Там, где рождается вечность

Она ещё чувствовала вкус его крови на губах, когда осознала, что сделала. Резко отстранилась, глядя на свежую метку на его шее — её метку. Голубые глаза расширились, дыхание сбилось. — Чёрт… — выдохнула она, пальцы коснулись зубов, словно это могло отменить случившееся. — Я же… правда сделала это?.. Омега в этот момент будто обмяк. Его серые глаза закрылись, дыхание стало глубоким, ровным. Он, весь румяный, ещё горячий, просто рухнул рядом, уткнувшись лицом в её грудь, и мгновенно уснул, довольный, как ребёнок, нашедший утешение. Она лежала неподвижно, парализованная шоком. Всё её тело болело и горело одновременно, ноги почти не слушались, бёдра дрожали. Она не помнила, сколько раз кончила — всё слилось в один сплошной марафон, больше десяти часов без остановки. И теперь, когда его тяжёлое тело прижимало её к матрасу, она впервые подумала, что просто не выдержит. Собравшись с силами, она осторожно подвинулась, пытаясь выскользнуть из его рук. Но стоило её бедру сдвинуться, как он резко вдохнул и открыл глаза. Серые зрачки снова вспыхнули огнём, и в одно мгновение сонный омега превратился в того же одержимого, что терзал её все эти часы. — Нет… — простонала она, но слишком поздно. Он уже перевернул её, снова прижал, дыхание участилось. Его лицо сияло жадным восторгом. — Ты моя… — прошептал он, губы вновь нашли её шею, влажные, горячие. — Теперь навсегда. — Подожди, я… я не могу… — её голос сорвался, тело вяло протестовало, но внутри снова зажглась искра, которую она так боялась. Он не дал ей закончить. Словно только что проснулся для нового круга безумия, он снова вёл её, менял позы, заставлял её чувствовать себя уязвимой. И каждая новая ласка ломала её остатки сопротивления. Она понимала: этот марафон не кончится, пока он не исчерпает себя до конца. А может — никогда. Утро второго дня встретило её не тишиной, а тем же тягучим ароматом. Голова гудела, тело болело так, что любая мышца отзывалась огнём, но рядом — снова омега. Он уже не спал: серые глаза сияли, щеки пылали, дыхание сбивалось. Течка не отпускала его, наоборот, усиливалась, и он смотрел на неё с тем же безумным обожанием, будто впервые. — Хватит… — хрипло выдохнула она, пытаясь отвернуться. — Ты сведёшь меня с ума… Но он не слушал. Его пальцы легко, почти трепетно, сжали её бёдра, и прежде чем она успела понять, что происходит, он оказался между её ног. Тепло его дыхания ударило ей в самое сокровенное, и альфа, привыкшая держать власть, почувствовала, как сердце ухнуло вниз. — Не смей… — сорвалось с её губ. Голос дрожал, но в нём ещё жила гордость. — Это… это не для меня. Я никогда… Он поднял голову на секунду, улыбнулся — румяный, с блеском в глазах, словно кот, дразнящий добычу. И снова склонился вниз, не слушая её слов. Его язык коснулся её, и всё внутри оборвалось. — Чёрт! — закричала она, выгибаясь. Пальцы вцепились в простыню, но тело предательски задрожало, отзываясь на каждое движение. Её альфийская натура протестовала, кричала, что она не должна позволять омеге управлять её телом так. Но запах, его голос, его безумие в течке ломали все барьеры. Её мышцы сами разжимались, дыхание рвалось стонами, и она понимала — она сдаётся снова. — Я… не могу… — прошептала она, уже не в силах поднять голову. Он только сильнее прижался, не останавливаясь, не обращая внимания ни на её слова, ни на её рычание. Для него существовал только её вкус, её тело, её запах. И когда оргазм накрыл её так, что зрение на миг потемнело, она поняла: он подчинил её даже там, где она думала, что никогда не подчинится. Она лежала, обессиленная, волосы спутались, дыхание до сих пор было неровным. Всё её тело пульсировало от того, что она только что позволила — впервые в жизни. Альфа, которая никогда не теряла контроль, теперь дрожала от ласки омеги. Он же поднял голову, румяный, с влажными губами, и посмотрел на неё снизу вверх. Его глаза сияли не только обожанием, но и жадностью. Он медленно поднялся, улёгся рядом, но не дал ей отстраниться. Лоб прижался к её виску, а руки снова скользнули по её талии. — Теперь… — прошептал он хрипло, голос дрожал от течки и желания. — Теперь сделай то же самое для меня. Её глаза расширились. Она резко повернула голову, встретилась с его серыми глазами. — Что?.. — её голос сорвался. — Нет. Я альфа. Я не… никогда… Он улыбнулся — усталый, но упрямый. Его пальцы легли на её подбородок, повернули лицо к себе. — Ты уже всё сделала для меня. Ты поставила метку. Ты отдала себя. Сделай ещё это. — Я… не могу, — прошептала она, и внутри всё сжалось. Её гордость кричала, что это унизительно. Но он, словно не слыша, опустил ладонь к своей пахнущей, пылающей от течки коже, и тихо, с придыханием сказал: — Я хочу, чтобы только ты коснулась меня. Только твой рот. Чтобы я знал: я для тебя — всё. Она стиснула зубы. Её альфийская натура рвалась наружу, требовала сказать «нет». Но тело снова предательски отзывалось: запах его течки, его голос, его мольба ломали её. Она чувствовала, как дрожат её руки, как внутри всё сжимается от страха и странного желания. — Ты… безумный, — прошептала она, но уже склонилась к нему, губы дрожали в сантиметре от запретного. Он заурчал, глаза закрылись, и он прошептал: — Да. Безумный. Но только для тебя. Она остановилась на секунду, почти касаясь его, и почувствовала, как всё её нутро протестует. Альфа — та, кто всегда сверху, кто берёт, кто ведёт, — а сейчас её толкали к грани, за которой было не господство, а служение. — Я не должна… — прошептала она, стиснув зубы. Но запах течки и его горячее, дрожащее тело ломали её слова. Омега смотрел на неё сверху вниз, глаза затуманены, щеки горели, дыхание сбивалось. Он был в этом состоянии словно одержимый, но не властный — а просящий, требующий от неё шаг, который сделает его мир полным. Её сердце ухнуло в пропасть, и она сдалась. Осторожно коснулась его губами, сначала неуверенно, словно проверяя себя. Омега сразу выгнулся, застонал, прижал её голову ладонями, но бережно, будто боялся спугнуть. — Да… моя альфа… — выдохнул он, и голос сорвался в мурлыканье. Каждое её движение отзывалось в нём бурей. Он трясся всем телом, серые глаза закатывались, губы шептали несвязные слова благодарности и обожания. Для него это было больше, чем физическая ласка — это была вершина покорения, доказательство того, что она принадлежит только ему. А для неё — унижение. Она чувствовала, как внутри всё сжимается от мыслей: «Я альфа. Я не должна. Я никогда…» Но тело вело себя иначе. Его запах кружил голову, вкус и жар — сводили с ума. Каждое его стоны будили в ней странное, непонятное удовольствие, как будто её гордость ломалась, но на месте обломков рождалось нечто новое. Он вдруг вскрикнул громче, пальцы сжались на её волосах, дыхание сорвалось. Тело омеги затряслось, и в его глазах мелькнуло счастье такой силы, будто мир наконец-то стал правильным. Он рухнул обратно на подушки, тяжело дыша, и, всё ещё дрожа, прошептал: — Теперь… теперь мы одно целое. А она осталась сидеть рядом, вытирая губы, в замешательстве и шоке. Гордость внутри выла, но тело, пылающее и дрожащее, знало другое: ей понравилось. Она сидела, уткнувшись в колени, волосы падали на лицо, дыхание никак не хотело приходить в норму. Внутри всё дрожало — не только тело, но и разум. Она провела тыльной стороной ладони по губам, словно пытаясь стереть следы, стереть сам факт того, что сделала. Альфа… — слово звучало в голове насмешкой. Альфа не должна была опускаться так низко, альфа должна брать, а не давать. Альфа должна заставлять омег служить себе, а не сама… служить. — Чёрт… — прошептала она, сжимая пальцы в кулаки. — Я сошла с ума. Но тело выдало её. Живот всё ещё сжимался сладкими волнами, губы горели, и в памяти всплывал его вкус, его запах, его стон. Её гордость билась, рвалась наружу, но глубоко внутри сидела другая правда: ей понравилось. Настолько, что эта мысль пугала до дрожи. Омега тем временем, обессиленный, но сияющий, прижался к её бедру, уткнувшись лицом в её живот, словно ребёнок, нашедший пристанище. Его серые глаза были полуприкрыты, улыбка — довольная, как у хищника после охоты. — Ты… моя, — пробормотал он, скользя губами по её коже. — Навсегда. Её сердце сжалось. Хотелось ударить его, оттолкнуть, закричать, что она не принадлежит никому. Но пальцы сами легли ему на волосы, и она почувствовала, как тело предательски расслабляется. — Это неправильно… — сказала она, но голос её был глухим, полным неуверенности. — Я альфа… я не должна так чувствовать. Он поднял голову, глядя снизу вверх, и улыбнулся с таким обожанием, что у неё внутри снова вспыхнуло тепло. — Значит, ты должна только одно… — он прижался ближе, мурлыкнул. — Быть со мной. И она поняла: её кризис только начинается. Между гордостью и тем жгучим, новым желанием теперь пролегла пропасть, и она уже не знала, по какую сторону останется завтра. Она проснулась от тяжести на руке. Пальцы омеги переплелись с её пальцами ещё во сне, и он держал так крепко, словно боялся, что она исчезнет, если отпустит. Голова у неё кружилась от усталости, тело ломило, но запах его течки снова плыл в воздухе, тягучий, обволакивающий, не дающий ей и шанса на спокойствие. Он проснулся раньше неё. Его серые глаза блестели — одержимость никуда не ушла, напротив, стала глубже. Он приподнялся, всё так же удерживая её руку, и склонился к ней с поцелуями. Но в этот раз его ласки сместились — мягкие, настойчивые прикосновения к тому месту, куда никто раньше не смел. — Нет… — резко дернулась она, дыхание сорвалось рычанием. — Это уже слишком. Но он был в трансе течки, в каком-то собственном мире. Его пальцы продолжали разрабатывать её анус, мягко, упрямо, словно открывали для себя запретный храм. Он не слушал её протестов — или, может быть, слышал, но отвечал только взглядом: серые глаза сияли восторгом и жаждой. — Теперь… вся ты моя, — выдохнул он, и губы его дрожали от возбуждения. — Вся. Она рычала, пыталась оттолкнуть его, но странное тепло предательски прорывалось внизу живота. Сопротивление таяло, тело само подчинялось, принимая то, что казалось невозможным. Когда он вошёл в неё в этой позе, держа за талию, его стон слился с её криком. Он буквально растворился в восторге, его лицо исказилось от самозабвенной радости, и он снова и снова, как мантру, шептал: — Вся… теперь вся моя… я взял тебя всю… вся принадлежишь мне… Каждое слово било по её гордости, ломало её привычную власть. Но вместе с тем — странным образом будило новую часть её, ту, что могла позволить быть ведомой, не теряя себя. Когда они обессилели, омега не рухнул в довольной дрёме, как раньше. Его глаза горели другим огнём — властным, требовательным. Он резко приподнялся над ней, прижал к матрасу, а губы нашли её шею. — Дай мне метку, — потребовал он, голос звучал не мольбой, а приказом. — Ещё одну. Здесь. И здесь. Она вскинула глаза, сердце ёкнуло: он говорил как альфа. Его руки держали её крепко, взгляд был резким, требовательным. И она — альфа, привыкшая подчинять — вдруг послушно склонилась и поставила новую метку. — Ещё, — хрипло приказал он, и она подчинилась снова. Она чувствовала себя покорённой, словно лишённой власти, но не сломанной. В ней жила гордость, но теперь она соседствовала с новым, пугающе сладким ощущением — быть нужной этому одержимому омеге настолько, что он требовал её власти и её подчинения одновременно. Она сидела на краю постели, обхватив колени руками, волосы падали на лицо. На коже горели следы — его губ, его зубов. Внутри всё дрожало, не только от усталости, но и от осознания: она подчинилась. Снова. И не просто омеге — тому, кто уже начинал вести себя как альфа. Он не спал. Лёжа на спине, с растрёпанными волосами и сияющими глазами, он наблюдал за ней с тем же восторгом, что и всегда, но теперь в этом взгляде было что-то новое — уверенность. Властность. Он не просто льнул, он требовал. — Смотри на меня, — сказал он, и его голос не был просьбой. Это был приказ. Она подняла глаза. И сердце у неё ёкнуло. Она должна была оскалиться, рычать, показать, что всё ещё альфа. Но натянутая улыбка омеги, его серые глаза, горящие безумием и жаждой, не позволили ей даже пошевелиться. — Ты… — прошептала она, сжимая пальцы. — Ты ведёшь себя не как омега. Он усмехнулся, сел ближе, ладонью обхватил её затылок и наклонил к себе. Его дыхание обожгло её губы. — А если я и альфа тоже? Для тебя? — прошептал он. — Я хочу, чтобы ты принадлежала мне вся. Она стиснула зубы, внутри всё протестовало. Но тело снова предательски отозвалось: кожа покрылась мурашками, дыхание участилось. Почему я не могу остановить себя? Он поцеловал её резко, властно, и в этом поцелуе не было и следа прежней мягкости. Она рычала, пыталась оттолкнуть его, но в итоге лишь вцепилась в его плечи, отвечая. — Ты… ломаешь меня, — выдохнула она, когда их губы разошлись. — Нет, — он улыбнулся, прижавшись лбом к её виску. — Я делаю тебя моей. А ты всё равно останешься альфой… только моей альфой. И в этот момент она впервые задумалась: может ли омега на самом деле отнять у неё власть? Или он просто заставляет её открывать те стороны себя, которых она боялась? Её гордость металась, но сердце и тело уже знали правду: он тянул её глубже, чем кто-либо до него, и сопротивляться было всё труднее.