Там, где рождается вечность

Прошло несколько дней, и они оба словно потеряли счёт времени. Комната превратилась в замкнутый мир, наполненный их запахами, жаром и бесконечными прикосновениями. Альфа почти не вставала с постели — не потому что не могла, а потому что он не отпускал её ни на миг. Она потеряла контроль над своим телом: каждый раз, когда он входил в неё снова и снова, она знала — теперь она почти наверняка беременна. После стольких раз, после того, как её тело переполнили до предела, сомнений не оставалось. И мысль эта тревожила и пугала её сильнее всего. И вот однажды утром она впервые заметила перемену. Его глаза всё ещё сияли, но в них уже не было дикого безумия течки. Дыхание стало ровнее, движения — мягче. Он прижался к ней щекой, а потом вдруг вскочил, выбежал из комнаты и вернулся с охапкой одеял, подушек и даже её одежды. — Что ты делаешь? — хрипло спросила она, едва поднявшись на локтях. Он усмехнулся — румяный, но уже спокойнее — и начал складывать всё вокруг них, создавая кокон. — Гнездо, — сказал просто, будто это самое очевидное. — Чтобы тебе было тепло. Чтобы нам было хорошо. Она хотела возразить, но он вдруг подхватил её на руки. Словно она весила ничего, прижал к груди, уткнулся носом в её шею. Его голос задрожал, когда он прошептал: — Моя. Только моя. Он уложил её в центр этого гнезда, аккуратно расправил волосы, накрыл одеялом. А потом сам лёг рядом, прижимаясь всем телом, не давая даже сантиметра пространства. — Гладь меня, — потребовал он, почти властно, но с той же одержимой нежностью. — Я хочу твои руки. Она замерла, но его взгляд — серые глаза, полные трепета и жажды — не оставили ей выбора. Она осторожно провела пальцами по его волосам. Он довольно заурчал, как кот, сильнее прижался к её груди, поцеловал ладонь. — Вот так… не отпускай. Никогда. И впервые за эти дни, когда жара схлынула, она ощутила не только унижение и растерянность, но и странное чувство: он не ломал её, он обвивал её собой, и в этом было что-то пугающе уютное. Она лежала, обессиленная, в мягком коконе из одеял и подушек, которые он заботливо натаскал. Его голова покоилась у неё на груди, дыхание ровное, но руки всё ещё держали её, словно он боялся, что она исчезнет. Её пальцы машинально скользили по его волосам, хотя в душе всё ещё бушевала буря. Она вдруг поймала себя на мысли, что не знает самого простого — его имени. Всё это безумие, дни и ночи, заполненные его запахом, его прикосновениями, его голосом, а имени — нет. — Скажи… — она нерешительно провела ладонью по его щеке. — Как тебя зовут? Он поднял голову, посмотрел на неё своими серыми глазами, в которых всё ещё блестела усталость после течки. А потом неожиданно расхохотался — звонко, искренне, будто её вопрос показался ему смешным. — Ты серьёзно? — улыбка всё ещё не сходила с его лица, он прижался носом к её щеке. — Ты не помнишь? Она нахмурилась, щеки залились краской. — Помнить что? — Вечеринку, — сказал он, тоном очевидного. — Ты сама пришла ко мне. Мы говорили, смеялись… Ты пахла так вкусно, что я не смог отпустить. Разве не помнишь? Она сжала губы, отвела взгляд. Голова болезненно гудела от похмелья, от усталости, от этих бесконечных дней. — Нет… — призналась она глухо. — Я ничего не помню. Он снова улыбнулся, но уже мягче, почти с сожалением. Провёл пальцами по её губам, заглянул ей в глаза и прошептал: — Значит, я буду твоим новым воспоминанием. И её сердце сжалось — от страха, от стыда и от чего-то другого, тёплого, что она боялась назвать. Он устроился удобнее, положив подбородок ей на грудь и глядя снизу вверх — хитро, с тем же блеском в серых глазах. Улыбка расползлась по его лицу, и голос зазвучал лёгким, почти задорным, будто он рассказывал шутку, а не историю, что перевернула её жизнь. — Ладно, слушай, — начал он, — это было семь-восемь ночей назад. Я пришёл на студенческую вечеринку к своему брату. Он затащил меня, хотя я не хотел потому что чувствовал, что скоро будет течка, сказал: «Ну, побудь хоть раз нормальным, расслабься». Я подумал — ладно. Музыка, толпа, шум, ничего интересного. Он наклонился ближе, его пальцы лениво скользнули по её щеке, и он усмехнулся. — И тут я увидел тебя. Альфа Эмилия. Да-да, я помню твоё имя, — он хмыкнул. — В углу, с бутылкой текилы в руке. Рыдала так, что даже музыка не заглушала. Все танцевали, смеялись, а ты… сидела, уткнувшись в горлышко бутылки, и у тебя нос был красный, глаза распухшие. Её щеки залила краска. Она сжала простыню пальцами. — Я… рыдала? — О да, — он засмеялся звонко, легко, вспоминая. — Ты повторяла, что «это несправедливо» и что «он был лучшим хомяком на свете». Я сначала подумал, что речь о человеке, но потом понял… хомяк. И знаешь что? — он заурчал, снова прижался к её шее. — Ты пахла так вкусно в тот момент, что у меня голова закружилась. Он приподнялся, глядя ей прямо в глаза, и его улыбка стала мягкой, почти трепетной. — И я понял сразу: ты особенная. Не такая, как все. Я должен был забрать тебя себе. И я забрал. Он сказал это так весело и легко, будто рассказывал про какой-то розыгрыш, а не про то, что изменило её судьбу. Но в его глазах не было ни капли шутки. Он прижался губами к её уху, зашептал так, будто рассказывал что-то тайное, интимное, предназначенное только ей одной. Серые глаза блестели весело и чуть дерзко. — Но это ещё не всё, — протянул он с заговорщицкой улыбкой. — Помнишь дорогу сюда? Конечно, не помнишь. Ты сидела в машине рядом со мной, вся красная, со слезами на щеках. И тут вдруг… высморкалась прямо в салфетку, вздохнула и уткнулась носом в меня. Он захохотал, не сдержавшись, и его смех был звонким, искренним, без капли смущения. — А потом — полезла. Руки твои прямо в пах, лапала меня так, что я чуть с дороги не вылетел. Я думал — всё, конец нам. А ты всё повторяла: «Ты такой сладкий… безумно сладкий…» И тянулась целоваться, как будто я был твой последний глоток воздуха. Эмилия зажмурилась и резко уткнулась лицом в ладони. Щёки горели так, что казалось — они вспыхнут. Она никогда не чувствовала такого дикого стыда. Я? Альфа? И такое вытворяла? — Замолчи… — прошептала она, голос сорвался. — Я не хочу этого слышать… Но он только усмехнулся и мягко убрал её ладони, заставив снова встретиться с его серыми глазами. — Мне всё понравилось, — признался он просто. — Ты была настоящей. Живой. И уже тогда я понял, что ты моя. Она сглотнула, едва удерживая слёзы, и отвернулась, чтобы скрыть выражение лица. Её гордость билась внутри, но в то же время что-то сладкое и опасное отзывалось на его слова. Собравшись с силами, она выдохнула: — Скажи хоть… как тебя зовут. Я должна знать имя своего омеги. И её голос прозвучал тише, чем ей хотелось — не приказом, а почти мольбой. Он всё ещё лежал рядом, но, услышав её вопрос, вдруг резко поднялся. Сначала она подумала, что он скажет имя, но он лишь усмехнулся, мягко поцеловал её в висок и встал с постели. — Нет, — сказал он коротко, накинул на себя рубашку и направился к двери. — Моё имя ты узнаешь позже. А сейчас я сделаю тебе еду. Ты должна поесть. Эмилия села, простыня соскользнула с плеча. Она смотрела на его спину — сильную, но заметно осунувшуюся. Он и правда выглядел вымотанным, движения были замедленными, но в каждом шаге чувствовалась упрямая забота. Даже после всего он думает о том, чтобы меня накормить… И тут её пронзила мысль. Жгучая, резкая, обжигающая. Она вскочила, и слова сорвались с её губ, словно выстрел: — Ты хоть понимаешь, что ты сделал?! Ты кончил в меня столько раз, что я почти уверена — я беременна! Я будто состою на 50% из твоей спермы! Он замер на пороге кухни, медленно обернулся. Его серые глаза блеснули — не страхом, не сожалением, а лихорадочным, опасным восторгом. Уголки губ приподнялись в дикой улыбке. — Конечно понимаю, — ответил он хрипло, с таким жаром, что у неё по спине пробежали мурашки. — Я прекрасно помню, как кончил в каждую твою дырочку. И, поверь, я с удовольствием повторю это снова. Только сначала — мы поедим. Её дыхание перехватило. Грудь сжалась, щёки залились краской. Она ожидала чего угодно — паники, отрицания, даже оправданий. Но вместо этого он сказал это так просто, так уверенно, будто говорил о самом естественном. Эмилия отшатнулась, прижав ладонь к губам. — Ты… ненормальный… — прошептала она, но голос дрожал. Страх и смятение боролись в ней, и от этого становилось только хуже. Омега сделал шаг к ней, глаза сверкали безумным восторгом. — Ненормальный, да. Но теперь ты моя, Эмилия. И если ты беременна… значит, всё правильно. Она закусила губу, не зная — кричать ли, бежать ли, или… остаться. Потому что, как бы страшно ни звучали его слова, сердце билось так, будто ждало именно этого ответа. Эмилия села за стол, скрестив руки на груди. Она была всё ещё потрясена его словами, но внутри уже поднималась привычная волна — инстинкт альфы, желание взять контроль в свои руки. Она нахмурилась, подняла голову гордо и позволила своим феромонам просочиться в воздух — сильные, властные, те самые, от которых обычно омеги замирали, дрожали и подчинялись. Она наблюдала за ним пристально. Он стоял у плиты, уставший, волосы чуть растрёпаны, рука уверенно держала сковороду с курицей. Должен был дрогнуть. Должен был почувствовать, кто здесь главный. Но он лишь лениво обернулся, глаза блестели опасным весельем. Он вдохнул, словно нарочно, и усмехнулся. — Баловство, — сказал он с довольной ухмылкой, переворачивая мясо. — Думаешь, сможешь меня задавить? Она встала, сжала кулаки. Феромоны усилились, воздух стал густым, тяжёлым. Внутри пульсировал звериный рык. — Я альфа, — процедила она. — И ты не имеешь права меня подавлять. Он положил лопатку на край сковороды, медленно обернулся полностью. Его серые глаза блеснули, улыбка стала шире, но в ней появилось что-то хищное. — Эмилия… — он сказал её имя так ласково, что это прозвучало как вызов. — Если ты не прекратишь играть в эту игру… я трахну тебя прямо на этом столе. И поверь, я сделаю это так, что ты забудешь, что вообще хотела доминировать. Её дыхание сбилось. Она не понимала, как такое возможно. Она выпускала свои феромоны, давила всей силой инстинкта, а он — стоял спокойно, сковорода шкворчала за его спиной, и он говорил так, будто власть принадлежала ему. — Это… не может быть… — прошептала она, но ноги предательски подкосились, и она снова села. Он повернулся обратно к плите, словно ничего не произошло, и с весёлым мурлыканьем добавил: — Будь хорошей девочкой, альфа. Поешь сначала. А потом посмотрим, куда тебя положить — на стол или обратно в гнездо. Её сердце билось так, что трудно было дышать. Она чувствовала себя покорённой, но в то же время внутри вспыхивал страх: как он это делает?.. Он подал ей тарелку — аккуратно, с дымящейся курицей, с ломтиками хлеба и даже салатом, будто готовил не наспех, а для королевского стола. Поставил перед ней, придвинул стул, и только потом сел сам, всё время держа на ней взгляд. — Ешь, — сказал он мягко, но так, что спорить не хотелось. Эмилия закусила губу. Сердце стучало от унижения — она альфа, она должна была отдавать приказы. Но её руки послушно потянулись к вилке. Она отломила кусочек, попробовала. Горячее мясо показалось вкуснее всего, что она ела. Он наблюдал за ней с улыбкой, серые глаза сияли безумной нежностью. И каждый раз, когда она откладывала вилку, он мягко придвигал её обратно, как будто обижался на непослушание. — Ты… — она сглотнула и решилась. — Ты так обо мне заботишься. Почему? Я должна заботиться о тебе после течки. Он усмехнулся, облокотился на стол, ладонью подпер подбородок. — Потому что ты моя. Разве нужно ещё какое-то объяснение? Она отвела взгляд. Но вопросы не отпускали. — Скажи хоть… твоё имя. Я должна знать. Он тихо рассмеялся, покачал головой. — Сначала доешь. — Возраст тогда, — упрямо надавила она, глядя прямо в его глаза. — Достаточный, чтобы держать тебя в постели сутками, — хмыкнул он, откинувшись на спинку стула. Её щеки вспыхнули, она сжала вилку так сильно, что побелели пальцы. — Где твои родные? Брат, у которого была вечеринка? — Где-то там, — неопределённо махнул рукой. — А сейчас есть только ты. — Ты издеваешься… — прошипела она, но голос дрогнул. Он потянулся через стол, смахнул с её щеки крошку хлеба и улыбнулся шире. — Может быть. Но я держу тебя рядом, и мне нравится, как ты бесишься. Эмилия ударила кулаком по столу, но тут же испугалась, что он снова поднимет тему «положить её прямо на стол». Взгляд его был спокойным, уверенным, слишком контролирующим для омеги. Как он это делает?.. — мелькнуло у неё в голове, пока она, сжав зубы, продолжала есть под его одобрительным взглядом. Ночь опустилась тихо, но в комнате царила не тишина — а беспокойное движение. Стоило Эмилии прилечь, как омега снова принялся «гнездоваться». Он носил подушки, одеяла, её и свои вещи, даже стул перетащил к кровати, лишь бы сделать кокон вокруг неё. — Ты ведёшь себя как сумасшедший, — пробормотала она, пытаясь оттолкнуть наваленные сверху вещи. — Здесь и так жарко. Он прижался к её боку, не давая убрать ни одной подушки, и буркнул с довольным мурчанием: — Мне нужно, чтобы ты была в безопасности. Чтобы ты была… моя. Он окутал её буквально со всех сторон — её запах теперь смешивался только с его собственным, и в этом замкнутом мире не было никого, кроме них. Эмилия чувствовала, как в груди нарастает тревога: не от тесноты, а от того, что он делал её частью своего инстинкта, своей территории. Она глубоко вдохнула и решила рискнуть. Голос звучал жёстко, по-альфийски: — Хватит играть. Скажи мне своё имя. Или я вытащу тебя из этого гнезда и уйду. Он поднял голову с её груди. Серые глаза блеснули — не испугом, а каким-то хитрым светом. — Уйдёшь? — повторил он, усмехнувшись. — Куда? Тебе уже некуда идти, Эмилия. Ты сама залезла в моё гнездо. Она ощерилась, выпустила феромоны — сильные, давящие, как удар хищника. Но он, вместо того чтобы дрогнуть, прижался к ней ещё крепче, обнял за талию, и его дыхание коснулось её шеи. — Ещё чуть-чуть… и я трахну тебя прямо в этой куче подушек, — прошептал он хрипло. — Хочешь проверить, альфа? Её сердце дрогнуло, и вместо рыка сорвался прерывистый вдох. Она не понимала, как он делает это. Он был омегой, должен был подчиняться, но каким-то образом всё снова оборачивалось так, что именно он диктовал правила. Она сжала зубы, хотела оттолкнуть его, но руки предательски остались лежать на его спине. А он, довольный, устроился ещё ближе, словно кошка, и замурлыкал у неё на груди. Он подавляет меня своим безумием… своим гнездом… своей одержимостью… — подумала она, и в этом осознании было столько же страха, сколько и странного, жгучего удовольствия. Эмилия лежала, чувствуя, как подушки и одеяла буквально захватывают её, превращая кровать в тесный, но удивительно уютный кокон. Омега, довольный, устроился рядом, обнял её так, что выскользнуть было невозможно. Его грудь поднималась часто, но уже без жара течки, а глаза блестели мягким, лукавым светом. Она повернула голову к нему, нахмурилась. — Ты ведь так и не сказал мне своё имя. Он лениво приподнял бровь, кончиком пальца провёл по её губам. — Может, я жду, пока ты сама заслужишь его? — Заслужу? — её голос стал твёрже. — Это нелепо. Я должна знать, с кем вообще нахожусь. Он рассмеялся — легко, звонко, но в этом смехе слышалось что-то дразнящее. — Ты знаешь достаточно. Я твой омега. Этого мало? Она стиснула зубы. — Возраст хотя бы скажи. Он придвинулся ближе, уткнулся носом в её волосы и заговорил приглушённо, с мурчанием: — Старше тебя ровно настолько, чтобы ты могла довериться мне, и моложе настолько, чтобы ещё не устать от тебя старушки. — Это не ответ, — раздражённо процедила она, пытаясь вывернуться. Он прижал её крепче, удерживая в гнезде. — Это всё, что ты получишь сегодня. Её глаза блеснули злостью, феромоны сорвались наружу — резкие, напористые. Но он не дрогнул, только глубже вдохнул и хмыкнул, словно это его забавляло. — Где твой брат? Родные? — не сдавалась она. — Ты говорил про вечеринку, но я не знаю ничего о тебе. Он поцеловал её в висок, а потом шепнул: — Родные у меня есть, но они далеко. А ты — здесь. Ты ближе, чем кто бы то ни было. Она попыталась вырваться, но он лишь мягко уложил её обратно в подушки, глядя сверху вниз так, словно она — часть его гнезда. — Ты всё время хочешь обо мне знать, Эмилия. Но я не дам тебе всего сразу. Тогда я потеряю власть над тобой. — Власть?! — её голос сорвался. — Ты омега! Он усмехнулся, серые глаза блеснули лукавым светом. — Может, я омега. Но посмотри вокруг: чьё это гнездо? Чьё тело ты гладишь, даже когда думаешь, что не хочешь? Кто держит тебя так, что ты не можешь уйти? Она замолчала, глотая злость, но пальцы действительно всё ещё лежали на его спине, и от этого стало ещё хуже. Он дразнит меня, уклоняется, но держит всё под контролем… Как он это делает?.. Эмилия долго молчала, сжимая зубы, чувствуя, как внутри поднимается ярость. Хватит, — решила она. Если ласки, феромоны, уговоры не дают результата, она поступит так, как альфы поступают с омегами веками. Она резко выпрямилась, её взгляд стал ледяным, а голос прозвучал низко и властно, почти рычанием: — Скажи мне своё имя. Это приказ. Обычно омеги мгновенно откликались на альфийскую команду — в теле словно включался рефлекс. Но не он. Он замер, и на секунду в серых глазах мелькнула тень. Но вместо послушания в них вспыхнула злость. Он прижал её обратно к подушкам, глаза горели почти хищным светом. — Ты… пытаешься приказывать мне? — его голос был низким, обволакивающим, но в нём звучала угроза. — После всего, что мы пережили? Она попыталась рычать в ответ, но он склонился ближе, накрыв её своим телом, и угроза воплотилась: он сделал именно то, о чём говорил раньше. Мягко, нежно, но настойчиво повёл её в близость снова — на этот раз без дикого жара течки, без одержимости. Теперь в каждом движении была сознательная власть. — Ты прекрасна, Эмилия, — шептал он, прижимая её ладонь к своим губам. — Сильная, гордая… и всё равно моя. Она закрыла глаза, губы дрожали от того, что он говорил. Обычно слова ласки были оружием альфы, но он щедро осыпал её комплиментами, и это ломало её куда сильнее, чем грубость. — Ты самая красивая альфа, которую я видел, — его поцелуи скользили по её шее. — Умная. Смелая. Ты думаешь, что я пленник твоей силы, но на самом деле ты пленница моего сердца. Её дыхание сбилось, пальцы сами вцепились в его плечи. Это не было похоже на то безумие предыдущих дней. Здесь всё было осознанно — он вёл её мягко, терпеливо, но с такой уверенностью, что сопротивляться становилось невозможно. И каждый раз, когда она пыталась рычать или оттолкнуть его, он лишь гладил её волосы, целовал губы и шептал: — Не сопротивляйся. Я сделаю тебе только хорошо. И она поняла: страшнее всего было даже не то, что он не подчинялся приказам. А то, что ей начинало нравиться подчиняться ему самой. Она пыталась удержать голову прямо, сохранить хоть крупицу контроля, но тело уже предавало её. Его ритм был мягким, но уверенным, его голос — нежным, но властным, и каждый комплимент пробирал глубже, чем она готова была признать. — Ты сводишь меня с ума, Эмилия… — шептал он, целуя её грудь, живот, снова поднимаясь к губам. — Ты моя альфа, но и моя женщина… моя навсегда. Она зажмурилась, дыхание сбилось в судороге. Оргазм накрыл её так внезапно, что она вскрикнула, выгибаясь под ним. Пальцы сами нашли его плечо, а потом вцепились в ключицу, будто ища спасение. Зубы сорвались с контроля — она впилась в его кожу, оставляя ещё одну метку. На этот раз глубоко, яростно, с рычанием, словно признавалась в том, чего боялась: он её. Он застонал, глаза закатились от восторга. И, будто в ответ, его тело замерло, а потом сотряслось новой волной. Горячая тяжесть наполнила её снова, и они связались узлом так крепко, что Эмилия почти завыла. — Нет… — она прошептала, дрожа, сжимая простыню пальцами. — Опять… Он улыбался — румяный, мокрый от пота, но сияющий. Его руки прижимали её к себе так, словно он боялся, что она исчезнет. — Да… — прошептал он, лоб к лбу. — Теперь ты точно не уйдёшь. Эмилия дрожала, дыхание рвалось, мысли путались. Её гордость кричала, что это унижение: снова узел, снова он держит её, снова она связана. Но тело отзывалось иначе. Тепло расползалось по венам, и в глубине груди зарождалось что-то страшное — не только желание, но и чувство, которое она не хотела называть. Как я могла позволить этому случиться снова?.. И почему… часть меня счастлива? Эмилия тяжело дышала, уткнувшись лбом в его плечо. Узел держал их так крепко, что она чувствовала каждый толчок его сердца, каждый его вдох. Тело тряслось, разум метался между стыдом и сладкой, невыносимой слабостью. Она собрала остатки сил, подняла голову и хрипло спросила: — Скажи… хотя бы имя. Я должна знать, кто ты. Он посмотрел на неё сверху вниз, серые глаза блеснули мягкой усмешкой. Он провёл пальцем по её щеке и тихо, мурлыча, ответил: — Моё имя — то, как ты стонешь, когда я тебя беру. — Это… не ответ, — её голос сорвался, щеки вспыхнули от злости и смущения. Он поцеловал её в висок, прижимаясь крепче, словно хотел утопить её вопросы в тепле. — А разве тебе не всё равно? Ты ведь знаешь меня лучше, чем кто-либо. Я — твой омега. Она замотала головой, сжав зубы. — Сколько тебе лет? Где твоя семья? Почему ты скрываешься? Он засмеялся тихо, но в этом смехе было что-то колючее. — Моя семья далеко. Брат тоже. А возраст… — он сделал паузу, глядя прямо в её глаза. — Достаточный, чтобы кончить в тебя столько раз, что ты теперь моя навсегда. Её дыхание перехватило. Слова обожгли сильнее прикосновений. — Ты издеваешься… — прошептала она, но голос дрожал. Он склонился к её шее, осыпая кожу поцелуями, пока узел всё ещё держал их. — Может быть, — выдохнул он горячо. — Но я ведь добился, чего хотел: ты связана со мной, метишь меня, носишь мой запах. Остальное неважно. Эмилия сжала его плечи, сердце колотилось. Она не понимала — как он мог ускользать от её власти, от её вопросов, и при этом так уверенно держать её в своих руках. Почему он не подчиняется? Почему я… подчиняюсь ему? Узел медленно отпустил, и Эмилия, едва ощутив свободу, с усилием поднялась. Каждая мышца болела, но внутри горело другое — гордость, загнанная в угол. Она не могла больше позволять себе оставаться в его гнезде. Она опустила ноги на пол, сжала кулаки и решительно шагнула к двери. Но не успела пройти и пары шагов, как за спиной раздался срывающийся голос: — Не уходи… пожалуйста… Она обернулась. Омега стоял на коленях прямо на полу, волосы спутались, щеки всё ещё горели от жара, а по лицу текли слёзы. Его руки дрожали, но он тянулся к ней, как к спасению. — Я буду хорошим мальчиком, — всхлипнул он, прижимая ладони к груди. — Я обещаю, Эмилия. Только не оставляй меня. Пожалуйста. Её сердце сжалось, словно кто-то сжал его в кулак. Она видела перед собой не мужчину, который ломал её гордость, а ребёнка, потерянного и уязвимого. Инстинкт бил в виски, приказывая: подойди, подними, защити. — Ты… — прошептала она, и шагнула к нему, хотя разум кричал «беги». — Вставай. Всё хорошо. Она коснулась его плеча, помогая подняться, но он не поднялся — наоборот, рухнул в её объятия, прижался всем телом, как будто в её руках было его единственное спасение. — Всё хорошо, — шептала она, сама не понимая, откуда взялась мягкость в голосе. Её пальцы машинально начали поправлять подушки, натягивать одеяло, словно она сама восстанавливала вокруг него гнездо. — Всё хорошо, я рядом. Он всхлипнул ещё раз, но уже тише. Его руки обвили её крепче, он сгреб её в охапку и, уткнувшись носом в её шею, хмыкнул, как ребёнок, успокоенный материнскими руками. Через несколько минут он уже спал, прижимая её к себе, тихо посапывая и иногда смешно подёргивая носом. Эмилия лежала, не смея пошевелиться. В груди всё клокотало — страх, смятение, злость на себя. Я альфа. Почему же я осталась? Но её ладонь всё ещё гладила его волосы, и в этом движении было больше нежности, чем она готова была признать.