работал на него с самого начала, передавал информацию, и убил Давида. Убил, чтобы тот не раскрыл его. Герцог Родаван нахмурился, но в его глазах не было удивления — скорее, горечь. — А что ещё он говорил? Зачем убивал наших людей? — спросил новый советник, его голос был мягким, но проникновенным. Он внимательно следил за нами, не упуская ни единой детали. — Самон был уверен, что Ладислав скоро одержит победу, и его обещания об высоком посте были для него важнее, чем дружба или верность, — ответил Генри. — Он также признался, что убивал ваших подданных по приказу главнокомандующего, но зачем не знает. Он был готов пойти на всё ради своей выгоды. Герцог остался молчаливым, в его глазах плескалась тень разочарования, но его лицо оставалось спокойным. — Вы сделали всё правильно, что принудили говорить, — наконец сказал он. — Самон оказался предателем, и теперь мы должны решить, как действовать дальше. Я наблюдал за ними обоими. Генри был твердым, готовым продолжать борьбу, но я знал, что в душе он все равно переживает. Как и я. — Мы знаем, кто стоит за этим, — добавил я. — Но теперь важно, как мы будем действовать, чтобы Ладислав не воспользовался ситуацией. Новый советник слегка наклонил голову, как будто обдумывая каждое слово. — Возможно, сейчас самое время усилить нашу позицию, — сказал он тихо. — Мы не можем позволить Ладиславу оставить нас в стороне. Нам нужно собрать силы и решить, какой шаг будет следующим. Герцог Родаван взглянул на нас обоих, и я понял, что всё, что мы узнали от Самона, стало лишь началом. Мы стояли на пороге большой игры, где ставки были выше, чем когда-либо. Но теперь у нас было оружие в руках — информация, которую Самон не мог забрать обратно. — Это не конец, — произнёс герцог. — Но мы будем готовы. Я кивнул, а Генри посмотрел на меня с тем выражением лица, которое говорил больше, чем слова. Мы будем бороться. Мы уже далеко за пределами простого нейтралитета, на который надеялся его отец.