Там, где рождается вечность

Утро было тяжелым, как будто воздух в комнате наполнился свинцом. Голова гудела от вина, во рту стоял горький привкус, а тело ощущалось будто чужое. Женщина-альфа — шатенка с чуть растрепанными волосами и сединой, выбившейся на висках, медленно разлепила веки. Голубые глаза болезненно сощурились от света, пробивавшегося сквозь занавески. Сначала она почувствовала резь в горле — будто ночь плача снова накатила. Нос был все еще заложен, дыхание хриплое, и только теперь она вспомнила: вечером, напившись до слез, она не выдержала — горе омертвевшего маленького существа, её глупого любимого хомяка, вылилось в тихие рыдания. Она приподнялась на локтях, пытаясь понять, где находится. Это был чужой дом: простая комната, запах стиранного белья, деревянный потолок с трещинами. На соседней подушке лежал мужчина. Он был высоким, плечистым, даже во сне его тело выглядело мощным и собранным, будто готовым к бою. Черные волосы беспорядочно упали на лоб, а под длинными ресницами дрожали веки. Но главное — воздух в комнате изменился. Теплый, пряный, насыщенный до удушья — запах течки омеги. Он уже пробирался к её коже, поднимался в легкие, будил что-то глубинное, инстинктивное. Серые глаза мужчины приоткрылись, зрачки расширились, дыхание стало резче. Он вяло дернулся, будто тело само начинало реагировать на нарастающий жар. Женщина-альфа почувствовала, как сердце стучит громче. Алкоголь, усталость и грусть от потери переплелись с этим неожиданным, диким запахом. Ситуация была почти абсурдной: еще вчера она оплакивала своего хомяка, а теперь проснулась рядом с омегой, у которого начиналась течка. Она провела ладонью по лицу, чувствуя под пальцами соленые следы слез и усталость. Взгляд упал на мужчину: его кожа чуть вспотела, дыхание ускорялось, а губы дрожали, как будто он хотел что-то сказать или сдерживал стон. Мир снова качнулся — на этот раз не от вина, а от того, что её альфийское нутро уже узнало, что происходит. Она приподнялась, с трудом отрывая голову от подушки. Мир плыл, но теперь уже не от вина — воздух был пропитан сладким, дурманящим ароматом. Нос, который ещё вчера не давал ей дышать от слёз и простуды, словно чудом очистился: каждое вдохновение приносило этот тягучий, волшебный запах. — Где… я?.. — хрипло спросила она, моргнув, чтобы сфокусировать взгляд. Неожиданно мужчина рядом зашевелился. Серые глаза приоткрылись, расширенные зрачки блеснули, и он медленно потянулся к ней, как кошка к теплу. Его горячее тело прижалось боком, ладонь скользнула к её плечу, а губы, влажные и дрожащие, коснулись её скулы. — Ты… альфа… — прошептал он, словно в трансе, а потом заурчал, едва слышно, вибрацией в груди. — Такая сильная… красивая… Она отпрянула на секунду, растерянно глядя на него. Сердце забилось чаще, щеки залились краской. — Эй! Стой. Где мы? — голос её дрогнул, но она старалась держать тон ровным. — Это твой дом? Как я сюда попала? Он только улыбнулся — мягко, бессмысленно, словно её слова не имели значения. Его дыхание коснулось её шеи, а губы прошлись по линии подбородка, целуя каждую ямочку кожи. — Ммм… не уходи… — выдохнул он, ласкаясь всем телом. — Тебя ждал… так ждал… — Ч-что?.. — её голос сорвался, пальцы сжали простыню. Она чувствовала, как внутренний хищный инстинкт альфы борется с неожиданным, запретным желанием. Он снова потянулся, обнял её за талию и почти мурлыкал: — Альфа… моя альфа… я твой… смотри на меня… — Ты ведёшь себя… как будто одержимый, — она попыталась вырвать руку, но его ласки были такими горячими и настойчивыми, что тело предательски отзывалось. — Может быть… — прошептал он, целуя её пальцы один за другим. — Но разве это плохо? Она замерла, дыхание перехватило. Растерянность в ней слилась с жгучим, пробуждающимся желанием. Она резко отпрянула назад, но мужчина снова подтянулся, словно притягивался к ней невидимой силой. Его ладони обхватили её запястья — не грубо, а наоборот, мягко, почти трепетно, и он прижался щекой к её пальцам. — Отпусти… — выдохнула она, голос дрогнул, но твёрдости в нём стало меньше. — Мне нужно понять, где я. Он поднял на неё глаза — серые, полуприкрытые, с блеском, будто изнутри их жгло что-то сильнее любого рассудка. Его губы тронула улыбка. — Ты… вчера так вкусно пахла… — проговорил он низко, почти мурлыча. — Я не смог устоять. Я забрал тебя себе. У неё перехватило дыхание. Слова прозвучали опасно и в то же время опьяняюще. Его голос скользнул по коже, как горячее дыхание, пробираясь под самые ребра. — Забрал?.. — переспросила она, чувствуя, как где-то в груди вспыхивает раздражение, но вместе с ним — странный трепет. — Ты понимаешь, что ты несёшь? Я не… не твоя. Он прижался ближе, губами коснулся её шеи, и тихий стон сорвался с его горла. — Нет… ты моя… альфа… — его голос утонул в рычании и ласке, каждая фраза звучала как молитва. — Я услышал твой запах и уже не мог отпустить. Она закусила губу. Всё нутро кричало, что надо оттолкнуть его, встать и уйти. Но дыхание сбилось, ладони дрожали. Запах омеги был теперь не просто ароматом — он становился её воздухом. — Ты сумасшедший, — прошептала она, но пальцы уже не сопротивлялись его поцелуям. Он рассмеялся тихо, вибрирующе, и снова потянулся к её лицу. — Пусть так… но ты всё равно останешься. Она сжала зубы, пытаясь вдохнуть глубже и вернуть холодную ясность, которой всегда гордилась. Альфа, хищница, привыкшая контролировать любое пространство — и вдруг вот так, с утра, в чужом доме, рядом с омегой, который буквально растворял её силу в своей теплоте. — Перестань, — хрипло приказала она, сжав его плечо. Пальцы наткнулись на напряжённые, крепкие мышцы, и это только сильнее разожгло. — Я сказала, хватит. Он поднял голову, улыбнулся. Не дерзко, а так, будто уже победил её напор — улыбкой, мурлыканьем, этой всепоглощающей нежностью. Его губы снова коснулись её ладони, он поцеловал каждый палец, медленно, словно драгоценность, и тихо выдохнул: — Не могу. Ты сама пришла ко мне, альфа… теперь оставайся. Она почувствовала, как колени будто теряют опору. В груди билось сердце, рвя всё внутри, дыхание сбивалось. Запах омеги стал таким сильным, что от него кружилась голова, и вся её прирождённая власть растворялась в этом тёплом дурмане. — Ты… наглый… — прошептала она, но голос дрогнул, утратил сталь. Он подался ближе, прижал лбом её висок, ласково потерся, как кот, и горячее дыхание коснулось её щеки. — Может быть, — пробормотал он, — но тебе нравится. — Мне… — она не договорила. Её тело уже выдавало её: пальцы, вместо того чтобы оттолкнуть, вцепились в его плечо, дыхание стало жадным. Он скользнул губами по её щеке к губам, и каждая его ласка была как удар по её броне. Она, та, кто всегда сверху, та, кто держала власть, сейчас тонула в его настойчивой мягкости, в этом безумии течки, что делало его сильнее любого альфийского приказа. И впервые в жизни альфа поняла: её ломают не силой, не вызовом — её подчиняют нежностью. Она смотрела на него сверху вниз, стараясь удержать остатки строгости в взгляде. Но всё рушилось: его щёки были раскрасневшиеся, глаза блестели влажным серебром, а губы горели от поцелуев, которые он раз за разом осыпал на её кожу. Он поднял голову, встретился с её взглядом и замер. Серые глаза, полные жгучего жара, смотрели на неё так, будто перед ним не человек — божество. — Ты… — выдохнул он, дыхание дрогнуло. — Ты прекраснее, чем я мог представить. Она резко отшатнулась, словно эти слова обожгли её сильнее, чем любые прикосновения. — Замолчи, — приказала, но голос её уже не был твёрдым. Он предательски сорвался на полушёпот. А он лишь мягко улыбнулся и снова прильнул ближе, прижавшись горячими губами к её шее, словно поклонник к святыне. Его руки трепетно скользнули по её плечам, по талии, словно он боялся раздавить, но в то же время не мог отпустить. — Не могу… — прошептал он. — Ты моя альфа… моё солнце… я не хочу ничего, кроме тебя. Её дыхание сбилось, голова пошла кругом. Она всегда знала, что её сила в холодном уме, в умении держать всех на расстоянии. Но сейчас — этот омега, румяный, одурманенный течкой, прижавшийся к ней как преданный зверь, своей лаской рушил её стены кирпич за кирпичом. — Чёрт… — прошептала она, вцепившись пальцами в его волосы. — Я теряю контроль. Он улыбнулся — счастливо, благодарно, как ребёнок, которому подарили чудо. — Теряй его для меня… только для меня, — сказал он, и в его голосе не было ни грамма силы — только нежность, которая и держала её сильнее любого приказа. Её пальцы дрожали, когда она пыталась оттолкнуть его, но он вновь прильнул к ней, словно одержимый. Его щеки пылали, серые глаза расширились до предела, и в них не было ни капли стыда — только восторг и преданность, будто он смотрел на саму богиню. — Альфа… — его голос срывался на мурлыканье, слова растворялись в поцелуях. — Моя, только моя… Она тяжело выдохнула, губы дрогнули. Внутри что-то сдвинулось — горячая волна поднялась снизу живота, хлынула по венам, обжигая каждую клетку. Гон. Она узнала это чувство сразу — животное, дикое, то, с чем невозможно спорить даже самому сильному разуму. Запах омеги стал ярче, резче, словно мир обрушился в один-единственный миг, в его тепло, в его запах, в его дыхание. Каждый его стон бил по её инстинктам, каждое прикосновение разрывала её альфийскую выдержку. — Чёрт… — она прошептала, но это уже не было приказом. Это был стон. Он уловил её перемену первым. Его губы скользнули по её губам, по щекам, по векам, целуя всё подряд, а руки прижимались к её талии так нежно, словно он боялся разрушить её. Но в этой нежности чувствовалась сила течки, неотвратимая, затягивающая. — Я чувствую… — пробормотал он, задыхаясь, лбом упираясь в её плечо. — Ты меня слышишь, да? Ты тоже горишь… Она зашипела, вцепившись в его волосы, притянула его ближе, чем позволял разум. Её альфийский гон прорезался звериным рыканием в горле. — Заткнись, — прошептала она, но её голос дрожал уже не от власти, а от желания. — Ты сведёшь меня с ума. Он улыбнулся сквозь жар, поцеловал её губы и прерывисто выдохнул: — Тогда сойди с ума со мной… И в этот момент она окончательно почувствовала, как рушится её контроль. Всё, что было до этого — сила, гордость, выдержка — растворилось в едином вихре запахов, жара и бешеного биения сердца. Она уже не могла дышать ровно. Каждое его движение, каждое прикосновение отзывалось внутри неё вспышками жара. В груди гулко билось сердце, тело отзывалось на запах, как на зов. Альфа — та, что всегда контролировала, всегда держала дистанцию, теперь ощущала, как гон поднимается лавиной, сметая все преграды. Омега прижался к ней сильнее, румяный, взъерошенный, но сияющий. Его губы скользили по её щеке, по шее, по ключице, оставляя влажные следы, и каждое движение было смесью покорности и жадности. Он трепетал от её близости, но не отступал, наоборот — словно притягивал её всё глубже в свой вихрь. — Ты моя… альфа, — прошептал он, голос срывался на стон, а в груди звучало довольное урчание, почти звериное. — Я чувствовал это ещё вчера… ты пахла так, будто создана только для меня. Она вскинула голову, желая возразить, но вместо слов вырвался низкий рык. Тело само толкнуло её ближе, она прижала его к постели, вцепилась пальцами в его плечи. Он смотрел на неё снизу вверх, серые глаза сияли благоговением, как будто он и правда смотрел на богиню. Щёки пылали, дыхание было сбивчивым, но улыбка не сходила с его губ. Он тянулся к ней, словно кошка к солнцу, и в то же время подставлял себя полностью, без страха. — Посмотри на меня… — выдохнул он. — Я твой. Возьми меня. Её мышцы напряглись, живот свело от жара, запах течки бил в голову, сводя с ума. Инстинкты рвали все цепи: гон требовал ответа. Она наклонилась к нему, дыхание перемешалось, губы обожгли его губы резким поцелуем, полным ярости и желания. Руки сжали его так, будто она боялась, что он исчезнет. — Ты… — голос её дрожал, низкий, сорванный. — Ты не понимаешь, что делаешь. Он заурчал громче, прижимаясь к ней всем телом, горячим, податливым, но наполненным силой течки. Его губы снова и снова находили её кожу, и каждое касание ломало её остатки воли. — Понимаю, — выдохнул он, улыбаясь сквозь жар. — Я знал, что разбудил в тебе это. Я ждал. И в этот миг она поняла: гон полностью овладел ею. Её тело больше не подчинялось разуму — только инстинкту, только этой безумной тяге. Её тело горело. Гон разъедал каждую жилку, и привычный приказ «держи себя в руках» уже не имел силы. Она нависла над ним, рыча, пальцы впились в его плечи, но омега, вместо того чтобы дрогнуть, резко перевернулся, ловко, почти хищно — и в следующий миг альфа оказалась под ним. Её глаза распахнулись: в голове не укладывалось, что это не она задаёт темп. — Что ты… делаешь?! — хрипло выдохнула она, дернувшись, пытаясь сменить позу. Но он прижал её к постели крепко, не силой, а весом своего тела, своей жаркой настойчивостью. Его руки держали её за запястья, губы скользнули по её шее, оставляя поцелуи один за другим, будто он метил её, и каждое прикосновение заставляло её рычать от бессилия и желания одновременно. — Тише… — пробормотал он, его голос вибрировал у её уха мягким урчанием. — Не сопротивляйся. Дай мне… — Я альфа! — вырвалось у неё, и рык сорвался с губ, когда она снова дернулась, пытаясь перевернуть его. Он лишь улыбнулся — румяный, с блеском одержимости в серых глазах, и покачал головой. — Альфа… моя альфа… — его слова были мягкими, но в них звучала несгибаемая упрямость. — Даже ты должна иногда отдыхать. Я сделаю всё сам. Её сердце сжалось. Он снова прижался, мурлыча, осыпал её подбородок, губы, шею поцелуями, каждый из которых убаюкивал, обезоруживал. Чем больше она пыталась рычать и вырываться, тем крепче он удерживал её своим жаром, своим запахом, своей лаской. — Отпусти… — уже не приказ, а мольба сорвалась с её губ. — Никогда, — прошептал он, целуя её пальцы, и снова уткнулся лицом в её шею. — Я ждал тебя. Я забрал тебя себе. Теперь ты моя. И в этот момент она поняла: гон не оставил ей шансов. Её инстинкт требовал силы, но именно эта сила исходила от омеги — от его упрямства, от его горячей ласки. Она, доминантная альфа, впервые позволила себе подчиниться, и тело предательски расслабилось под его ритмом. Она пыталась упрямо держать спину прямой, рычала, выгибалась, но омега не позволял ей вырваться. Его руки и запах, его настойчивая мягкость — всё это прижимало её к постели крепче любых оков. В какой-то миг он сместил её, и всё закончилось тем, что она оказалась на четвереньках, а он за её спиной — горячий, пылающий, упрямый. Её дыхание сбилось, сердце колотилось в горле. Для альфы это было невыносимо странно: она — та, кто всегда держала власть, та, кто брала и подчиняла, — теперь оказалась в позе, которая кричала о подчинении. — Чёрт… — выдохнула она, чувствуя, как тело предательски откликается. — Я… не должна так… Омега рассмеялся тихо, с хрипотцой, склонился ближе, его горячее дыхание коснулось её уха. — Но тебе нравится… — прошептал он, мурлыкая. — Признайся… моя альфа. Её гордость рвалась наружу, хотелось оскалиться, но гон уже властвовал над ней. Каждый его толчок, каждая ласка стирали её сопротивление, превращали рык в стон. Это было унизительно, ново, пугающе сладко. Она стиснула зубы, ногти впились в простыню. — Ты… подчиняешь меня… — её голос сорвался, и глаза закрылись. — Омега… Он прижался к её спине, горячий и румяный, и шепнул с улыбкой: — Я — твой омега. А ты… моя. И в этот момент она сдалась окончательно. Подчиняясь, впервые в жизни, не силе, а сладости, жару и настойчивости этого одержимого мужчины. Время словно потеряло очертания. Для неё это длилось бесконечно — и в то же время каждый миг был ярким, будто прожитым впервые. Омега не торопился, не отпускал её ни на секунду: он упрямо и нежно вёл её из одной уязвимой позы в другую, как будто хотел попробовать каждую грань её покорности. Сначала — лицом вниз, когда её руки были скованы его ладонями, а дыхание прерывалось от собственного бессилия. Потом — на коленях, когда он держал её за бёдра и заставлял чувствовать его ритм. Позже — на спине, когда она, растерянная, смотрела в эти серые глаза, сиявшие благоговением и безумием, и понимала, что он не отводит взгляда, будто молится на неё. Он целовал, кусал нежно и жадно, оставляя следы на плечах, на шее, на ключице. Несколько раз его зубы опасно скользнули к месту для метки. Он прижимался, дышал тяжело, и в какой-то миг в его взгляде загоралась отчаянная решимость — он хотел пометить её, навсегда, сделать своей. Но каждый раз что-то останавливало. Силы не хватало. Инстинкт гнал, но природа ломала — омега не мог поставить метку. Он отстранялся, румяный, с трясущимся дыханием, и в серых глазах появлялась боль. — Почему… не выходит… — шептал он срывающимся голосом, пряча лицо в её волосах. — Я хочу, чтобы ты была только моя… но… Она чувствовала его отчаяние и, сама задыхаясь от жара, в первый раз позволила ладони скользнуть по его щеке. Не из жалости — из странного, непонятного для себя желания успокоить. — Хватит… — прошептала она, хотя голос её был сорван, а тело всё ещё дрожало от гона. — Ты и так… сделал меня своей. Но он упрямо качал головой, снова и снова прижимаясь к её шее, снова пробуя зубами, снова оставляя влажные следы и сгорая от невозможности. — Нет… — его голос дрогнул. — Пока я не оставлю на тебе знак — я потеряю тебя… И она впервые поймала себя на том, что её гордость, её альфийская природа, не возражает. Что мысль о том, что этот сладкопахнущий омега хочет её навеки, перестаёт казаться унизительной. Она лежала на спине, волосы прилипли к влажным щекам, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Серые глаза омеги всё так же были прикованы к ней — горячие, сияющие, полные обожания. Он прижимался к её плечу, будто боялся отпустить, снова и снова целуя её кожу. Она вцепилась пальцами в простыню, закрыла глаза. Сердце бешено билось, внутри всё горело… но где-то в глубине наконец-то пробился холодный осколок мысли. Гон. Она знала его. Она проходила через это раньше — знала, каково это, когда тело теряет всякую волю и превращается в сплошной зов. Но сейчас… это было не так. Она могла дышать. Могла думать. Её тело не было полностью захвачено инстинктом — оно жаждало только его. Она резко выдохнула и открыла глаза. Голубой взгляд упёрся в румяное лицо мужчины, в его улыбку, в этот обжигающий аромат, что заполнил собой всё. — Это… не гон… — прошептала она, и голос её дрогнул, сорвался. Омега приподнял голову, удивлённо моргнул, а потом тихо улыбнулся, как кот, поймавший птицу. — Конечно, не гон, — пробормотал он, губами касаясь её щеки. — Это ты хочешь меня. Только меня. Её гордость снова дернулась, она стиснула зубы. Хотела возразить, сказать, что это всё химия, запах, течка, что альфа не может так сдаваться… но тело предательски тянулось к нему. И где-то глубоко внутри она знала — он прав. — Чёртов омега, — выдохнула она, но руки уже обвили его за спину, прижимая к себе. Он засмеялся тихо, счастливо, уткнулся лицом ей в шею, оставляя новые поцелуи. — Чёртов… твой. И она впервые позволила себе не спорить с этим. Он словно сорвался с тонкой нити. Та нежность, что делала его ласковым и мягким, вдруг уступила место раздражению и первобытной злости. Омега рычал, прижимая её крепче, двигаясь резче, жёстче, будто пытаясь доказать себе и ей, что он может больше, чем просто льнуть и целовать. — Почему… не выходит… — прошипел он сквозь зубы, оставляя на её коже новые, болезненные засосы. Его пальцы вцепились в её бёдра, удерживая так, что у неё не было возможности пошевелиться. Она хотела возразить, но внезапно почувствовала, как он замер в глубине, дыхание сорвалось, и в следующее мгновение горячая волна пронзила её изнутри. — Нет! — закричала она, глаза распахнулись, дыхание перехватило. — Ты… чёрт, я не предохраняюсь! Ты что наделал?! Я же залечу! Это нельзя! Её голос дрожал от ужаса и паники, но он, напротив, замер в каком-то довольстве. Его лицо озарила счастливая, почти хищная улыбка. Он обнял её крепче, словно боялся, что она исчезнет, и тихо, с наслаждением выдохнул: — Теперь ты точно моя. Их тела связал узел — альфа пыталась дёрнуться, но её мышцы не слушались, и каждое движение только усиливало связь. Она рычала, злилась, но он — сиял, будто добился своего. Его глаза блеснули новым безумием. Он склонился к её шее, и в этот раз зубы впились глубже, резче, чем прежде. Она вскрикнула, тело выгнулось от боли и жара. Он пытался оставить метку, вложил в это всю ярость и отчаяние, но запах не закрепился. Он отстранился, дыхание сбивалось, щеки пылали. — Чёрт! — рявкнул он, кулаком ударил по матрасу рядом. — Почему?! Серые глаза затуманились злостью и отчаянием. Он снова уткнулся лицом в её шею, куснул сильнее, почти до крови, но всё напрасно — ни одного признака, что метка закрепилась. — Я сделаю тебя своей… — шипел он, задыхаясь. — Даже если весь мир против. Она лежала под ним, растерянная, испуганная и разрывающаяся между гневом и тем жгучим желанием, что ещё оставалось в её теле. Комната уже давно потеряла воздух — там остался только запах: тяжёлый, сладкий, обжигающий. Альфа едва держалась в сознании. Тело отзывалось тупой болью и дрожью, каждая мышца ныла, но в то же время жар не отпускал. Она не помнила, сколько раз теряла себя в этих волнах, сколько раз он заливал её изнутри, сколько раз её собственные стоны глушили его поцелуи. Омега не уставал. Он был словно в бешеном трансе — нежный, одержимый, упрямый. Он менял позы снова и снова: сгибал её пополам, держал за талию, прижимал к простыням, заставлял смотреть в свои глаза. Его рот не знал покоя — каждый сантиметр её кожи был покрыт поцелуями, следами, укусами. Альфа почти перестала сопротивляться. Время слилось в одно непрерывное безумие, и даже её гордость, её хищная натура превратились в хриплое дыхание и беспомощные движения. И вот, в какой-то миг он поднял её, рыча и дрожа, будто в последний раз. Он держал её на руках, прижав к себе, так что её бёдра обхватывали его талию, а голова склонилась к его плечу. Он двигался резко, яростно, и при этом намеренно поворачивал шею к ней, открывая её, словно подставлялся. — Смотри… — прорычал он, дыхание рвалось хрипами. — Я твой. Возьми меня. Запах ударил ей в голову, сильнее, чем прежде. Его кожа пылала, серые глаза сияли безумием и мольбой одновременно. Она почувствовала, как внутри что-то сломалось окончательно. Не гон, не слабость — именно желание. Желание, которое больше не имело границ. Она зарычала, впилась зубами в его шею. Омега вскрикнул, но не от боли — от восторга. Его руки сжали её крепче, движения стали ещё яростнее, и он почти завыл, когда понял, что это действительно произошло: альфа поставила ему метку. Её клыки прорезали кожу, оставив глубокий, горящий след. Запах вспыхнул между ними — смесь его течки и её альфийской силы. Он трясся в её руках, сжимая её так, будто боялся потерять, и снова и снова шептал: — Моё солнце… моя альфа… наконец-то… А она, задыхаясь, осознала, что сама подчинилась запаху и инстинкту — и впервые в жизни поставила метку не как властная альфа, а как женщина, ведомая своим желанием.